— Нет, — выдохнула она, но слово было будто из другого, незнакомого языка, и все ее существо отвергало его. Будто ее ум и тело враждовали друг с другом.

— Не сопротивляйся, Атина, — шепотом попросил он. — Если ты станешь моей, я тоже стану твоим.

Если бы ее разумная мысль могла принять физические очертания, она стояла бы перед ним, уперев руки в бока, и говорила: «Я все сказала». Этот человек ловко манипулирует ею, стремясь получить то, что хочет. И то, что в данный момент она хотела того же, что он, не имело значения, потому что она не могла поступиться своей гордостью.

— Убирайся из моей постели!

Он приподнялся. Его волосы были взлохмачены ее руками.

— Не говори ерунды.

Она понимала, что ее гордость будет окончательно сломлена, если она немедленно не прекратит то, что происходит. И она залепила ему пощечину.

Он закрыл глаза и замер, словно стараясь опомниться от шока.

Затем посмотрел ей в глаза:

— Довольно, Атина.

Она ударила его еще раз по другой щеке.

— А это уже более чем довольно.

Он опустил ногу на пол и, опустившись на колени, рывком приподнял ее и обхватил за талию. Затем без всяких усилий перевернул ее на колени лицом к изголовью и склонился над ней.

— Отлично, мой котеночек, — сказал он, — в таком положении тебе не помогут твои коготки.

Схватив в кулак подол ее платья и сорочку, он задрал их до талии.

— Отпусти меня! Я не хочу тебя! Я люблю Кельвина!

Положение было унизительное.

Но он крепко держал ее, а сам в это время расстегивал брюки.

— Можешь сколько угодно лгать другим и даже самой себе, но я тебя вижу насквозь.

— Не надо, — сказала она, но как-то неуверенно.

— Я не собираюсь применять силу, — прорычал он. — Если захочешь, чтобы я остановился, я остановлюсь. Но признайся, Атина, что я твой мужчина, и я им буду.

Страстность, звучавшая в его голосе, поколебала ее уверенность. К тому же положение его бедер между ее бедрами привело к тому, что снова вспыхнула и ее страсть. Она не видела его лица, и это, возможно, было ее спасением. Закрыв глаза, она попыталась себе представить, что мужчина за ее спиной — Кельвин. Но воображение подвело ее. Правда была в том, что она хотела, чтобы это был Маршалл.

— Да.

Возврата не было. Зажатая между мягкой постелью и его твердым мускулистым телом, Атина поняла, что сейчас произойдет что-то опасное, и приготовилась к боли.

Он немного изменил позу, и она ощутила какое-то давление на плоть у себя между ног, будто она прислонилась к чему-то круглому и твердому. Но потом эта «округлость» скользнула внутрь ее, заставив содрогнуться и вскрикнуть. Хотя Маршалл двигался медленно и осторожно, боль все возрастала.

Она не ожидала, что будет так больно. Было ли это потому, что она слишком старая или что у него плоть слишком большая, она не знала, впрочем это не имело значения. Тем более что Маршалл вышел из нее наполовину, и боль утихла.

— Дыши, — сказал он, но вместо того чтобы выйти из нее, толчком вошел еще глубже. Она всхлипнула, снова почувствовав боль и неприятное напряжение. А он продолжал двигаться. Ощущения стали другими — будто он заполнил ее всю. Боль понемногу утихала и постепенно превращалась в какое-то извращенное наслаждение.

Он нежно поглаживал ее спину, и это облегчало боль от его движений, которые постепенно все убыстрялись, воспламеняя обоих. Она даже почувствовала удовольствие от своей позы. Это было так непристойно, так по-скотски, так не похоже на фантазии ее юности. Так не должно быть, думала она тогда, а сейчас ей не хотелось, чтобы это было как-то по-другому.

Неожиданно он застонал и остановился.

— Нет, не так, — услышала она его слова и почувствовала, что он кладет ее на бок. — Ложись на спину.

Она легла, а он опустился на нее и, наклонив голову, стал ее целовать. Она инстинктивно обняла его ногами, и он снова вошел в нее.

Раскачивающееся над ней мощное теплое тело и гладкий шелк его жилета, скользящий по нежной коже ее груди, познакомили ее с незнакомыми ей эротическими ощущениями.

Он застонал, и этот звук показался ей восхитительным. Значит, не только она испытывает наслаждение, но он тоже. Она радовалась и даже немного гордилась тем, что является объектом его страсти.

Когда ее настиг оргазм, она закрыла глаза, чтобы насладиться этим ни с чем не сравнимым ощущением. Ее рот был открыт. Дыхание стало прерывистым, и все ее тело вдруг взорвалось в эротическом экстазе.

Когда спазмы утихли, до нее дошло, что его движения прекратились. Она открыла глаза и увидела, что он внимательно на нее смотрит.

— Мне бы хотелось всю жизнь видеть это выражение на твоем лице, — произнес Маршалл.

Она улыбнулась, а его движения возобновились, теперь уже в его собственном ритме. А она расслабилась и стала его рассматривать, размышляя о том, что он за человек. Добрый, благородный, красивый. Как же она не сразу это заметила?

А когда он позволил себе роскошь собственного оргазма, она снова в него влюбилась.

Наконец он открыл глаза, и выражение его лица стало совсем не таким, какое она привыкла видеть. В его глазах светилась тихая, ничем не омраченная радость. Это было самым лучшим, неповторимым моментом в её жизни. Он опустил голову, и они соприкоснулись лбами. В этот миг она почувствовала, что мир вокруг стал похож на цветущий оазис.


За окном в темном небе поднималась полная луна. Она лежала, свернувшись калачиком рядом с ним, не в силах оторвать от него восхищенного взгляда.

— Я тебе когда-нибудь говорила, что ты потрясающе красивый мужчина?

Он хихикнул:

— Ты говорила прямо противоположное. Когда мы встретились с тобой в первый раз, ты подвергла сомнению родословную моих родителей.

— Неужели? Весьма своеобразно для первого знакомства.

— А ты вообще своеобразная женщина.

— Но это вышло как-то само собой. Я не нарочно.

Он поцеловал ее в висок.

— Как это ни странно, но твоя резкая манера на все реагировать — это часть твоего очарования.

— Я могла бы обидеться на слово «резкая». Скорее решительная.

— Чему только такие, как ты, могут научить девушек, как стать леди? Из всех в этой школе леди можно назвать кого угодно, только не тебя.

— Ах ты несчастный, зловредный…

Он расхохотался:

— Нет, нет, я не так выразился. Я просто имел в виду, что ты не слишком много можешь предложить своим ученицам в смысле приличного поведения в обществе.

Она взглянула на него искоса:

— Оставляю без внимания это замечание.

— Меня всегда учили, — сказал Маршалл, — что леди не занимаются бизнесом.

— Почему бы и нет? Я, кстати, не против. Если бы я решила выйти замуж, это кончилось бы тем, что я попусту растратила бы свои умственные способности.

— Понятно. Лучше быть головой мыши, чем хвостом льва, не так ли?

— Совершенно верно.

— Ты все еще этого хочешь?

— Чего?

— Выйти замуж.

Она выдохнула.

— Вопрос не в том, есть ли желание. Я знаю, что для дебютантки я немного перезрела. Но как бы ты чувствовал себя на моем месте?

— Не знаю. Я не дебютантка.

Она игриво ущипнула его за плечо.

— Я имела в виду, что я для этого немного старовата.

— Ты не старая. Но и не подросток.

Она немного напряглась.

— Ты тоже далеко не подросток. Почему ты не женат?

— Не знаю. Наверно, не встретил свою девушку.

— Тебя послушать, так ты просто слишком разборчив.

— В каком-то смысле это так. Все женщины, которые мне встречались, больше интересуются состоянием своей прически, чем совершенствованием своего характера. В их обществе я могу находиться максимум минут двадцать. Я потерял интерес к безмозглым женщинам.

— О? А может, они просто слишком умны для тебя?

Он пристально посмотрел на нее.

— Уже очень скоро — буквально на этих днях — я собираюсь научить тебя находить лучшее применение для твоего язычка. — Он нежно провел ладонью по ее волосам. — Меня привлекают женщины умные, сердечные, смелые, с чувством юмора. Рыжеволосые…

Атина зарделась, опустив глаза.

Он усмехнулся:

— Ты не могла бы познакомить меня с такой женщиной?

— О! — воскликнула она и ткнула его кулаком в живот.

— Ох! Побоями ты не вынудишь меня сделать тебе предложение.

— Ха! Можно подумать, что у тебя отбоя нет от невест. Во-первых, женщина должна быть готова выйти замуж за малоимущего джентльмена. Во-вторых, она должна быть всепрощающей, чтобы разрешать своему мужу позировать обнаженным и целовать женщин. На постоянной основе.

Маршалл сделал серьезное лицо.

— Я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему. — Он встал, подошел к окну и долго молча смотрел в темноту. — Атина, я хочу, чтобы ты закрыла школу.

Она села в постели.

— Что?

Он обернулся и посмотрел на нее.

— Твою школу, Атина, надо закрыть.

Он сказал это с такой мрачной серьезностью, что она почувствовала, как кровь отлила от лица.

— Почему?

Маршалл уже продумывал несколько способов; как признаться Атине, кто он на самом деле и что ему было известно о том, какой может разгореться скандал. Но вопрос в том, когда он это сделает, все еще был для него загадкой. Но сейчас явно неподходящий момент.

— Атина, ты мне доверяешь?

Она сдвинула брови.

— Нет. Я не могу сказать, что доверяю.

Настала очередь Маршалла удивиться.

— После всего того, что только что произошло между нами?

— Почему ты хочешь, чтобы я закрыла школу?

— Для твоего же блага. Для блага твоих учениц и их семей. И для моего.