Протянув руку, он погладил ее по щеке. Просто дотронулся, и она стояла не шелохнувшись, чувствуя прикосновение пальцев к своей коже. Она была готова улыбнуться, но никакой бури чувств…

Гордон откинул назад голову с гривой волос и рассмеялся:

— Мне в любом случае следовало бы оставить тебя в моем доме. Этому английскому лорду слишком повезло — надо же, заслужил такую преданность!

— Я ему вовсе не предана. Брак был устроен моим отцом. — Она порывисто отвернулась, взметнув подол юбки. — Что вам следует делать, так это вернуть меня отцу. Извлечете выгоду из злодеяния моей двоюродной сестрицы.

Баррас укоризненно прищелкнул языком. Она не успела повернуться к нему лицом, как он вдруг схватил ее за талию и быстрым движением привлек к себе. Вскрикнув, Бриджет забилась в его руках. Ее трясло от отвращения, и от этого она сопротивлялась еще яростней. Она пыталась царапаться и бить кулачками, не задумываясь, куда бьет.

Он неожиданно отпустил ее, снова издевательски рассмеявшись:

— Отчего же ты так разъярилась, если не питаешь к парню чувств?

— Потому что я не дешевая потаскуха, чудовище вы эдакое. Вы оскорбляете меня, давая волю рукам!

— А вы так спокойно оскорбляли меня перед мужем вашей кузины.

В его глазах появился стальной блеск.

— А, понимаю. Вы хотите отомстить, не так ли?

Гордон пожал плечами:

— Полагаю, англичанке не понять, что значит в наших краях уважение и как оно помогает нам сохранить мир. Но я живу в этой стране. Позволю себя оскорбить — и тут же кто-нибудь захочет оспорить мою власть. Чаще всего такие дела заканчиваются кровопролитием.

— Понимаю.

— Теперь видите?

Бриджет кивнула:

— Я поняла, что у нас с вами разная жизнь. Поэтому и ведем мы себя по-разному.

Он усмехнулся опять. Очевидно, его позабавил ее ответ. Успев уже узнать его немного, Бриджет должна была прятать свои чувства от его проницательных глаз. Но сделать это оказалось очень трудно.

— Я не допущу, чтобы до меня дотрагивались чужие руки, не руки мужа. Но это не извиняет вашу грубость сегодня утром.

По крайней мере тон Бриджет соответствовал ее решимости сохранить достоинство. Гордон перестал улыбаться, посуровев лицом.

— Значит, вот почему ты, как я слышал, провела почти весь день у окна, глядя в сторону Англии? — решительным тоном спросил он. — Жалеешь о парне, от которого удрала?

Она гневно сузила глаза, а он фыркнул. Бриджет, однако, сумела промолчать. Шотландец покачал головой:

— Знаю, девочка. Я для тебя чужак, похититель, который надеется кое-что за тебя получить. Разве мы можем друг другу доверять? Но я верен слову. Не бойся, что я отправлю тебя к английскому двору. Или Риппон принесет мне то, на что я рассчитываю, или я сам поведу тебя к алтарю, и тогда уж нам придется научиться ладить. Я умею быть очаровательным, если захочу.

— Не трудитесь ради меня, сэр.

Быстро протянув руку, он успел погладить ее щеку двумя грубыми пальцами, прежде чем Бриджет успела отскочить.

— Ох, девочка, пора бы тебе на сегодня успокоиться.

Успокоиться? У этого человека странное представление о доброте, если он всерьез думает, что это хороший способ успокоить девушку. Впрочем, и не его это дело. Она взрослая женщина, а не потерявшийся ребенок.

— Лорд Риппон не явится за мной. Ума не приложу, с чего вы решили, что он должен сюда приехать. Лучше всего вернуть меня отцу и получить от него щедрое вознаграждение.

Действительно, награда должна быть щедрой, потому что бесконечные требования отца начинали испытывать ее терпение. Было бы справедливо, если бы кто-нибудь еще из их семьи помучился бы так же, как мучается она!

Блеск глаз Гордона заставил ее насторожиться. Такие глаза она видела у Керана, когда он смотрел на нее…

— Лучше парню приехать, потому что я не в настроении изобретать другой способ получить от него то, чего хочу.

Значит, дело не в ней.

Бриджет это понимала. Что-то подсказывало ей, что шотландец заинтересован в браке с ней не больше, чем она сама. Ему нужно что-то другое, и она ясно видела это, судя по его взволнованному лицу.

— Желаю вам всяческого успеха. Рада слышать, что дело совсем не во мне.

Он снова сложил руки на груди и недовольно вздохнул. Ему явно не понравилось, что она сумела угадать, о чем он думает.

— Отлично. Значит, мне не придется выслушивать, что вы не притронулись к ужину. Не хочу думать, что морю вас голодом.

Сейчас в нем говорил владетельный лэрд, властно и громко, чтобы слышали его люди. Закончив, он кивнул. Бриджет молча смотрела на него. Пусть последнее слово останется за ним.

Нужно тешить мужское самолюбие… Мари отлично знала, о чем говорит.

Взметнулась клетчатая шерстяная ткань, и он исчез. Бриджет вдруг пробрало до костей. Словно стояла на самом краю утеса и ждала — долго ли смогут держать ноги? Подходящий образ, ведь будущее рисовалось весьма смутно.

В самом деле, не приедет ли за ней Керан?

Бриджет грызло жестокое сомнение, разбивая хрупкую надежду. Пусть Гордон думает, что она влюблена в Керана. Но это не значит, что Керан простит ей удар в спину, который она нанесла, сбежав от него в Шотландию. Итак, бедняжка по-прежнему стояла на краю утеса, глядя в пропасть, которая не убьет ее, но оставит терзаться муками разбитого сердца до конца ее дней.

— Синклер, не делай этого.

Джастина попыталась устоять на ногах, но ее туфли заскользили по каменному полу.

Рыцарь был беспощаден. Сжимал ее руку, точно клещами, и тащил за собой, невзирая на ее отчаянное сопротивление. Потом вдруг отпустил. Но не успела она перевести дух, как мужчина дерзко подхватил ее на руки, прижав к широкой груди. Джастина была потрясена. Синклер всегда казался ей галантным рыцарем, который умеет обходиться с дамами. Прижимать даму к груди было нарушением рыцарского кодекса чести.

— Синклер!

— Достаточно, леди. Я поступаю так, как велел лорд Риппон, и делаю это с радостью. Прекратите сопротивление, это бесполезно.

Но успокоиться означало заметить, насколько ей приятны его объятия. Джастина снова попыталась вырваться, но рыцарь был гораздо сильнее. Он на руках перенес ее через последние ступеньки и втолкнул через узкую дверь в маленькую комнату на самом верху башни. В комнатке суетились горничные. Снимали чехлы с мебели, расставляли в подсвечниках свечи.

— Прочь. Все прочь.

Синклер умел держать себя в руках, но сейчас голос выдавал его напряжение. Служанки поспешили оставить их одних, шаги на лестнице быстро стихли. Он освободил ее ноги, разрешая встать. Но сильная рука по-прежнему сжимала талию, и она была вынуждена стоять, тесно прижавшись к нему. Никогда он не вел себя с ней столь бесцеремонно. Синклер всегда держал в узде чувства, которые не были для Джастины тайной. Она всегда могла оттолкнуть его, если собственные чувства начинали давать о себе знать.

Она не верила мужчинам.

Однако как же трудно оставаться холодной, когда он так близко! Тыльной стороной ладони Синклер нежно погладил ее щеку, и ее ноздри затрепетали. У нее занялось дыхание, Джастина вздрогнула. Веки опустились — слишком сильны были обуревавшие ее чувства. Она не хотела видеть, хотела лишь ощущать. Ее охватила внезапная слабость. Не было сил сопротивляться удовольствию. Это не продлится долго, лишь на миг. На несколько биений сердца.

Нежный поцелуй тронул ее губы, удивив до глубины души. Мимолетный поцелуй, потому что Синклер не стал ее удерживать, когда она попыталась отпрянуть. Руки разжались, и Джастина вырвалась на свободу. Взмахнув ресницами, она увидела, что суровый рыцарь смотрит на нее с вожделением. Но он не попытался вырвать у нее настоящий поцелуй, не прибегнул к силе, чтобы навязать ей свою волю. Сдержал желание, которое так ясно читалось в его глазах.

Разочарование впилось когтями в сердце Джастины. Она была поражена силой собственной страсти к Синклеру. Но разве она может позволить себе нежные чувства? Обстоятельства ее жизни исключали проявление женской слабости. Нужно сделать так, чтобы он перестал быть таким добрым к ней, ведь у нее нет сил противиться. Джастина укоризненно провела по его щеке ладонью. Звук пощечины был слишком громким в тишине маленькой спальни.

— Подлец.

Он судорожно вздохнул, уголок рта дернулся. Но он не шелохнулся.

— Я должен идти к моему лорду, но, клянусь, Джастина, я еще вернусь, и вам придется рассказать, как они сумели вас заставить.

Он ушел, резко затворив за собой тяжелую дверь. Джастина слышала, как опускается тяжелый засов, скрипит замок.

— Не трудитесь! Слышите меня? Мне плевать, увижу ли я вас снова. Вы для меня ничто. Ничто! Предпочту сама разбираться со своей жизнью, сэр!

Он слышал. По крайней мере Джастина на это надеялась. У них нет будущего. Ей никогда не позволят следовать собственному чувству, никогда. Более того — любой благородный рыцарь, который сочтет возможным предложить ей свое доброе имя, обнаружит, что тем самым запятнал свою честь. Вот какова ее репутация! Она продажная женщина. Высокого происхождения, но тем не менее торгующая собственным телом ради того, чтобы выжить. Сначала ее продал отец, затем муж. Оставшись вдовой, она не обрела свободу, как надеялась. Напротив, человек, попечитель наследства ее сына, толкнул ее на путь греха. Грех принес сладкий плод, обеспечивая сыну подобающее ему положение.

Из глаз брызнули слезы, но на сей раз она не стала их утирать. Ее тюрьма стала убежищем, где она могла выплакаться. Поплакать о сыне, которого она пыталась уберечь, и о рыцаре, которого вынуждена была отвергнуть.

Гордон Дуайр хорошо знал свои земли. Он мог скакать и при свете луны, и в угольно-черной тьме ночи. Знал, как кричат птицы, прячась от человека в ветвях деревьев. Его меч был в ножнах на спине, несмотря на тот факт, что это действовало ему на нервы. Рука сама тянулась к мечу — выхватить его из ножен. Пальцам не терпелось сжать его рукоять.