Несмотря на прохладу, бедра ее обдало жаром.

— Мистер Грейсон. Я благодарю вас за чай.

Взяв тяжелую кружку в одну руку, София расправила носовой платок, встряхнула лоскутком тонкого батиста, но неожиданный порыв ветра выхватил из ее пальцев платок.

Молниеносным движением и без видимых усилий он поймал улетавший кусочек белой ткани, словно это был ручной голубь.

София потянулась за платком.

— Еще раз благодарю вас.

Столь же быстрым движением Грей отдернул руку.

— Поберегите свою благодарность. Я вам еще не отдал его. — Словно подразнивая ее, он помахал платком в воздухе. — Возможно, я решу оставить его себе. По причинам сентиментального характера.

— Вам не стоит дразнить меня, мистер Грейсон. Это неблагородно.

— Да, но я занимаюсь торговлей. Меня интересует прибыль, а не благотворительность и благородство. И я просил вас называть меня Греем.

Он еще ближе наклонился к ней, и теперь, увидев его глаза так близко, София могла бы поклясться — они вовсе не зеленые, они синие. Пронзительно-синие.

— У вас ведь есть деньги, не так ли?

У нее пересохло во рту. Он понял. Из-за платка? Батист украшен дорогой вышивкой и может принадлежать только состоятельной даме.

— Простите, я не поняла вас.

Ее пальцы сжали быстро остывающую кружку.

— Деньги. У вас ведь есть деньги, не так ли? Вчера вы так и не заплатили за свой проезд. Это шесть фунтов и восемь шиллингов. Если у вас нет денег, то когда мы прибудем на Тортолу, мне придется задержать вас на корабле до получения выкупа.

Плата за проезд… София облегченно вздохнула, стараясь сделать это незаметно, и опять пригубила чай.

— Ну конечно, я могу оплатить свое путешествие. Сегодня же вы получите эти деньги, мистер Грейсон. — Она подавила нервный смешок.

— Грей.

— Мистер Грейсон, — сказала она высоким от напряжения голосом, — я не думаю, что проявленная мною слабость дает вам право обращаться ко мне с такой достаточно интимной просьбой. Мы едва знакомы, и поэтому я ни в коем случае не могу обращаться к вам по имени.

Продолжая перебирать пальцами тонкую ткань платка, он улыбнулся и вдруг протянул руку и с гипнотизирующей нежностью легко провел тончайшим батистом по ее виску.

— Но, дорогая моя, неужели вы считаете, что мои родители были настолько обделены воображением, чтобы дать мне имя Грей Грейсон? — Он сдавленно хмыкнул. — Мне жаль вас разочаровывать, но, называя меня Греем, вы не получаете никаких привилегий. На борту этого корабля все называют меня Греем. А называть меня по имени позволено лишь одной женщине на свете.

— Вашей матери?

— Нет.

Она недоуменно взглянула на него.

— Не волнуйтесь так, — сказал он и вновь усмехнулся: — Я говорю о своей сестре.

София опустила глаза, проклиная себя зато, что опять поддалась его обаянию. Если только один взгляд на него заставляет ее терять разум, она не должна смотреть на этого человека.

Но когда он, возвращая платок, сжал ее пальцы своими, София не смогла сдержать слабого вздоха капитуляции, который сорвался с ее губ. Это прикосновение окончательно разметало ее решимость, потому что его рука была такой же, как и весь он. Грубая сила, искусно заключенная в надлежащую оболочку.

Он наклонился ниже, его слегка пряный мужской аромат пробивался сквозь господствующий вокруг запах морской влаги!

— И, моя дорогая, если бы я и в самом деле обратился к вам с интимной просьбой, — его большой палец дерзко скользнул по нежной коже ее запястья, — вы бы это поняли.

София нервно вздохнула.

— Поэтому просто называйте меня Греем. Порывистым движением София буквально втолкнула кружку с остатками чая ему в руку.

— Я буду обращаться к вам так, как того требуют приличия, мистер Грейсон. — Она строго взглянула на него. — А вы, надеюсь, не станете впредь позволять себе подобной вольности и обращаться ко мне «моя дорогая».

Грей взглянул на нее с деланно невинным видом:

— Но если я должен обращаться к вам как к Джейн Тернер, что же тогда обозначают эти буквы? — Он дразнящим жестом провел большим пальцем по вышитой на платке монограмме «С.Х.». — Видите? — Он провел по каждой букве подушечкой пальца. — А ведь вы сказали, что ваше имя Джейн Тернер. — Его губы искривились в высокомерной усмешке. — Если только… да, я все понял. Это был подарок?

Вновь оказавшись в своей каюте, София окунула чистый, без вышивки платок в миску со свежей пресной водой. Раздевшись до панталон и чулок, она протерла ледяной водой лицо, шею, грудь и подмышки. Насухо вытершись, припудрила тело ароматизированной рисовой пудрой.

Слегка дрожащими пальцами она снова закрепила на теле довольно тяжелый, плотный сверток. Надев чистую рубашку, затянула шнурки корсета.

Одежда не защищала, она все еще чувствовала себя обнаженной.

Резкими рывками она расчесывала волосы, словно этой болью хотела наказать себя за безволие. Нашла время и место думать о мужчине! В течение последнего сезона за ней ухаживали девять самых достойных холостяков. К смятению ее родителей, среди них не было ни герцогов, ни графов, но она все же обручилась с одним из самых завидных женихов в обществе — чрезвычайно обаятельным сэром Тоби Олдриджем. И ни разу, ни единожды во время бесконечных туров вальсов, вечерних прогулок в саду и разговоров, полных прозрачных намеков, Софии не изменило ее абсолютное самообладание. Она знала, как управлять привлекательными мужчинами, точнее, она знала, как должна держаться с ними.

Она не знала ничего. Она безмозглая идиотка, наивная простушка, круглая дурочка. Сесть на корабль под вымышленным именем и вытащить из плаща носовой платок с монограммой!

Она, наконец, перестала дергать свои волосы, закрутила их строгим узлом и закрепила закрученный узел несколькими булавками.

Если принять во внимание дружбу мистера Грейсона с Уолтемами, то в конце концов ее обман все равно обнаружится. Но к тому времени, когда корабль достигнет Тортолы, до ее совершеннолетия останется всего несколько недель. Всего несколько недель до обретения долгожданной свободы. И даже если Грейсон окажется настоящим джентльменом и сочтет необходимым вернуть опорочившую себя дебютантку в Англию, он просто не успеет этого сделать. К тому времени ее состояние и ее будущее будут принадлежать ей одной.

Несколько успокоившись, София потянулась за своим платьем. Ей было очень неприятно надевать то же самое помятое платье, но у нее не было выбора.

В сундук поместилось лишь четыре платья помимо того, которое было на ней. Два платья представляли собой легкие муслиновые одежды, которые можно будет носить, когда они прибудут в тропики. Третье было вообще не платье, скорее, наряд для занятий живописью, а четвертое… взяв с собой четвертое, она вообще совершила невероятную глупость.

Закончив одеваться, она подошла к меньшему по размеру сундуку, в котором хранились ее самые дорогие сокровища. Краски, угольные карандаши, пастель, палитра, кисти и сотня листов плотной бумаги, разделенные на два свертка, каждый из которых был обернут плотной непромокаемой тканью. Эту сотню листов ей нужно растянуть на месяц, а возможно, и на более долгий срок. Хотя София могла позволить себе взять три листа, она, чуть поколебавшись, вытянула только два. Затем она быстро достала небольшой раскладной мольберт, несколько палочек древесного угля и вновь тщательно упаковала художественные припасы. Когда она укладывала на место пакет, снова заботливо обернув его непромокаемой тканью, ее рука коснулась потертого переплета небольшой книжки. Улыбаясь, она достала томик и положила его на крышку сундука.

Этот маленький томик, некогда подаренный ей Люси Уолтем, теперь графиней Кендалл, оказался бесценным источником сведений и вдохновения. «Мемуары распутной фермерши» — гласило название. Содержимое книги, как и можно было ожидать, представляло собой непристойные записки о свиданиях некой фермерши со своим хозяином. В целом София находила эту книгу потрясающей и приятно возбуждающей, но, к ее огромному сожалению, рассказы не были проиллюстрированы. Этот недостаток она намеревалась обязательно исправить.

Она наскоро пролистала первую половину книги, поля которой были теперь щедро украшены ее крошечными рисунками пером, на которых сама распутная фермерша и ее джентльмен представали во всей красе во все более и более откровенном виде. Она собиралась вернуть книгу Люси, когда закончит, но теперь… Грудь Софии сжало от внезапного приступа одиночества. Если даже ей и доведется вновь встретиться с Люси, ее подруга будет вынуждена прервать с ней отношения. Графине не пристало водить дружбу с падшей женщиной.

Неожиданный образ возник в ее воображении. Безумство красок, пляска текстур, разнообразие ракурсов… Белоснежные нижние юбки, стянутые на талии. Солома, разбросанная на полу хлева. Поток парного молока из перевернутого ведра. Солоноватый привкус гладкой бронзовой от загара кожи и жесткие, колючие бакенбарды, царапающие ей шею.

Она бросила книжку обратно в сундук и быстро закрыла его. Пусть она неисправимая мечтательница, но она и не распутная фермерша, а мистер Грейсон, как он с явным удовольствием сказал ей, отнюдь не джентльмен. В каюте вдруг стало невыносимо душно. Ей необходимо проветриться и начать рисовать. Собрать все эти расплывчатые, неосознанные и непокорные ощущения, пропустить их через кончик карандаша и заключить в четкие границы бумажного листа. Это безопасно. Это надежно. Она подхватила уголь и бумагу под мышку и направилась к трапу, намереваясь заняться рисованием на палубе.

Однако как только София высунула голову из люка, ее планы были нарушены самым неожиданным образом.

Прямо на нее, выпучив круглые глаза, смотрела коза.

Радостно взмекнув, животное выхватило у Софии лист бумаги и с видимым удовольствием принялось жевать его. Остолбенев, София молча наблюдала, как ее драгоценный листок исчезает во рту похитительницы. Когда коза, явно войдя во вкус, вытянула свой длинный узкий язык, намереваясь полакомиться и вторым листком, София бросилась в бой. Она обеими руками схватила мольберт и ударила нахальное животное по носу.