Она взмахнула руками и потрясла головой, стараясь отогнать проникавший под накидку холод, а заодно и ненужные сейчас мысли, и обернулась к Алексу.

– Ну, что теперь?

Он посмотрел на нее с осуждением, как будто она виновата во всем произошедшем.

– Теперь мы пойдем по этим крышам, пока не обнаружим, как добраться до интересующего нас здания. Ну а потом нам останется только вовремя унести ноги, чтобы сохранить себе жизнь.

– О, в этом деле у меня большой опыт. Веди же меня, мой Макдафф!

Он усмехнулся и, не выпуская ее руки, двинулся вперед.

– Почему нас обвиняют в измене? – все же не удержалась Фиона, перепрыгивая на крышу соседнего дома. – Они считают, что ты помогал Аннабел?

– Нет, не я, а мой отец.

Пораженная услышанным, Фиона споткнулась, и Алексу пришлось поддержать ее, чтобы не упала.

Из-за сгущающейся темноты она не могла видеть выражения его глаз, и это ее огорчало.

– Имеются письма, содержание которых позволяет обвинить его.

Они остановились возле оббитой во многих местах кирпичной трубы.

– В сейфе?

– В сейфе.

Она понимающе кивнула:

– Фальшивка. Я знала в свое время весьма искусных изготовителей фальшивок.

– Уверен, что мой отец оценит столь безоговорочную и квалифицированную поддержку с твоей стороны.

– И все же я не пойму, какое отношение к тому, о чем ты рассказал, имею я.

– У нас есть две версии,  – сказал Алекс, не останавливаясь. – Первая связана с нашими с тобой отношениями. Они полагают, что, захватив тебя, им будет легче заставить меня сотрудничать с ними.

– А вторая?

– С часами, которые увезла Мейрид. Есть основания полагать, что они представляют для них ценность и кто-то знает, что они у вас, а следовательно, за ними охотятся. Причем, как мне кажется, они пойдут на все.

У Фионы кольнуло сердце.

– Ты хочешь сказать, что мой дед настолько влиятелен?

Алекс быстро оглянулся, и она благодаря полоске тусклого света, в которой они в тот момент оказались, убедилась наконец, что взгляд его смягчился.

– Дело не только и не столько в нем. Многие из этих заговорщиков занимают весьма высокое положение в обществе. Нам уже приходилось сталкиваться с епископом и герцогиней.

На их счастье, крыши, по которым они шли, практически соприкасались друг с другом и почти не имели уклона, поэтому без особого труда можно было довольно быстро передвигаться от одной трубы к другой. Вскоре они оказались на заваленной битым кирпичом площадке, над которой возвышалась небольшая надстройка с покосившимся окном. Фиона заглянула внутрь, но ничего, кроме непроницаемой тьмы, не увидела. Пахло оттуда пылью и сыростью. Но это в принципе и хорошо: значит, на чердаке никого нет и они могут использовать окно, чтобы спуститься вниз, на улицу.

– Проклятие! – услышала она за спиной и, обернувшись, увидела, что Алекс смотрит с края крыши на Стейс-стрит.

– Что случилось?

Он несколькими широкими шагами пересек разделявшее их пространство.

– Констебль вызвал подкрепление.

Фиона инстинктивно подалась к краю крыши, чтобы посмотреть, однако Алекс удержал ее:

– Ты не должна высовываться. На улице полно вооруженных людей, которые только и ждут, когда мы спустимся.

Фиона наконец ощутила реальность опасности, в которой они оказались.

– А что позади дома?

С обратной стороны дома просматривался только заросший сорняками дворик и покосившаяся изгородь, но уверенности, что там их никто не поджидает, не было: Фиона кожей чувствовала чужое присутствие.

Она вернулась к Алексу и села, обхватив руками колени и опустив на них голову.

– Что теперь?

Он опустился на корточки напротив нее.

– Теперь будем ждать.

– Мне приходилось бывать в подобных ситуациях. При всех минусах они располагают к размышлениям,  – сказала она с улыбкой.

– Не думаю, что в голову здесь придет хоть одна стоящая мысль.

Фиона усмехнулась и лукаво посмотрела на него.

– Ну, в таком случае у нас появилось время ответить еще на несколько вопросов.

Она заметила, что лицо Алекса напряглось, будто он собрался защищаться, но тон его тем не менее оставался безразличным:

– Возможно.

И вдруг Фиона поняла, как устала от всех этих перипетий. Получается, что, сама того не желая, она разворошила осиное гнездо и теперь должна отбиваться от множества невидимых врагов. К тому же ее расстраивало, что Алекс не хотел делиться с ней информацией.

– Что ж, попробуем подытожить. Мой дед разыскивает нас, чтобы получить назад часы,  – это раз,  – сказала она, загибая палец.

– Предположительно.

Фиона кивнула и загнула еще два пальца.

– Мина Феррар пыталась навредить нам, потому что хотела заполучить либо выкурить из убежища Йена. Кроме того, нам, без сомнения, грозит опасность со стороны прочих «Львов», поскольку мы умеем читать зашифрованные тексты.

– Вполне возможно,  – сказал Алекс, глядя в сторону.

Фиона вздохнула и потерла глаза.

– Так есть ли хоть один человек, кому мы не насолили?

– Есть. Я.

Она подняла голову и посмотрела ему в лицо с надеждой, что он не шутит.

– Спасибо. Но хорошо бы узнать, кого еще мне следует опасаться. Мей о таких вещах совершенно не думает.

– С ней Чаффи – он думает.

Еще одна боль. Мей отдаляется от нее: Фиона это чувствовала,  – но что делать, не знала, поэтому просто кивнула.

– Ты знаешь, где дом моего деда?

– Да.

– Он такой же негостеприимный, как Хоузворт?

– Если не хуже.

Фиона слабо улыбнулась:

– Тогда я с еще большим удовольствием оскверню его своим присутствием.

– Никаких выходок! – мгновенно возразил Алекс. – Никто не должен знать, что мы там побывали.

Больше вопросов, на которые Фиона хотела бы получить ответы прямо сейчас, не было, и несколько минут она просто сидела, глядя на край крыши.

– Кажется, нам не удастся попасть в какое-нибудь помещение, а здесь становится чертовски холодно.

Лицо Алекса слегка посветлело.

– А ты знаешь, что у тебя стал более заметен шотландский акцент?

Фиона усмехнулась:

– Думаю, это потому, что я вспомнила о доме.

Алекс ничего не сказал на это, и она не стала поднимать голову, опасаясь увидеть, что он сердится.

Но опасения ее были напрасны. Алекс огляделся по сторонам и, прыжком вскочив на ноги, сказал:

– Жди здесь!

Стараясь не шуметь, он побежал в ту сторону, откуда они пришли, а Фиона осталась ждать, наблюдая, как его фигура постепенно удаляется и растворяется в темноте. Вскоре его совсем не стало видно, а доносившийся с улицы шум поглотил звук его шагов. Она терпеливо ждала, только сердце время от времени начинало биться быстрее, когда ни с того ни с сего по-женски представляла, что он может не вернуться. В такие мгновения она уговаривала себя, повторяя, что он непременно вернется, и удивлялась, как быстро исчезает защитный слой самоконтроля. Фиона решила, что это из-за темноты, холода и страха быть обнаруженной. Она так устала, ей так грустно, а вокруг все так неопределенно, что воображение могло вызвать к жизни любые призраки.

Она прекрасно понимала, что ее мысли напоминают нытье капризного ребенка, но ничего не могла с собой поделать. Ей требовалось снова и снова уверять саму себя, что он не оставит ее здесь сейчас, несмотря на то что приближается полночь, а холод пощипывает бедра, что не слышно ничего, кроме шума проезжавших внизу карет и – время от времени – звона башенных часов. Алекс не бросит ее, твердила она себе, хотя количество прошедших со времени его ухода минут стремительно увеличивалось, обволакивающая ее тьма казалась все более угрожающей, а сдерживать желание позвать его было все труднее и труднее.

Поднялся ветер, и холод забирался под юбки, нос замерз и перестал дышать, но она сидела совершенно неподвижно и ощущала себя ребенком, которого оставили на улице, предупредив, что он не должен сходить с места, если хочет, чтобы с ним ничего не случилось, что должен оставаться в темном углу, чтобы позже вернуться в теплый дом.

В конце концов она уронила голову на руки и закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, чтобы в тысячный раз не смотреть в ту сторону, куда он ушел. На сердце было все тяжелее, к горлу подкатил комок слез, надежда постепенно улетучивалась, оставляя болезненный осадок, а холод, казалось, просочился уже в грудь и голову, где все чаще мелькали мысли, что ожидания бессмысленны, что они и ранее были таковыми.

К тому времени, когда послышался звук приближающихся легких шагов, она напоминала маленький тугой комок, в какой способен свернуться лишь тот, кто жил на улице, чтобы стать почти невидимым. Когда звук шагов замер рядом, она вся дрожала – старые инстинкты оказались на редкость живучими.

– Как думаешь, где я так долго был? – услышала она наконец его голос у самого уха.

Фиона не сразу подняла голову, потому что не хотела, чтобы он увидел ее слезы: глупо плакать от облегчения и благодарности.

– В Мейфэре,  – прошептала она, презирая себя за предательскую дрожь в голосе.

Больше Алекс не произнес ни слова: просто сел напротив, взял ее голову в свои ладони и посмотрел в глаза. Потом, по-прежнему молча, понимая, что слова сейчас будут слишком тяжелы для нее, обвил ее тело своим будто одеялом, положив подбородок на затылок. Фиона, оказавшись в своеобразном гнезде, сразу ощутила тепло и наконец почувствовала себя в безопасности. Его близкое дыхание наполняло ее жизнью, постепенно она перестала дрожать, только предательские слезы заполняли глаза и стекали ему на руку.

Теперь она не понимала, почему вдруг появилась испугавшая ее уверенность в том, что он может не вернуться.

– Это, должно быть, смешно,  – сказала она неуверенно, вытирая слезы ладонью. – Я же не могла оказаться в худшем месте, чем те, где мне приходилось жить.

– Нет, могла бы,  – сказал он с горькой усмешкой, будто ее слова обидели его, невыносимо ровным и спокойным голосом. – Тебя могли предать множество раз.