— Много зла происходит из-за борьбы за титул и собственность, — пришлось сказать в ответ Кевину, впрочем, не слишком разбиравшемуся в этой области человеческих отношений.

Муттер продолжал:

— Евгения потеряла мать в возрасте десяти лет и с тех пор успела, кажется, позабыть многое из того, чему ее мать старалась научить ее: манеры, речь, лишенная акцента, чтение, счет и все прочее. Она выросла дикой, если можно так выразиться, милорд, но ее нельзя назвать абсолютно необразованной.

— Вы нарисовали малопривлекательную картину, сэр, — сказал Кевин адвокату. Он вновь принялся мерить шагами потертый ковер. — Ребенок, очевидно, был ужасно запущен, и я могу только пожалеть ее, но мне будет трудно заставить себя взять в жены несчастную лишь для того, чтобы вернуть ей имя, которое, по мнению ее матери, принадлежало ей по праву рождения.

— Брак придаст ей респектабельности, это правда, однако вполне может быть правдой и то, что она в течение слишком долгого времени была лишена благотворного влияния, — согласился Муттер. — Она бегает по холмам, как дикарка, и ходят слухи, что она слишком дружна с некоторыми деревенскими жителями.

Кривая усмешка перекосила его рот, и от Кевина это не ускользнуло.

— Мой двоюродный дед был великим мастером по части возмездия. Должно быть, сейчас он в своем фамильном склепе потирает руки от радости. Его внучатый племянник, которого он ни во что не ставил, должен сочетаться браком с полудикой, незаконнорожденной кухаркой со склонностью к представителям низших классов. Но с какой целью, спрашиваю я себя, она ищет друзей в деревне? Здравый смысл подсказывает только один ответ. Я должен не только взять в жены эту незнакомку, но и лишиться при этом надежды, что она девственница, а также уверенности в том, что в жилах моего собственного, рожденного ею наследника будет течь моя кровь, а не какого-нибудь деревенского крысолова. Ох, Сильвестр, — закончил Кевин, качая головой и рассмеявшись над абсурдностью ситуации, — ты превзошел сам себя. Твое завещание — настоящий шедевр!

С этими словами он поднял бокал и залпом осушил его, предварительно провозгласив:

— Старый пес, я тебя поздравляю!


Девушка, прятавшаяся за дверью в темном коридоре, слышала достаточно. Ее грудь высоко вздымалась (казалось, из ее ноздрей шел дым), а руки сжимались в кулаки. Никогда в жизни она еще так не злилась.

Должен был какой-то способ отправить восвояси этого напыщенного лондонского денди, который осмелился так жестоко насмехаться над нею. Кто он такой, чтобы смотреть на нее сверху вниз? Какие у него перед ней преимущества, кроме того, что он родился при более удачных обстоятельствах? Как он смеет говорить, что он, всесильный граф, сожалеет о ней — и говорить не кому-нибудь, а этому идиоту Муттеру, который разнесет эти слова по всему поместью не позже сегодняшнего ужина?!

Ее глаза сузились. И как он смеет думать, что она ровня какой-нибудь служанке из «Петуха и Короны» — падшей женщине, которая готова лечь за медный грош с любым, даже с тем, у кого деревянная нога?

Как же она разозлилась! И, кроме того, что он имел в виду, болтая о том, чтобы взять ее в жены? Муттер наверняка посмеялся над ним, разве можно принять всерьез такую ерунду? А если такова была роля старого Сильвестра — что ж, с этого человека станется: он за всю ее жизнь не уделил ей и одного дня (и это в доме, где полным-полно часов), зато в одиночку придумал, как устроить ее судьбу — сделать новой графиней. Здесь кроется какой-то подвох, она была в этом уверена, и она ни за какие сокровища не согласится на тихое венчание в усадебной часовне, результатом которого станет лишь то, что через год она станет матерью бастарда и ее отошлют обратно на кухню.

— Я не останусь здесь, чтобы на меня показывали пальцем, как на графскую шлюху, до тех пор, пока это не убьет меня, как убило маму, — сказала она сама себе. — Я на цыпочках удалюсь обратно по коридору в свою комнату, соберу свои вещи и уйду отсюда. И никогда не вернусь.

Но она не могла так поступить, и ее внезапно опустившиеся плечи говорили о том, что она осознавала этот факт. Ей некуда было идти, кроме того, она не могла оставить своих друзей — других слуг и работников на фермах. Они нуждались в ней. Ей придется остаться. Кроме того, что станется с Гарри и остальными? Было бы очень печально уйти сейчас, после того как она столько времени завоевывала их доверие и наконец завоевала. Она пришла к ним всего полгода назад, а Гарри уже сказал, что не знает, что бы он делал без нее. Нет. Так нельзя.

Хорошо. Она останется. Это не означало, что она поднимет лапки и притворится паинькой только потому, что Его Великая Милость Лорд Локпорт прибыл в свою резиденцию. Никто не принудит ее к браку — реальному или мнимому, — и пусть Господь поможет тому, кто попробует это сделать!

— Полудикая, незаконнорожденная кухарка со склонностью к представителям низших классов, сказал он? — у нее перехватило дыхание. — Джилли, девочка моя, давай же покажем ему, что мы знаем, по крайней мере, первое правило, которым должна руководствоваться каждая леди, — никогда не разочаровывать джентльмена!

Она расстегнула половину пуговиц на лифе старенького платья так, что застегнутые заканчивались примерно на полпути от талии до шеи, и обнажила плечи. Раньше это было платье в коричневую и белую полоску, но сейчас оно износилось до такой степени, что приобрело ровный тускло-грязный цвет. Оно также было все в заплатах. А еще оно было маловато девушке, на юбке отсутствовало несколько пуговиц, а значительная часть подола была отпорота. Девушка выгнулась назад и запустила пальцы в свои волосы, так, словно намыливала их, а потом потрясла своей вздыбленной гривой, в которой запутались травинки и веточки. Уперев руки в бока, как делали официантки в «Петухе и Короне», она ввинтилась в библиотеку, раскачивая бедрами, поводя плечами и производя всем телом столько разнообразных движений и колебаний, что моряк, сошедший на берег после дикой качки, мог бы брать с нее пример.

— Ого! — воскликнула она скрипучим, пронзительным голосом (так перекликались официантки — визгливо, в нос). — И чтой-то тут делается, хотела б я знать.

Разговор, разумеется, прекратился при первых же звуках голоса Джилли, и две головы обернулись, чтобы увидеть непрошеную гостью, столь грубо заявившую о своем появлении. Джилли продвигалась по длинной комнате, скользя и колыхаясь всем телом, даже когда платье в одном месте разошлось по шву, отчего у нее перехватило дыхание.

«Я недооценивала этих официанток, — подумала она. — Такая походка — непростое искусство, особенно если при этом еще несешь поднос с пивными кружками».

Когда она дошла до конца комнаты и оказалась лицом к лицу с двумя мужчинами, ей пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы удержать на губах торжествующую улыбку. Оба стояли как громом пораженные. Муттер так покраснел, что Джилли испугалась, что он сейчас лопнет, взорвется, как петарда. А граф — со всем его лондонским лоском, в изысканном платье и с золотыми кудрями — выглядел так, словно его вот-вот стошнит прямо на ковер.

Джилли решила не обращать внимания на Муттера — он был слишком легкой мишенью, чтобы тратить на него силы, — для захватывающей игры нужен достойный соперник. Продолжая держать руки упертыми в бока, она подалась вперед и, наконец, подняла голову, чтобы взглянуть графу в лицо.

— В чем дело, мальчики? Как-то странновато смотритесь, на мой вкус. Что ж, — пробормотала она, подняв не слишком чистую, мозолистую руку, чтобы игриво коснуться его подбородка, — ну-ка, малыш, расскажи все мамочке. Вы что, мальчики, языки проглотили?

Она высунула розовый язычок и провела им по губам — так тоже делали официантки. Может быть, она не совсем точно изобразила движение — вместо того чтобы отреагировать, как подобает мужчине, мучимому жаждой, которому предложили прохладительный напиток, граф не отреагировал вовсе, даже глазом не моргнул, если не считать того, что его правая щека слегка дернулась. Больше всего это напоминало нервный тик.

Обратившись к явно потрясенному адвокату — он как раз засунул палец под чересчур тугой воротничок, — она задорно подмигнула и весело произнесла:

— Ну, а у тебя есть какие-нибудь идеи, старый козел? Я не пойду с кем попало — ни с Томом, ни с Гарри, ни с Диком, если сама так не решу, ты же знаешь.

Она сделала руками такое движение, словно оттолкнула пожилого джентльмена, хотя он и не думал к ней приближаться, вообще не сдвинулся с места.

— Нет-нет, только не сегодня, бесстыдник!

Уставив палец на Ролингса, она громко прошептала:

— Вот кто сегодня мой любимчик, Муттер-Гуттер.

Повернув голову в направлении своего указующего перста, Джилли весело прощебетала:

— Ничего паренек, да?

Она лениво обошла Кевина, меряя его взглядом с ног до головы и обратно. Вернувшись к началу осмотра, она снова ухватила его за подбородок (он по-прежнему стоял как вкопанный, с каменным лицом) и печально произнесла:

— He-а. Что-то ты мне разонравился. Неохота огорчать тебя, но на мой вкус ты слишком худой. Мне нравится, когда у мужика на костях мясца побольше, чтобы было за что подержаться, вы меня поняли? — закончила она, игриво ткнув графа локтем меж ребер.

Не оглянувшись, она направилась к выходу из комнаты, извиваясь и раскачиваясь (в основном извиваясь, так как раскачивать, честно говоря, было особо нечем). Лишь у самой двери обернулась и подмигнула мужчинам, послав им воздушный поцелуй, прежде чем, оказавшись в коридоре, скорчиться у стены, ожидая, чтобы сердце перестало биться так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Она не представляла, что быть падшей женщиной так трудно. Но зато это довольно весело! Как удачно получилось, что она много раз имела возможность наблюдать за официантками. Может, она сама поняла не все те слова, которые произнесла, подражая этим девицам, зато мужчины в библиотеке уж точно поняли все.