* * *

Первое, от чего Ирина Дмитриевна пришла в изумление, — шуба. Батюшки святы! Из голубой норки, до пят! Бориска-то и не знает, наверное, что такая роскошь три его машины стоит! Таня, значит. Глазки в пол. Скромница. Не молоденькая, чтобы скромницу изображать. И бледноватая, Галина поярче будет.

Борис ушмыгнул: вы тут хозяйничайте, а я за Тоськой поехал, хорошо, хлеб куплю. Помощь предложила. Не хватило смелости отрезать: обойдусь! Ну, помогай.

Татьяна давно не сдавала экзаменов. Испытание — знакомство с новой свекровью — могло появиться в ее жизни с вероятностью полета на Луну. Ох, лучше уж в космонавты! Борис, бессовестный, в машине отмахнулся от ее страхов: «Ты Любашу знаешь? Представь ее в шестьдесят пять лет. Все будет нормально». С грубой лести по поводу детей Татьяна и начала разговор:

— Ирина Дмитриевна, у вас замечательные дети. У меня тоже мальчик и девочка. Но не удалось в них воспитать то, чем ваши обладают, — бескорыстную человеческую доброту.

Ирина Дмитриевна слушала, как она нахваливает Любашу (все чистая правда), и поглядывала на Танины руки. Женщина, которая чистит картошку быстро и тоненькой стружкой, — точно не принцесса на горошине. Скалку мукой обмахнуть или маслом смазать? Тесто жидковато, лучше мукой. Сочни под пирожки раскатывает — дорого смотреть. Шубу могла у подружки занять, пофорсить хотела. У них в молодости на пять девчонок один гардероб был.

— А Бориска? — перевела Ирина Дмитриевна разговор на сына.

— Возмужал, — улыбнулась Таня. — Рожки уже пробиваются. Жалко, что зарежут на мясо.

Кастрюля с грохотом вывалилась из рук Ирины Дмитриевны.

— Ах!! — Татьяна руками в муке хлопнула себя по щекам. — Это я о теленке! У меня теленок был, которого Боря, ваш сын, от коровы Зорьки… Господи! Извините, пожалуйста! Я просто идиотка!

Татьяна бросилась убирать загубленное овощное рагу. На лице улыбка, плечи подрагивают.

— Вот тебе такое о сыне скажут, — попеняла Ирина Дмитриевна. Она сидела на стуле, подняла ноги, чтобы Тане сподручнее пол вытереть. — Тогда посмеешься!

— А мой сын женится, — откликнулась Таня. — И у меня будет внук или внучка.

Удобный момент, чтобы расспросить ее биографию. Ирина Дмитриевна узнала все, что хотела.

* * *

Вбежавшая Тоська расцеловалась с бабушкой и бросилась Тане на шею:

— Я вас так давно не видела! Ой, тетя Таня, а вы знаете, что мой папа из-за вас от мамы ушел?

Внучка, случалось, могла сморозить такое, что подумаешь — недоразвитая. Это от непосредственности. Любаша тоже ляпнет — все немеют. Татьяна — одного поля с ними ягодка. Тоськиным словам не удивилась, только спросила:

— Ты на меня не злишься?

— Сначала — очень, — кивнула внучка. — А потом папа со мной поговорил. Это секрет, я вам выдавать не буду, — ее подмывало поделиться. — Только скажу, что у него большое чувство. Он в детстве ветрянкой неправильно переболел, а в юности в армии служил, а потом много учился, даже древний латинский язык, который, знаете, скульптуры с отбитыми носами напоминает, и вас случайно не встретил. Но он к маме сохранил, то есть питает, в общем, большое уважение и признательность. И если я буду ее обижать, он мне перцу задаст.

Борис в комнате настраивал телевизор. Он уже дважды их звал. Пришел на кухню:

— Что вы здесь застряли? Пойдемте, надо посмотреть передачу. Потом, потом ужин.

На экране красовалась Ольга. Без кокошника и не в лубочной избе. В стильном костюме и за стеклянным столом, изогнутым как линейка-лекало. Голос без слащавости — деловой, строгий. На заднем плане надпись «Хроника происшествий». Название передачи, поняла Татьяна. И обомлела, услышав вступительные речи Ольги.

Она говорила о том, что среди дачников самый популярный вопрос в межсезонье: «Вас не обворовали?» Весной многих встречает на участке картина разграбленного имущества. Не спасают ни сторожа с собаками, ни патрулирование самих дачников, ни решетки, ни хитрые захоронки добра — грабят во всех населенных пунктах. Те, кого сия чаша миновала, даже удивляются. Дачный разбой стал так же привычен, как комары в июне. Мы стали воспринимать его с покорной фатальностью. Мы не можем защитить себя, нас не могут защитить правоохранительные органы. Смиренно подсчитываем убытки.

«Сегодня мы расскажем вам, — пообещала Ольга, — о том, к чему приводит безнаказанность преступников, и о тех людях, которые не захотели покорно сложить руки и подчиниться дачному разбою».

Рекламная пауза.

— Вполне профессионально, — похвалил Борис Ольгу. — Сейчас народ в спешном порядке подкручивает газ на кухне и бросается к телевизорам. Тема действительно волнует многих.

Таня согласно кивнула. Она была рада за подругу, которая смотрелась отлично, — похоже, нашла свою нишу в телевизионных катакомбах. И еще подумалось: не стоит более отговаривать Дылду подбирать себе женихов с сантиметром в руках — спокойнее спать будешь.

Борис и Татьяна, решительно отказавшиеся от съемок в Смятинове, теперь вытягивали шеи, крутили головами — это не я там мелькаю?

Кадры видеозаписи, Ольгин закадровый текст — все было правильно, документально. И в то же время, для очевидцев, — не совсем правильно, не полно, однобоко, как подглядывание в окно одной комнаты при абсолютном неведении того, что происходит в других. Например, в передачу не вошел запомнившийся Тане момент, когда омоновцы заставили бандитов искать недостающее оружие. Предварительно они выяснили у защитников, что нападавшие имели пять стволов, а забрали только три. Потом еще один нашелся, а пятый никак не могли отыскать. И тогда выгнали бандитов в наручниках и заставили пахать снег в поисках недостающего пистолета. Странно, удивлялась тогда Таня, что милиционеры не боятся, как бы нашедший не принялся стрелять из пистолета.

Кто-то из бандитов проявил непокорность — и ему врезали прикладом автомата в лицо. На снег брызнула кровь — единственная за все сражение. Но именно эти рябиновые гроздья увидела приехавшая Маришка и истошно завопила.

Ирина Дмитриевна утерла слезу, когда на экране предстала трогательная сцена встречи мамы (Татьяны) и ее детей.

Тоська во время просмотра передачи очень переживала, что не стала участником событий. Она периодически повторяла:

— Ну почему меня там не было! Не честно!

Татьяна и Борис расхохотались, слушая выпучившую глаза и механически твердящую бабу Стешу:

«Общественность нашей деревни возмущена преступным поведением бандитских элементов…»

Общественность в виде Федора Федоровича, его сестры и Клавдии, показанной в профиль с неискривленной частью лица, держалась компактно. Создавалось впечатление, что Смятиново — плотно населенная деревня.

Далее последовал рассказ о банде. Очевидно, Ольга снимала несколько дней спустя, в камере предварительного заключения, где содержали мальчишек. Самый старший из них был младше Павлика.

Таня всматривалась в лица — теперь не похожие друг на друга, но одинаковые в тупой растерянности и подавленности. Они ничего не могли толком сказать — зачем, почему, ради чего? Дети. Это были дети. Плохие, испорченные дети.

Ольга, уже из студии (молодец, словно услышала мысли телезрителей), вздохнула и выдержала паузу:

«Конечно, дети! Но дети с оружием в руках. Их было одиннадцать человек. Решивших силой забрать то, что им не принадлежит. По статистике, — она заглянула в бумажку, — половина не доживет до тридцатилетия. Четверо станут рецидивистами. И может быть!.. — Она подняла указательный и средний пальцы. — Может быть, двое вернутся к нормальной человеческой жизни».

Ирина Дмитриевна судорожно всхлипнула:

— Господи! Что же это делается!

— Ексель-моксель! — выругался Борис.

Татьяна притянула к себе Тоську, уткнула ее голову в грудь, словно показывали неприличные сцены.

Красивая, сдержанно возбужденная, Ольга в экране телевизора не думала прощаться. Она снова выдержала паузу и заявила:

«Репортаж закончен. Справедливость восторжествовала. Но я не хочу ставить точку. Я хочу вам рассказать о человеке, который организовал оборону загородного дома архитектора Александровой. После рекламной паузы».

Борис вскочил и нервно заходил по комнате.

— Конечно, в огороде бузина, а в Киеве дядька, — говорил он. — Но нам сейчас важно привлечь внимание общественности. Нелепо секретничать, когда пуля в патроннике.

Татьяна ничего не понимала. Ольга собирается рассказать о доблестях Бориса, командующего обороной ее дома? Зачем? Честолюбие бешеное в нем играет?

Но речь пошла вовсе не о Борисе.

«Посмотрите на этого человека», — призвала Ольга.

Крупно лицо Сергея. Злое, с губ вот-вот сорвутся ругательства.

«Убери камеру, пока я ее не разбил! Пошла ты знаешь куда со своей киношкой?»

Снова Ольга в студии:

«Как видите, приятным, милым и покладистым этого человека не назовешь. И он люто ненавидит журналистов. Посмотрите, что натворил».

Кадры, которые, Татьяна была уверена, никогда не попадут в эфир. На голову бедной журналистки приземляется пакет с навозом. Очень смешно. Хохот по обе стороны экрана. Ольга, креста на ней нет, разве так с коллегами поступают? Уничтожила соперницу чужими руками.

Сергей идет по двору, разговаривает с Борисом, что-то показывает командиру омоновцев. Голос Ольги: «У него есть повод ненавидеть журналистов. Полковник Российской армии Сергей Руднев. В совокупности пять лет на чеченской войне. Кавалер ордена „За службу Родине“ трех степеней, награжден орденом Мужества, медалью „За боевые заслуги“. И еще одна награда его ждет, вернее, того, кто принесет голову Сергея Руднева чеченским боевикам».

Ольга рассказывала, что история эта началась двадцать лет назад, когда Сергей был на срочной службе. Замелькали фотографии: Сергей один, вместе с Борисом и Олегом — все в старой военной форме и до смешного молодые. Ни о ком, кроме Сергея, Ольга не упоминала. Рассказала о замполите по прозвищу Дед. Потом он сам появился на экране. Борис ахнул — как постарел.