Она вдруг поняла, что не сможет уснуть без него, хотя теперь точно знала, что он придет, а может быть, именно поэтому. На глаза почему-то навернулись слезы, а вместе с ними воспоминания: трясущаяся телега, размытые темные очертания большого строения, грязь под ногами, тусклый дрожащий огонек свечи возле покрытой каплями влаги кирпичной стены, запорошенные снегом куски угля на уходящем вверх изгибе улицы, похотливые взгляды и старающиеся схватить руки. Она вновь ощутила, как во сне замерзают пальцы на руках и ногах, как сводит пустой желудок, почувствовала запах отбросов, перегара и подгнившей капусты.

И страха. Она знала, как пахнет страх, и могла вспомнить это в любой момент, но от этого не становилось легче. Ощущение страха далеко не всегда помогало ей предотвратить беду, и хуже всего, что касалось это Мейрид. Ничто не могло заставить ее быть осторожной, по-настоящему опасаться. Мей просто не понимала как. Во всех случаях она ждала решения от сестры, и ей приходилось его принимать.

Но как бы там ни было, сейчас, когда холодное солнце играло своими отблесками на простынях и покрывалах, ощущение вины, которое Фиона носила в себе столько лет, было слабее. Опустошившие ее слезы размыли это ощущение и, похоже, размягчили и Алекса. Она еще никогда не чувствовала такого умиротворения, как сейчас.

Алекс оказался прав. Это было давно, и прошло много времени с тех пор, но она по-прежнему носила все в себе, пока наконец не нашелся человек, которой сумел ее убедить, что так жить больше нельзя. Он вскрыл ее застаревшие раны своими заботливыми взглядами и волшебными прикосновениями, и это стало началом исцеления. И уже не столь важно, что случится дальше: она будет любить его уже за одно то, что у него хватило терпения и мужества изменить ее жизнь.

Он был так терпелив, так добр, когда она вывалила на него свои признания; выслушал ее с таким пониманием, без оценок и комментариев. И сделал ей предложение. Она слышала,  – оба раза, хотя и не отреагировала. Но как он мог после того, что говорил в карете? Как он на самом деле отнесся к ее признаниям? Ведь она видела отвращение, мелькнувшее в его глазах,  – в этом может поклясться. Она до сих пор ощущает этот взгляд. Он был как пинок, как удар в грудь. Она почти физически почувствовала тогда, как увядают под ним ее сокровенные мечты.

Однако потом, когда он нагнулся и нежно прикоснулся губами к ее лбу, эти мечты вновь ожили.

Конечно, все это девичья глупость. Нет ничего глупее, чем видеть то, чего на самом деле нет. Алекс просто пожалел ее. Он не может относиться к ней с уважением. Как можно уважать такую, как она, зная то, в чем она ему призналась? Да это себя не уважать.

«Хватит!» Фиона отложила подушку в сторону и постаралась отогнать назойливые мысли. Скоро она все узнает. Скоро станет известно, какое будущее ее ожидает, тогда и будет думать. Она осторожно соскользнула с кровати на плохо гнущихся ногах, набросила ночной пеньюар и огляделась. В убранстве комнаты ощущалась элегантность и смелость. Выдержанная в бело-голубых тонах, она была обставлена красивой легкой мебелью, безукоризненно соответствующей чиппендейловскому стилю. Как подумала Фиона, это, видимо, одно из тех помещений, которые четко отражают сущность своих хозяев. Однако ни чьей-либо одежды или обуви здесь, естественно, не было.

Фиона стояла у кровати, бессмысленно глядя на дверь, не имея представления, что делать дальше. Всю жизнь, сколько себя помнила, вставая утром, она сразу составляла план дел на день. Они могли быть нудными или интересными, тяжелыми или легкими, но всегда были, и в большом количестве. Кроме того, приходилось помнить о тысячах вещей, с которыми сталкивалась вчера и даже неделю назад.

Но это было до того, как Мей стал опекать Чаффи Уайлд, освободив тем самым от груза забот, который Фиона несла всю предшествующую жизнь; до того как она поняла, что сестра, конечно же, будет всегда любить ее, но главную опору видит теперь не в ней, а в этом мужчине; наконец, это было до того как Алекс сделал это чертово предложение,  – по сути дела, предложив взять на себя заботу о ней, не сказав, однако, любит ее или нет.

Надо признать, она и сама была удивлена, что так испугалась. В конце концов, разве не она мечтала о временах, когда сможет пожить для себя? Как бы ни любила она сестру, ей хотелось, чтобы дни начинались с размышлений о чем-нибудь еще, кроме потребностей Мей.

Но вот такой день пришел. И что? О чем думать, когда в голове пустота?

Неожиданно, будто почувствовав печальные размышления сестры, в дверях появилась Мейрид, такая чистенькая и ухоженная, будто Фиона, как обычно, помогла ей сделать прическу и подобрать одежду. Простое светло-оранжевое платье было ей очень к лицу, как и аккуратный классический пучок.

– Как ты? – приветствовала ее Фиона, удивляясь несвойственному сестре спокойному выражению глаз.

Во взгляде явно было что-то новое. Так легко и уверенно Мей, пожалуй, еще никогда не смотрела на нее. В душе вновь проснулось мучившее ее двойственное чувство. Все хорошо. Но все изменилось, совершенно изменилось. И она даже не знает, каким будет ее место в этой новой жизни.

Вдруг нахмурившись, Мей прошла вперед и потребовала:

– Слушай! Я хочу, чтобы ты села, Фи, на этот мягкий стул. Доктор О’Рорк починил тебя?

– Что ты имеешь в виду? – задала встречный вопрос Фиона, устраиваясь на стуле и внимательно глядя на сестру.

Мейрид села на кровать и, покачав головой, посмотрела на Фиону так, будто она дитя неразумное.

– Послушай, Фи. Я же тебя знаю лучше всех, и ты не можешь меня одурачить. Если бы Чаффи не сказал, что я могу сделать хуже, побеспокоив тебя, то я бы уже давно была здесь. К тому же я поняла, что твои раны не смертельны, иначе все уже носились бы здесь сломя голову.

Логика Мей заставила Фиону улыбнуться:

– Очень хорошо, что тебе все известно. И ты права: со мной все в порядке – несколько стежков на коже, и все. А вот где моя одежда, ты не знаешь?

– В мусорном баке, полагаю,  – хихикнула Мейрид. – Кстати, здесь было довольно много разговоров насчет твоих похождений в мундире.

Фиона тоже улыбнулись, хотя сердце испуганно сжалось при воспоминании.

– Но невозможно же бегать по крышам в платье.

– Да и сражаться с противником – тоже, я полагаю,  – поддержала шутку Мейрид, теребя пальцами кремовую ленту, украшавшую лиф ее платья. – Мне не понравилось, что ты была одна ночью, Фи. Но когда ты… когда ты…  – Она подняла глаза, наполненные настоящей болью. – Я никогда не слышала раньше, чтобы ты издавала такие звуки. Но Чаффи сказал…

Фиона почувствовала, как теплеет сердце, и, растрогавшись, потянулась к сестре, но тут же сама очутилась в ее объятиях.

– Чаффи был прав: ты бы утонула в соленой воде, которая из меня вылилась. Хорошо хоть Алекс оказался таким выносливым, чтобы выдержать это.

Мей помогла сестре встать, явно успокоившись, и спросила:

– Он будет хорошим мужем, правда?

– Чаффи?

– Не глупи. Алекс, конечно.

У Фионы перехватило дыхание.

– Кто?

Мейрид сердито фыркнула.

– Он же сделал тебе предложение. Разве нет? А Чаффи говорил, что сделает.

Чтобы не смотреть в светящиеся радостью и надеждой глаза сестры, Фиона отвернулась к окну, за которым светило, почти не грея, солнце поздней осени.

– Я не вполне уверена… Но даже если он и предложил мне выйти за него, то сделал это исключительно из-за неуместного в данном случае альтруизма.

– Но ты совсем не такая, какой была его жена,  – возразила Мей. – Это тоже Чаффи мне сказал.

– Меня тоже нужно спасать,  – вздохнула Фиона. – По крайней мере, так думает Алекс. Ты лучше расскажи о себе, Мей. Чаффи собрался сделать из тебя респектабельную даму?

Впервые в жизни она увидела в глазах сестры радость, причиной которой стало не звездное небо или очередная разгаданная головоломка. «Влюблена до потери дыхания»,  – подумала Фиона, и сердце кольнуло от еще одного доказательства, что теперь не она главная опора в жизни сестры.

– Так у вас что, уже все официально оговорено? – постаралась скрыть тревогу Фиона, но слегка дрогнувший голос выдал противоречивость чувств, которые она испытывала. – Он и математику знает на достаточном для тебя уровне?

Радость в глазах Мейрид сменилась огорчением.

– Понимаешь, кажется, я единственная, кто это понимает.

– Что именно, сладкая?

– Ну, то, что он такой блестящий на самом деле. – Она вновь улыбнулась, но в глазах Фионы увидела уверенность и готовность защищать. – Мне кажется, что он и сам об этом не знает.

– Что ж, тогда это и будет твоей задачей: вселить в него уверенность, что он такой.

Мей сплела пальцы. Ее руки слегка подрагивали от волнения.

– Я даже не знаю, как должна себя чувствовать в такой момент, Фи. Нормально ли, что мне немного страшно?

– Если бы этого не было,  – раздался голос от двери,  – то я мог бы решить, что ты либо легкомысленная, либо слабоумная.

Мейрид резко развернулась, и на ее лице вновь появилась сияющая улыбка.

– Так вы подслушивали, сэр! Разве не знаете, что я никогда не обсуждаю свои личные дела?

– Вообще-то именно этим ты сейчас и занималась,  – осторожно возразила Фиона. – Но я полагаю, что будущему мужу можно простить, если он немного и послушал.

Чаффи сделался красным как рак и в смущении опустил голову. Очки, естественно, соскочили, и Мей тут же сорвалась с места, чтобы их поправить.

– За ней нужен глаз да глаз, знаете ли. Она такая же одержимая, как тот парень… Алебард,  – пробормотал молодой человек, обнимая ее за талию.

– Абеляр [9]! – хором воскликнули сестры.

Чаффи почесал ухо.

– Написал вашему брату насчет согласия: вроде положено и все такое,  – а он ответил, чтобы я спросил у тебя, Фи.

– У меня? – удивленно переспросила Фиона. – Почему у меня?

Чаффи задумался.

– Ну, наверное, потому, что ты старшая сестра.