Она кивнула:

— И это означает, что лучшие истории по определению должны содержать едкие, уничтожающие разоблачения.

— Не всегда, но по большей части.

— Разоблачения, окрашенные вашим видением вещей, то есть субъективностью.

— Каждый журналист по натуре моралист. Невозможно о чем-то рассказывать без того, чтобы не добавить свое собственное мнение.

— Вы хотите сказать, что это не составляет труда. Гораздо легче разглагольствовать о чем-то, чем объяснять.

Нэнс тяжело вздохнул.

— Я не ученый, мисс Макаллистер. Я ничего не объясняю. Я просто сообщаю. И именно в этом, надеюсь, вы мне поможете сейчас и сообщите вашу историю.

— Как я могу быть уверена, что вы расскажете мою историю такой, какая она есть, а не такой, какой ее видите вы?

Нэнс достал блокнот и карандаш.

— Я постараюсь изложить факты как можно более точно. Расскажите мне о вашей Школе искусств для женщин.

Атина рассказала. Рассказала, как купила здание борделя у его бывшей хозяйки леди Понсонби с единственной целью организовать школу для старых дев, чтобы научить их, как привлекать мужчин, которые должны были стать их мужьями. В дополнение к занятиям, обычным для молодых леди — уход за детьми, вышивание, культура, — они должны были научиться соблазнять — но без каких-либо сношений, фактических сношений.

Нэнс с таким усердием строчил в своем блокноте, что у него на верхней губе выступили капельки пота. Атина мысленно могла уже прочесть заголовки, которые рождались в голове журналиста.

— А откуда у вас были деньги для школы?

— Леди Эстер Уиллетт спонсировала школу из своих собственных средств.

— А лорд Уорридж? Какова его роль?

— Вы имеете в виду капитана Хоксуорта? Он был у нас моделью.

— Моделью?

Атина кивнула с невинным видом. Она подошла к шкафчику под окном и достала оттуда альбом со своими набросками.

— Видите? Вот он.

Нэнс стал с жадностью рассматривать альбом.

— Лорд Уорридж позировал обнаженным перед всеми вами?

— Да.

У Нэнса оставалось все меньше листов в блокноте, а записи становились все более неразборчивыми.

— Вообще-то еще очень рано, мистер Нэнс, но, похоже, вам не помешает стаканчик бренди. Не хотите?

— Э, да. Спасибо.

— Я могла бы позвать Герт, но она сейчас очень занята. Не могу ли я попросить вас принести бренди сюда?

— Конечно. А где он?

— Около входа в баню есть шкафчик. Там вы и найдете графин.

Нэнс встал и, захватив с собой свои записи, прошел по коридору и спустился вниз. Спустя несколько минут он вернулся с графином и двумя стаканами. Разлив бренди, он выпил свою порцию и тут же налил вторую.

— Ваши ученицы… они все из благородных семей?

— Нет. У некоторых нет титула. Некоторые происходят из семей с весьма скромными средствами, и их выгнали из дома непримиримые жены их братьев или дядей. Девушкам пришлось работать гувернантками, чтобы не умереть с голоду. Единственное, что общее у всех наших учениц, — тот факт, что они не смогли привлечь к себе мужей. До тех пор, пока не пришли в нашу школу.

Атина подождала, пока карандаш Нэнса перестал строчить.

— А теперь скажите мне, мистер Нэнс, после того, как я изложила вам факты, что вы намерены написать?

Нэнс усмехнулся:

— Всего лишь самую постыдную историю, когда-либо изложенную на бумаге. С ней не сравнится ни история убийства Капофаро, ни покушение на премьер-министра Персиваля… Будет продано больше газет, чем с новостями об окончании войны.

— Мистер Нэнс, — сказала Атина, — вы неправильно поняли мои намерения. Я ожидаю, что вы опубликуете опровержение всего того, что вы написали обо мне, о моей школе и о моих ученицах.

Плечи Нэнса затряслись от невеселого смеха.

— При всем уважении к вам, мисс Макаллистер, никто не может диктовать мне, что я должен печатать в моей газете. И менее всего та, которая, как я понял из вашего рассказа, не более чем обыкновенная сводня.

Дверь гостиной открылась, и в комнату ворвался Маршалл. Его лицо было искажено яростью.

— Может, я могу предложить дополнительный стимул?

Он схватил Нэнса за лацканы и приподнял.

— Уорридж, — улыбнулся Нэнс. — Вижу, вы никак не можете покинуть это заведение, не так ли?

— Так же, как и вы, разве что вас вынесут на носилках гробовщика.

— В этом нет необходимости, — раздался чей-то голос. — Лорд Уорридж, сейчас же отпустите этого человека.

Маршалл нехотя поставил Нэнса на ноги.

Нэнс разгладил лацканы и спросил вошедшую:

— Кто вы?

— Я Маргарет, герцогиня Твиллингем. — Герцогиня села в кресло и оперлась старческими руками на набалдашник трости. — А вы, сэр — и это, поверьте, в ваших интересах, — опровергнете все, что вы написали об этой женщине в вашей газете.

— Зря тратите на меня свои угрозы, ваша светлость. Меня никто не может запугать. — Он бросил многозначительный взгляд на Маршалла. — Никто.

Герцогиня ничего не ответила. С задумчивым видом она оглядела комнату.

— Вот уж не думала, что когда-либо переступлю порог этого дома. Надеялась, что он сгорит дотла, просто перестанет существовать. Раньше он назывался «Храм наслаждения», но мне он не принес ничего, кроме несчастья. Если вдуматься, то сколько по вине обитавших здесь женщин было разрушено браков. Однако должна признаться, что я была слишком сурова по отношению к женщинам, занимавшимся этим ремеслом, и недостаточно сурова по отношению к мужчинам, которые были их клиентами.

— Ваша светлость знакома с этим заведением, — ехидно заметил Нэнс.

— Также как и вы, мистер Нэнс. Или мне следует обращаться к вам «лорд Эссуорти»?

Нэнс изобразил удивление:

— Кто такой лорд Эссуорти?

— Не играйте в эти игры со мной, Эссуорти, — властным тоном произнесла герцогиня. — Всем хорошо известны ваши темные делишки.

Маршалл изумленно смотрел то на герцогиню, то на Нэнса.

— Эссуорти? Мне знакомо это имя. Он был армейским офицером… его обвиняли в дезертирстве и пренебрежении воинским долгом во время мятежа в Ирландии. Его судил военный трибунал.

— И осудил его, — продолжила герцогиня. — Его должны были посадить на пять лет в тюрьму, но он сумел обмануть охрану и сбежал. А потом появился в этом самом заведении под именем Эдварда Нэнса.

— Это ложь. Я никогда здесь не был.

— Были, мистер Нэнс, — сказала Атина. — Вы прекрасно знали, где в этом доме держат бренди. Если бы вы никогда прежде здесь не были, откуда вы могли знать, что бани находятся в подвале и там есть шкафчик с бренди?

Нэнс на минуту запнулся.

— Почти все люди держат спиртное в подвале.

Герцогиня открыла свой ридикюль и вынула из него какой-то предмет.

— Но только одному человеку могла принадлежать эта вещь. — Герцогиня передала ее Маршаллу.

Маршалл повертел в руке золотые карманные часы.

— На них выгравировано «Эссуорти».

— Они не мои, — тут же заявил Нэнс.

— Они были ваши, когда вы передали их моему мужу два года тому назад. — Обернувшись к Маршаллу, герцогиня рассказала: — «Храм наслаждения» являлся заведением, которое было хорошо известно джентльменам из высшего общества. Оно славилось тем, что здесь предлагали свои услуги самые красивые женщины, но только джентльменам, которые могли себе это позволить. Мне стыдно признаться, но мой муж был среди этих богатых клиентов, которые покровительствовали этому заведению и оказывали ему финансовую поддержку. Два года назад я нашла эти часы среди вещей моего мужа и устроила скандал. Ему пришлось признаться, что он познакомился в борделе с человеком, которого звали Нэнс. Нэнс попросил его взять эти часы в качестве платы за членство в этом заведении. Муж рассказал мне, что вы оба делили одну и ту же девицу.

— Вы меня разоблачили, ваша светлость, — сказал Нэнс, невесело улыбаясь. — Я признаюсь, что приходил сюда пару раз. И хотя мне льстит, что меня причислили к аристократии, я не тот лорд Эссуорти, о котором вы говорите. Меня зовут Эдвард Нэнс.

Маршалл положил часы в карман.

— В таком случае вы не будете возражать против того, чтобы предстать перед военным прокурором, который судил офицера по имени Эссуорти, просто для того, чтобы доказать свою невиновность.

— Я ничего не должен вам доказывать, — с ухмылкой заявил Нэнс.

— А вы себе представляете, какое наказание ждет офицера за дезертирство из воинской части? Мягкий приговор о тюремном заключении может быть заменен на смертную казнь.

Нэнс бросился к двери, но Маршалл, который был выше его ростом и сильнее, схватил его и швырнул на пол.

— Вы никуда не пойдете. Ваш побег окончен. Вы полностью почувствуете на себе тяжелую карающую руку британской судебной системы.

Пот выступил на лице Нэнса.

— Это было давно, Уорридж. Почти двадцать лет назад. Срок давности истек.

— Но не для военных. У Короны долгая память на дезертиров… и на тех, кто скрывается от закона.

Нэнс поднялся на колени.

— Вы не можете выдать меня. Я не был профессиональным военным. Мой отец купил офицерское звание, чтобы у меня было будущее. Я был вторым сыном второго сына, так что по английским законам ни титул, ни наследство мне не светили. Выбор у меня был невелик — либо армия, либо церковь, но я явно был непригоден для того, чтобы стать священником. Я и не подозревал, как мало пригоден для службы в армии, пока не началась война. Она была ужасна, жестока. А я был так молод. Поэтому я сбежал, не подумав о том, что солдаты моего полка выдадут меня полковнику.

Губы Маршалла презрительно искривились.

— Вы трус, в этом я и не сомневался. Оставили своих солдат без командира перед лицом мятежников.