— Кошмар, — улыбаясь, согласилась Татьяна Петровна. — Хорошо, что у вас оказалась крепкая психика.

— Сам удивляюсь.

— Эту систему сигнализации мой сын выдумал. Перемудрил.

У нее есть дети, что естественно. И богатый муж, построивший особняк. Но почему он держит ее тут, в отдалении? У богатых свои причуды.

— Сколько лет вашему сыну? — спросил Борис.

— У меня сын и дочь, двойняшки. Им двадцать два. В прошлом году институт закончили.

Значит, ей перевалило за сорок, высчитал Борис.

— А муж чем занимается? Я потому спрашиваю, — объяснил он свое любопытство, — что больно замечательный у вас дом.

— С мужем мы разошлись. Дом я построила сама. Не своими руками, конечно, но своими идеями, скажем так. Борис Владимирович, — перевела она разговор на другую тему, — вы, кажется, говорили, что вам нужен бензин?

— Совершенно верно. Крайне нужен. Я ехал к сестре, но заблудился, и бак в машине пуст как барабан.

— В гараже есть канистра с бензином, но я не знаю, какой марки.

— В данных обстоятельствах выбирать не приходится. Продадите мне несколько литров?

— Какая может быть продажа, — отмахнулась Татьяна Петровна. — Берите, конечно. Еще кофе?

— Благодарствуйте. Также признателен вам за приют, баню, отутюженную одежду и предметы туалета.

— Ну, если это хоть немного сгладило мое вчерашнее поведение, я рада. — Татьяна Петровна улыбнулась и встала.

Борис поднялся вслед за ней. Интересная женщина: глазки в пол, и банька тебе, и завтрак королевский, но явно чувствуется, что на романтическое продолжение рассчитывать не приходится.

— Вы здесь постоянно живете? — спросил он, пока они шли к прихожей, где она переобулась в валенки, надела дубленку, а он свою куртку.

— Да. Только изредка наезжаю в Москву.

— Одна во всей деревне? И этот, погодите-ка, Ексель-Моксель, я о нем слышал в… в Площеве.

— Федор Федорович. Он никогда не ругается нецензурными словами, но через слово вставляет ексель-моксель. Поэтому и прозвали. Он тут с женой живет.

— И больше вокруг никого? — допытывался Борис.

— На дальнем конце деревни несколько старушек. А летом много дачников, вы увидите, сколько домов настроили. Раньше была неперспективная, умирающая деревня. А еще раньше — богатая, красивая.

— Как она, кстати, зовется?

— Смятиново. Борис Владимирович, — она остановилась у выхода на улицу, оглянулась и посмотрела на его ноги, — давайте я вам валенки дам. Иначе, пока с машиной будете возиться, снова промокнете. Снега выпало много.

Борис не стал отказываться. Они вышли на улицу и остановились на крыльце. Снега действительно навалило. Он припорошил тропинку, ведущую к калитке, лежал тоненькими полосками на ветках деревьев, сугробиками на лапах елей. Солнце играло в мириадах его хрусталиков, и они искрились, посылая в глаза несчетное количество солнечных зайчиков. Борис невольно прищурился.

— Красота какая! Тишина, воздух. — Он вздохнул полной грудью.

— Самое удивительное, — согласилась Татьяна Петровна, — что необыкновенно красиво каждый день. И каждый день по-новому. Не устаешь восхищаться, потому что не бывает повторов.

Они услышали шум работающего мотора. Подошли к калитке. Федор Федорович на небольшом тракторе расчищал дорогу. Он уже поравнялся с «Жигулями» Бориса. От машины до калитки было метров двести. Борису вчера показалось, что он преодолел по сугробам не менее километра.

Увидев их, Ексель-Моксель заглушил мотор, вылез из трактора и подошел.

— Мое почтение, — поздоровался он, — с хорошим вас деньком. Петровна, ексель-моксель, свет я починил, но ты так больше не балуй. Бабки наши чуть выкидышами, ексель-моксель, вчера не разродились.

— Далеко ли отсюда до Перематкина? — спросил Борис.

— Пять километров, — ответил Федор Федорович. — Но на машине, ексель-моксель, не проехать — дорогу в этом году, ексель-моксель, не чистили, а после нынешней метели только на большом тракторе, ексель-моксель, можно убрать. Разве на лыжах идти. У меня была лыжня по лесу, так тоже небось, ексель-моксель, занесло.

— К сударушке ходили? — усмехнулась Татьяна Петровна. — У Федора Федоровича в радиусе пятнадцати километров во всех деревнях есть сударушки, — пояснила она Борису.

— А что? — заулыбался старик польщенно. — Я, несмотря на свои семьдесят три года, еще мужчина в полном расцвете сил. Как Карлсон, ексель-моксель, — хохотнул он. — Правда, прежде радиус обстрела больше был — до шестидесяти километров.

На Карлсона Федор Федорович никак не походил. Скорее — на Мужичка с ноготок. Маленький, юркий, крепкий. Совместная работа — Татьяна дала им лопаты раскопать дверь в гараж, заодно и дорожки расчистили — подтвердила выносливость старика. В отличие от Бори, которому не помешало бы снова душ принять, Федор Федорович не взмок, одышки у него не наблюдалось. Молодец старик. По всему видать, сельский балагур и весельчак. Ексель-Моксель с расспросами к Боре не лез, только имя-отчество выяснил и стал звать Владимировичем.

«Платит ли ему Татьяна? — думал Боря. — Наверняка на зарплате старичок. Ишь как старается, будто для себя работает».

Гараж находился под домом. И тут же, за стеной, подвал со стратегическими запасами провизии: батареи банок с консервами, колбасы и окороки, подвешенные на крюки, стеллаж с винными бутылками, бочонки с квашеной капустой и огурцами, ящики с картошкой, свеклой, морковью. Прямо для атомной войны приготовились. Мужа у Татьяны нет, но определенно есть богатый содержатель. Из тех, что в детстве недоедали, и теперь для них обилие складированных продуктов лучший, чем счет в банке, показатель богатства и достатка. Борис представил себе самодовольного толстяка в спортивном костюме, который водит гостей по дому, отмахивается от восхищенных оценок, а в подземном продуктовом складе небрежно бросает: «Это так, на первое время, чтоб себе ни в чем не отказывать».

Борис взял канистру, принес ее к машине. Татьяна и Федор Федорович наблюдали, как он через воронку льет бензин в бак. Борис выяснил, что до ближайшей заправки километров пятьдесят, но дареного бензина взял с запасом — вдруг опять придется кружить. Хотел в качестве жеста доброй воли предложить продукты, которые он вез сестре, все равно до Перематкина не добраться, но, увидев запасы в подвале, промолчал.

* * *

Борис закрутил крышку бензобака и еще раз спросил Татьяну:

— Может, я все-таки расплачусь за бензин?

Она, не отвечая, смотрела куда-то за его спину.

— Дым! — воскликнула она. — Смотрите, дым!

Борис и Федор Федорович одновременно развернулись.

— Ексель-моксель, мать моя женщина! — закричал старик. — Пожар! Моя хата горит! Бежим!

Белый дым со всполохами серого широким столбом поднимался к небу. Они бежали по только что расчищенной трактором дороге, дым становился все темнее, в нем показались языки пламени. Татьяна и Федор Федорович отстали, Борис прибежал первым и растерянно застыл, не зная, что делать.

Старый пятистенок из бревен соединялся переходом с какой-то постройкой. Горел переход, и уже занялась постройка, которая была коровником. Из его открытой двери валил дым. Тревожно мычала корова, и слышался женский крик, прерываемый кашлем:

— Иди, окаянная, вот горе! Зорька! Пошла! Федька! Где ты, старый черт?

О том, как надо тушить пожар, Борис знал теоретически. Заливать огонь водой, пеной, засыпать песком. Он схватил широкую лопату для расчистки дорожек, стал кидать ею снег на огонь.

— Брось! — закричал прибежавший Федор Федорович. — Руби крыльцо, отсекай, чтобы на дом не перекинулось. Петровна, ексель-моксель, тащи ему топор, багор, — скомандовал он и, закрыв лицо локтем, бросился в коровник.

Борис вслед за Татьяной побежал к сараю. Дверь его была заперта на навесной замок. Борис ногой вышиб дверь. Пока они нашли в темноте нужные инструменты, огонь уже полностью захватил крышу коровника и подобрался к дому. Рухнула внутрь стена коровника, и тут же с истошным мычанием из него выскочила корова. Она засеменила к калитке, раскачиваясь и припадая на все четыре ноги из-за непомерно огромного живота.

— Федорович! Анна Тимофеевна! — закричала Татьяна. — Где вы?

Ответом ей был надсадный кашель из горящего коровника.

Борис подскочил к дому. Занялся только угол крыльца. Дом можно было спасти. Он размахнулся топором и ударил по той части, где крыльцо примыкало к дому.

Он крушил дерево с остервенением дебошира. Ветра не было, и дым почти не мешал ему. Физической усталости он тоже не чувствовал — только страстное желание спасти чужое жилье.

Краем глаза Борис увидел, что Федор Федорович за плечи вытащил из сарая женщину. И буквально через секунду крыша коровника обвалилась. Дымная волна обдала Бориса, он закашлялся, отскочил в сторону. Посмотрел на свою работу, прикидывая, где нужно рубить дальше.

Появились новые лица, две бабки: одна маленькая круглая, как шарик, другая повыше, со странно перекошенными в одну сторону лицом и телом. Кругленькая бросилась помогать Татьяне оттаскивать тлеющее дерево, кривая бухнулась на колени рядом с Федором Федоровичем, который хлопотал у лежащей на земле жены.

— Нюрочка, что ты? Ушибло тебя? — причитал он. — Ексель-моксель! Хрен с ней, с этой коровой! Зачем же ты?..

Анна Тимофеевна тяжело дышала, с трудом проговорила, отталкивая мужа:

— Иди! Деньги там, в железной коробке, в серванте. Иди! Пальто мое новое и костюм свой — вынеси.

— Вот баба, ексель-моксель, — нервно выругался Федор Федорович, — нашла время о шмотках думать. Чуть не сгорела ведь!

Он бросился помогать Борису, но помощник из него был плохой. Руки, лицо Федора Федоровича были обожжены, на голове выгорели волосы. Он не чувствовал боли, пока не схватил лопату, тут же завыв: