Эйлин Драйер - Искушение любовью

– И что в результате?

Фиона почувствовала, что сестра восприняла шутку и уже улыбается.

– Комета в его поражении не виновата,  – убежденно произнесла Мейрид. – Но я думаю не об этом. Мне хочется дать имя новой комете, которая будет светиться в ночном небе, как уже известные. И все люди на Земле будут смотреть на комету Фергусон. Здорово, Фи?

– Да, Мей.

– А как тебе кажется, король назначит мне стипендию, если я обнаружу комету? Это было бы нам неплохим подспорьем.

Сердце Фионы сжалось, и слезы подступили к глазам от этих трогательных слов.

– Каролина открыла восемь комет, дорогая,  – сказала она ласково, подвинувшись к сестре и взяв ее руку в свою. – Но ведь ты и так много помогаешь: и расчеты делаешь, и занятия ведешь.

Мейрид посмотрела ей прямо в глаза.

– О, ты имеешь в виду, что я учу детей считать? Но это каждый может, Фи, даже друг лорда Уитмора.

– Чаффи?

Мейрид отвела взгляд.

– Да, он. Хорошо бы он приехал во вторник.

Фиона прикрыла глаза, стараясь понять, отчего ее насторожил тон, которым были произнесены эти слова, потом сказала:

– О, думаю, приедет.

«И пусть только попробует обидеть тебя». Каким образом можно наказать Чаффи в случае чего, она не знала, но точно знала, что сделает это.

Лучше бы Алекс Найт не нашел их. Она понимала, что это ужасно – думать так. Ведь она видела его лицо в тот момент, когда появилась в дверях школы и он узнал ее. В нем угадывалось такая осязаемая готовность прийти на помощь и защитить, будто она маленькая девочка, потерявшаяся на ярмарке. Ведь, в конце концов, он и его друг искренне хотят помочь, хотят, чтобы их с Мейрид жизнь стала легче.

Как убедить их, что они не нуждаются в этом? Что лучшее, что они могут сделать,  – это оставить их с сестрой в покое, позволить жить в безвестности, посвятив себя звездам? Как объяснить, что она просто не вынесет еще одного разочарования? Ведь, как известно, потерять надежду хуже, чем потерять все остальное. В ее жизни было уже достаточно резких поворотов, после которых все приходилось складывать по кусочкам, забиваясь в глухие углы, чтобы выжить и помочь выжить сестре. Что еще хуже, после таких поворотов требовалась масса времени и усилий, чтобы успокоить Мейрид и убедить, что несчастья остались позади и они вновь могут спокойно жить. И вот опять из-за приезда Алекса и его друга пришедший было в равновесие мир стал колебаться.

А она сама? Сможет ли она справиться с бурей чувств, которую вызывают его прикосновения: с головокружением, горящими ладонями, до которых дотрагивались его пальцы, с потоками тепла, вызванными его поцелуями?

Как, наконец, оградить себя от связанных с ним воспоминаний, которые неожиданно подкрадываются, подобно нежному бризу, и выбивают из колеи? Она так долго сдерживала их, пыталась загнать в такую глубину памяти, из которой они не смогли бы больше беспокоить ее. В какой-то мере это удалось. И вот стоило ощутить прикосновение его руки, увидеть веселые огоньки в его карих глазах, как она вновь ощутила запах клевера и теплого дождя, как тогда. И как тогда, почувствовала щекотавшие ее шею пальцы. Она почти слышала его смех и мычание коров на расположенном неподалеку пастбище. Ее целовали и до той встречи, целовали и после: иногда она сопротивлялась, но бывало, что ей нравилось,  – однако никто и никогда не целовал ее так. И никакой другой поцелуй не вызывал в ней ничего похожего на то, что она почувствовала тогда.

Ей тогда было шестнадцать, и жизнь, которая у нее только началась, оказалась настолько новой, что в школе она еще продолжала прятать под подушку хлеб, опасаясь, что вновь не будет пищи. Она жила в комнате с еще тремя девочками, ни одна из которых совсем недавно даже не заметила бы ее, проезжая мимо по улице. В первый раз за всю жизнь рядом не было Мейрид – уехала домой, а ее поцеловал самый красивый и мужественный мужчина из всех, кого приходилось видеть. А затем ее опять отослали в школу, как будто ничего не произошло.

Это было не первым и не последним разочарованием, которое ей пришлось испытать, но именно оно оказалось самым болезненным. Ей тогда было больнее, чем даже в тот день, когда он уехал, сообщив ужасную новость о Йене.

Теперь Алекс вернулся. Но что ей делать? Как сдерживать чувства, когда он находится на расстоянии вытянутой руки? Имеет ли она право позволить ожить надежде, которая начала зарождаться в ее сердце? Надежда бессмысленна? Связанные с ней ожидания несбыточны? Беда в том, что несбыточные надежды трудно отличить от имеющих все шансы сбыться. А это значит, что ей может грозить разочарование куда более болезненное, чем все предыдущие.

Фиона вновь перевернулась на спину, чтобы наблюдать за мерцающими в холодном ночном небе звездами и рассчитывать их орбиты. В конце концов, даже если она потеряет все, звезды никуда не денутся. Они всегда будут с ней. И Мейрид всегда будет с ней. А раз так, что ей еще надо?

Фионе стало заметно легче, однако не надолго: уже два часа спустя ее оптимизм подвергся серьезному испытанию в результате странного происшествия, в центре которого оказалась сестра.

– Это мои вещи! – кричала Мейрид. Ее лицо покраснело, в глазах стояли слезы, руки беспорядочно двигались, будто она искала опору, чтобы не упасть. – Ты не должна трогать мои вещи! Никто не должен!

Они находились в столовой, где Мейрид оставила свои расчеты, сложив бумаги в две аккуратные стопочки: одна для мистера Понда, вторая – для мистера Гаусса. Сейчас порядок в стопке, предназначенной для Гаусса, был нарушен, а линейка и компас, положенные Мейрид строго под прямым углом к бумагам, оказались сдвинуты градусов на десять. Сомнений не было – как и говорила Мейрид, кто-то трогал ее вещи.

– Я же весь вечер была с тобой, моя сладкая,  – напомнила Фиона, соединяя ладони сестры в своих, чтобы остановить беспорядочное движение.

Сестра дрожала как в лихорадке. Подрагивающие ступни запутались в пледе, который упал с ее плеч.

– Тогда миссис Куик. Миссис Куик трогала это. Но она же знает, Фиона! Она знает, что я не могу работать в беспорядке. Она сделала это, чтобы досадить мне? Мне следует поговорить с ней, Фи. Я должна поговорить с ней прямо сейчас!

– Сейчас четыре часа утра, Мей,  – вздохнула Фиона. – Даже если бы миссис Куик бросила твои бумаги в огонь, нам пришлось бы подождать до утра, чтобы ее разбудить. Если мы это сделаем сейчас, утром завтрака у нас не будет, мы останемся без свежего хлеба с джемом.

Как Фиона и рассчитывала, угроза отвлекла Мейрид. Дрожь прекратилась. Лицо начало приобретать обычное выражение, и она изрекла лишь неопределенное «О!..».

– Ну теперь-то я могу тебя отпустить? – спросил Фиона.

Сестра прикрыла глаза и утвердительно кивнула, и лишь после этого она выпустила ее руки и быстро навела на столе первоначальный порядок.

– Теперь все нормально. А нам пора спать. Через несколько часов придут дети, и вряд ли наша репутация повысится, если они застанут нас спящими на глобусе.

Мейрид, не открывая глаз, усмехнулась и сказала, поворачиваясь к двери:

– Может, наша репутация и пострадает, не знаю, но уверена, что дети будут счастливы.

Выработанным многолетней практикой жестом Фиона взяла сестру под руку и повела вверх по лестнице. Возможно, и лучше, что это случилось, думала она при этом. По крайней мере это должно избавить от опасных воспоминаний, которые слишком часто стали посещать ее на этих холмах.

И тем не менее, поднявшись наверх, она поднесла палец к губам, к тому месту, куда Алекс поцеловал ее. Глаза наполнились слезами, но она улыбалась.

Наступил вторник, и, как ожидалось, приехал лорд Уайлд. Точнее, Чаффи, как он настаивал всякий раз, когда Фиона пыталась проявить вежливость. Она наткнулась на него в прихожей, когда шла в комнату с целой горой свежевыстиранных занавесок на руках.

– Никто не ответил,  – сообщил Чаффи, теребя в руках шляпу.

Волосы на его голове стояли дыбом, и он пытался привести прическу в порядок, прихлопывая их ладонью.

– Вильсон куда-то исчез, представляете? – сообщил он, как бы оправдываясь.

– Ваш слуга? – спросила Фиона, улыбнувшись.

– С тех пор как я ношу брюки. Отличный парень.

Бедняга, подумала она, отметив отсутствие пуговицы на жилете маленького барона и потертости на брюках. Похоже, он из тех, у кого одежда, сколько бы ее ни гладили, становится мятой, стоит только им выйти за дверь.

– С вашего разрешения,  – сказал Чаффи,  – я пришел за вашей сестрой.

Фиона улыбнулась:

– Вы действительно знакомы с королевским астрономом?

– Мистером Пондом? – Чаффи радостно закивал. – Встретили в Тринити, где были с патером, и дали ему телескоп. Правда, его никогда не чистили.

Фиона откинула голову и посмотрела гостю в лицо.

– А что заставило вас проделать такой путь, чтобы помочь Мейрид?

Если бы она не увидела реакцию Чаффи сама, то не поверила бы: он не просто улыбнулся, а буквально расцвел, освещая своим счастьем все вокруг, и выпалил:

– Разве она не заслуживает этого? Это же настоящий брильянт, я бы сказал. Она не должна задумываться о бытовых проблемах, о том, что нужно изо дня в день! А то, что изо дня в день, как раз моя сильная сторона, понимаете? Никто не замечает, но это так.

– А математику вы знаете? Мейрид ни за что не позволит помогать ей, если окажется, что вы не в состоянии даже обсуждать ее работу.

– Ваша экономка знаток математики?

– Экономка и есть экономка, лорд Уайлд. А вы – нет. Мейрид же понимает все однозначно.

– Не беспокойтесь. Я смогу соответствовать,  – кивнул Чаффи. – А ей нравятся фаэтоны?

Настало время улыбнуться Фионе:

– Она обожает фаэтоны и наверняка попросит позволить ей править. Но не разрешайте ей, пожалуйста. Нам ни к чему пугать жителей Гринвича.

– Слово джентльмена,  – произнес Чаффи, прижав руку к сердцу.