– Твой отец объявил тебя царевичем короны, и это так и есть. Будущее кажется тебе бескрайним зеленым лугом, огромным и прекрасным, как страна богов. Но пройдет не так уж много лет, и твой отец сам отправится к богу, а ты останешься одна, на милость жрецов – и Тутмоса.

Девочка моргнула и пошевелилась. Ее легкомыслие как рукой сняло, она нахмурилась:

– Тутмоса? Но он всего лишь мальчишка, слабый и глупый.

– Может быть, и так, но он царский сын и рано или поздно будет увенчан двойным венцом, как бы ни старался воспрепятствовать этому твой отец. И тебе придется выйти за него замуж, Хатшепсут. Я нисколько в этом не сомневаюсь.

– Но жрецы служат Амону, а я его воплощение здесь, на земле. Что Тутмос может поделать с этим? – Хатшепсут вздернула подбородок, и в ее глазах вспыхнули огоньки.

– В храме найдется немало таких, кому слабый и недалекий фараон только на руку, ибо он не будет мешать им обогащаться; кроме того, никто не поверит, что молодая неопытная девочка сможет править страной, нет, империей, построенной к тому же на крови и сохраняемой ценой постоянной бдительности военных.

– Но к тому времени, когда мой отец взойдет на борт божественной барки, я уже перестану быть неопытной девочкой. Я стану женщиной.

– А я думала, что ты не хочешь ею становиться, – хитро ввернула Ахмес.

Девочка только рот раскрыла. Прикинувшись подавленной, она ответила на улыбку матери.

– Думаю, что я хочу стать фараоном, – сказала она, – но женщиной становиться мне пока рано.

– Все равно, – продолжала Ахмес, вновь посерьезнев, – пора забыть о юношеских одежках и начать одеваться прилично, в соответствии с твоим новым положением.

– Не буду! – Хатшепсут снова вскочила на ноги. – Буду носить что захочу!

Ахмес тоже встала и, царственным жестом подобрав юбки, направилась к двери. Воздух в комнате даже не колыхнулся от ее шагов.

– Я вижу, что Хаемвиз уже слишком стар, чтобы учить царских детей. По крайней мере, уважению к матери он тебя не научил. Поэтому я иду к твоему бессмертному отцу. Ты испорченное и капризное дитя, Хатшепсут, пора напомнить тебе об ответственности, с которой связано твое нынешнее положение. Посмотрим.

И она выплыла из покоя, с прямой, как палка, спиной под прозрачным голубым льном.

Хатшепсут скорчила гримаску и решительно опустилась на подушки. «Ни за что!» – думала она. И хотя до вечера было еще далеко, а она устала, уснуть девушка все же не смогла.

Тутмос не настаивал, чтобы она надела платье. Когда Ахмес завела об этом речь, он бесцеремонно оборвал ее:

– Пусть ребенок носит что хочет. Еще рано навязывать ей атрибуты взрослой жизни, и я не хочу, чтобы что-нибудь портило ей удовольствие от занятий. Я все сказал.

И Ахмес, получив отпор со всех сторон, с больной головой вернулась в свои покои, но досаждать просьбами Исиде не стала. Наверное, богиня занята более важными делами, иначе она давно бы уже ответила на ее мольбы, решила женщина.

Хатшепсут, полунагая и растрепанная, продолжала бегать по дворцу и саду, становясь все более необузданной и экзотичной в своей красоте, точно ее любимый цветок голубого лотоса. В классе она вместе с Менхом, Юсер-Амоном, Хапусенебом, Тутмосом и другими набиралась ума, а на плацу усваивала совсем другие уроки: как поразить цель на всем скаку, как бить точно в сердце, как обмануть противника ложным выпадом и предугадать его следующий шаг. В испепеляющую жару Хатшепсут любила стоять под навесом и смотреть, как идут учения: пыль клубится, солдаты в кожаных доспехах в ответ на отрывистые и хриплые команды командира разворачиваются строем, так что глаз не оторвать, солнце отражается в наконечниках копий, сверкает в выложенных золотом щитах. Прямая, натянутая, как тетива, в короткой набедренной повязке и с босыми ногами, она так хорошо вписывалась в этот пейзаж, что издалека и впрямь казалась не царевной, а царевичем, который пришел инспектировать своих людей и с неколебимой серьезностью наблюдает, как они приветствуют его поднятием копий.

Хатшепсут наслаждалась жизнью. Каждым мускулом своего безупречного тела девушка рвалась к выполнению поставленной задачи, даже если цель расплывалась перед глазами, а мужчины вокруг перешептывались или, напротив, одобрительно покрикивали. И она всегда знала, что где-то рядом, расставив ноги и уперев руки в могучие бедра, стоит ее отец, готовый похвалить и ободрить. Дни шли, посвященные богам праздники наступали и проходили, вслед за Ночью Слезы река неизменно выходила из берегов, а Египет месяц за месяцем пел ей свою восхищенную песнь.


Однажды утром в месяце Тот, в холодной предрассветной тьме, когда Хатшепсут еще крепко спала, свернувшись калачиком под одеялом в тепле жаровен, ее разбудил отец. Она почувствовала, как его рука легла ей на плечо и легонько ее встряхнула, и тут же проснулась. Она плохо его видела, крохотной искорки ночника едва хватало, чтобы разглядеть его громоздкую, укутанную в плащ фигуру, и, вся дрожа, она села на постели. Фараон прижал палец к ее губам и жестом велел подниматься. Она повиновалась, хотя ее голова была еще полна уютных снов. Ее рабыня куда-то испарилась, и она стала нашаривать, что бы надеть. Отец сунул ей в руки шерстяной плащ и пару сандалий; она тут же обулась, завязав непослушными пальцами тесемки, и укуталась плащом от холодного утреннего воздуха. Отец вышел из комнаты, она последовала за ним и тут только удивилась происходящему. Когда они на цыпочках прошли по коридору и через отдельную дверь вышли в ее собственный огороженный садик, отец остановился. Звезды еще сияли в черном небе, и пальмовые деревья у реки на некотором отдалении казались на его фоне мазками более темной краски. Ветер своими ледяными пальцами забрался под ее плащ и холодил кожу, а она терпеливо ждала объяснений. Фараон нагнулся к ней и зашептал:

– Мы отправляемся на небольшую прогулку – ты, я, твоя мать и Инени, но никто не должен знать куда. Поедем за реку.

– К мертвым? – Ей показалось, будто она чувствует, как они толпятся вокруг в исполненных извечной задумчивости предрассветных сумерках, наблюдая за ними.

– Дальше. Не очень далеко, но нам придется самим править своей лодкой, и носителей шатра тоже не будет с нами, так что надо выходить, пока еще прохладно, чтобы вернуться к началу дня.

Он круто повернулся и зашагал по дорожке вдоль кустов, а она пошла за ним, тихо и мягко, точно крадущаяся кошка.

Один раз их окликнули, но Тутмос нетерпеливо оттолкнул преграждавшее им дорогу копье и скинул капюшон, обнажая тяжелые черты. Солдат в замешательстве поклонился, но они оттолкнули его и заскользили дальше. Аллея скоро свернула направо, и они оказались у причальной лестницы, нижние ступени которой лизали волны, неспешно и шелковисто вздымаясь и опускаясь в свете ущербной луны. Две фигуры в плащах с капюшонами ждали их внизу, в качавшейся на волнах лодочке. Без долгих церемоний Тутмос подхватил Хатшепсут и кинул ее вниз. Ахмес поймала дочь и усадила на дощатое сиденье, кое-как прибитое поперек лодки.

«На воде со мной всегда что-нибудь случается!» – подумала Хатшепсут; тем временем Тутмос взял из рук Инени шест и одним могучим движением оттолкнулся от берега. Сняв плащ, он бросил его на дно лодки. Потом снова взялся за шест, а Хатшепсут с трепетом следила за каждым его движением, ибо ей никогда в жизни не приходилось видеть, чтобы ее отец делал то, чем обычно занимались рабы. С похожим на тревогу чувством она вслушивалась в его глубокое ритмичное дыхание, видела, как ходят мускулы у него на плечах.

«Что мы делаем ночью посреди вздувшейся реки? Что стряслось? Мы что, убегаем? Может быть, на Египет напали?»

Но Хатшепсут знала, что это не так, потому что Тутмос никогда бы не побежал, а вступил бы с врагами в битву. Когда она уже начала дремать под мягкое покачивание и плеск волн, отец выскочил из лодки и подтянул ее к ступеням мертвых. Здесь причаливали и Неферу, и ее бабка, и маленькие царевичи. Хатшепсут мелко задрожала от суеверного страха, когда ее подняли с сиденья и опустили на серый холодный камень. За ней последовала мать. Инени передал Тутмосу плащ и легко ступил за ним на берег, где обмотал причальный канат вокруг специальной тумбы. Потом, ни слова не говоря, двинулся впереди маленькой процессии. Они повернули на юг, следуя вдоль белой линии пены, которая, казалось, лежит у самых их ног. За рекой горели огни Фив; теплые и дружелюбные, они словно подмигивали людям над полноводным Нилом.

Направо они не глядели. Храмы и пустые белые ленты дорог источали одиночество, они словно предупреждали и прислушивались, мрачные и враждебные, заставляя путников спешить мимо с опущенными долу глазами. Время от времени Инени останавливался и, обернувшись к оставленному ими утесу, что-то бормотал. Потом он встряхивал головой, и они шагали дальше, думая каждый о своем, как и полагается во время такой прогулки да еще на холоде. Хатшепсут уже начала задавать себе вопрос, а не сошел ли Могучий Бык с ума, когда Инени вдруг встал как вкопанный и удовлетворенно крякнул, а они окружили его. Небо слегка посветлело. Лиц друг друга они по-прежнему не видели, но храмы по правую руку от них больше не сливались воедино, а слева, не совсем явственный, однако вполне различимый обозначился край отвесного утеса. Город по ту сторону реки остался позади, но одинокий огонь, горевший на возвышении далеко к югу, свидетельствовал о том, что там находится Луксор – еще один дом Амона.

Инени указал сначала на землю, потом на западные утесы.

– Тропа здесь, ваше величество, – сказал он неожиданно тихо, точно сообщал какую-то тайну, и его голос совсем потерялся в пространстве. – Нам надо повернуть направо. Дорога пойдет по песку и камням, идти будет трудно. Быть может, царевичу лучше пойти следом за матерью, а вы держитесь за мной.

Тутмос кивнул, и они снова пустились в путь.

Там действительно оказалась дорога, вернее, козья тропа, которая петляла через заросли низкорослой акации и чахлых фиговых деревьев. Хатшепсут, шедшая последней, стала внимательно смотреть под ноги. Острых камней было предостаточно, некоторые чуть присыпаны песком, а тропа все вилась и шарахалась из стороны в сторону, точно проложенная пьяницей. От ходьбы Хатшепсут согрелась, кровь быстрее побежала по ее телу. Когда стало светлее, она уже мурлыкала себе под нос, то перескакивая с камня на камень, то пускаясь за Ахмес бегом; а когда Тутмос остановил маленький отряд специально для того, чтобы спросить, не слишком ли быстро они идут, она перевела дух и энергично тряхнула головой, сверкая глазами в предвкушении приключения. Сдерживать шаг приходилось теперь только ради Ахмес. Когда бесцветный, невыразительный свет-без-Ра со странной, присущей только раннему утру ясностью высветлил окрестности, Хатшепсут подивилась тому, как далеко они зашли. Впереди, широко расставляя ноги, шагал сухопарый Инени, за ним тропа петляла вверх по склону пологого холма, а потом, резко свернув влево, пропадала из виду, потонув в горном массиве, разделявшем Египет и пустыню. Девушка снова взглянула себе под ноги, и в ту же секунду ее отец поднял руку, а Инени замер на месте, точно читая мысли хозяина. Женщины ждали.