Пейраку не стоило большого труда доказать адмиралу, что подобная вылазка не могла закончиться ничем иным, кроме начала франко-английской войны, так как Квебек только и ждет повода раздуть конфликт. Для адмирала было бы самым лучшим присоединиться к нему, Пейраку, чтобы вместе вести охоту на пиратов, которые заполонили Французский залив и мешают рыбакам, — английским точно так же, как португальским и французским, — проводить свой ежегодный лов трески.

Зато бостонец Фипс, среди родных и близких которого оказалось немало тех, кто был скальпирован канадскими индейцами-абенаками, не захотел упускать добычу, и вышел в море, лишь только рассеялся туман. Но поскольку теперь он был один, и английского адмирала с ним не было, дипломатическое значение его миссии значительно поубавилось, и битва на реке Сен-Жан обещала быть не такой кровавой. Поразмыслив над тем, как ненадежнее обезвредить эту бомбу, Пейрак пригласил к себе вождей местных эчеминов и могикан.

Он договорился, что они отправят гонцов с двумя ожерельями к малеситам и восточным сурикезам с просьбой, если понадобится, помочь французам, с которыми их связывали узы дружбы и родства, но англичан, по возможности, не убивать. Ведь если во Французском заливе будет вырыт топор войны, индейским племенам, и так уже поредевшим после жестокого голода этой зимы, придется плохо. И кто будет охранять их от набегов ирокезов, которые вечно появляются здесь с наступлением лета?..

Внушив им эти мудрые мысли, Жоффрей поручил Кромлею предупредить об опасности ту небольшую группу англичан, что засели по своим углам в устьях рек Сент-Круа и Рескьяс.

Старик Солпрайс откажется, конечно, покинуть свой маленький форт, но для семейства Стрингтонов из Мерчнесбея лучше было бы укрыться на лето в Голдсборо.

Чтобы выполнить каждое из этих действий, Жоффрею де Пейраку вначале требовались сверхчеловеческие усилия, но мало-помалу, к нему пришло как бы второе дыхание, и порой ему казалось, что занятие всеми этими необходимыми и неотложными делами смягчает, подобно бальзаму, боль его кровоточащей раны. Он почти забывал обо всем.

Но тем не менее, каким бы насыщенным ни был этот стремительно летящий день, для Жоффрея время никогда еще не тянулось столь медленно, с такой тягостной жестокостью.

Он продолжал руководить подготовкой кораблей к завтрашней вылазке против Золотой Бороды.

Он не мог отступать!

Мстить он должен был хладнокровно, не забывая об общих интересах. Поступать по-другому он не имел права.

Но что значили все другие люди, что значило все его дело, да и вся его жизнь… БЕЗ НЕЕ!..

К вечеру он снова собрал всех, кто присутствовал на вчерашнем совете, столь драматически прерванном появлением Курта Рица, и пригласил адмирала присоединиться к ним.

Все они, кроме этого последнего, бывшего не в курсе сложившейся тяжелой и щекотливой ситуации, входили с осторожностью, не поднимая глаз.

Пейрак ожидал их, стоя за столом резного дерева, на котором находились чернильница, баночка с песком, перья, измерительные инструменты, и, как и накануне, были разложены карты.

Он учтиво пригласил всех подходить и садиться.

Слыша его спокойный, с обычной хрипотцой, голос, они постепенно осмеливались поднять глаза, и, хотя в его внешности не появилось ничего необычного, невольно вздрагивали.

На нем был великолепный костюм из атласа цвета слоновой кости, собранного мелкими складками, закрепленными жемчужной прошивкой в виде ромба, и при каждом его движении эти складочки расходились, и между ними вспыхивали проблески алой подкладки. Костюм этот он привез на «Голдсборо» из Лондона, так же как и узкие сапоги из красной кожи и перчатки с крагами. Пейраку очень нравилась английская мода с ее приверженностью к камзолам, коротким штанам и узким сапогам. Она гораздо больше подходила к его полной приключений жизни, чем французские куртки, полукафтаны и сапоги с непомерно широкими отворотами. Но зато галстук его и манжеты были на французский лад украшены кружевом и жемчугом.

Его покрытое шрамами лицо корсара, обрамленное черными пышными волосами, удивительным образом контрастировало с утонченностью и изысканностью одежды. Сейчас па лицо это падал лунный свет, придавая смуглой, обожженной солнцем и ветром коже искателя приключений неожиданную мягкость. Может быть, бледность не была видна из-за смуглой кожи, а под бесстрастным выражением скрывалось волнение? Может быть, страдание таилось за этим пронизывающим, полным отваги взором, который он устремил на них? Никому не было дано узнать это! А вот они отводили свои взгляды и, казалось, смертельно страдали.

«Это был урок нам всем! — не раз повторял впоследствии Жиль Ванерек. — Урок, который преподнес нам в тот вечер этот Пейрак! Нам, мужчинам, самой судьбой с рожденья предназначено украситься в один прекрасный день рогами… Но уверяю вас, что еще ни один из рогоносцев не держался с таким достоинством!..»

— Господа, — сказал им Пейрак, — вы знаете, что я должен отправиться в сражение, и неизвестно, какая судьба уготована мне Небом. Опасности грозят нам со всех сторон. Но в любом случае я хочу, чтобы вы точно знали ситуацию, справиться с которой вам должны помочь ваша ловкость, храбрость и здравый смысл. И еще, сказал бы я, стремление к миру. У нас нет врагов, и это может стать источником вашей силы.

Особая моя надежда на вас, ларошельцы. Я вручаю в ваши руки судьбу всего нашего дела и его защиту на суше. Со мной отправятся д'Урвилль, Ванерек и наш английский союзник, сэр Шеррилгэм, и мы будем преследовать этого пирата, который нам всем доставил столько неприятностей, пока наконец не покончим с ним. Сейчас мы обсудим планы обороны, преследования и нападения. Прежде всего, мы должны подсчитать и распределить вооружение, которым располагаем.

Поглощенные этими планами и расчетами, они не заметили, как опустилась ночь. Вошедший слуга-испанец зажег свечи в канделябрах и чугунной люстре, подвешенной к потолку.

Занявшись своими обычными делами, они мало-помалу забыли о том, что случилось накануне. И поэтому им показалось, что они очутились во власти кошмарного сна, когда вдруг в дверях, точно так же, как и накануне, возникла перепуганная физиономия часового, и он прокричал Пейраку:

— Монсеньор! К вам пришли!

Но на этот раз это был не Курт Риц, отощавший пленник пиратов.

Теперь это была ОНА.

Повернувшись к двери, они увидели, как из ночной темноты возникло восхитительное видение.

Они увидели ЕЕ!..

Глава 13

Она смотрела на них с сияющей улыбкой и была ослепительно прекрасна. Глаза ее сразу отыскали на другом конце зала высокую фигуру графа де Пейрака. Жоффрей!.. В каком-то незнакомом костюме. Он здесь…

Присутствующие ошеломленно смотрели на нее, не произнося ни слова.

Мягкий и золотистый отблеск тюленьего меха ее длинной шубы подчеркивал нежную смуглость кожи, а светлые волосы на фоне ночной темноты светились вокруг ее головы ореолом, Маленький Лорье Берн привел Анжелику к дверям большого зала форта. Он знал, что его отец и другие представители знати отправились туда на совет, созванный графом де Пейраком, где присутствовали также капитан флибустьеров и английский адмирал.

Она не узнавала изменившегося Голдсборо. На песчаном берегу, таком пустынном в прошлом году, теперь до позднего вечера кипела жизнь, и она решила бы, что попала в какую-то другую колонию, если бы не встретила тут же своих приятельниц, Абигель и Северину Берн.

Ей так не терпелось поскорее найти своего мужа, убедиться, что он находится здесь, в Голдсборо, что она не сразу обратила внимание на ту скованность и холодность, с какими встретили ее эти бывшие жительницы Ла-Рошели. Позднее она вспомнит об этом и поймет причину их поведения. Один маленький Лорье, подбежавший к ним с корзиной, наполненной раковинами, кинулся к ней на шею со всей непосредственностью своих десяти лет:

«Мадам Анжелика! О, мадам Анжелика!.. Какое счастье!..»

Она попросила его провести ее по улицам этого нового Голдсборо. Подходя к форту, они увидели идущего им навстречу человека с алебардой.

— Это швейцарец, — прошептал Лорье, — он прибыл вчера вечером…

— Эй! Мы что, с вами встречались когда-нибудь? — окликнула его Анжелика, неприятно пораженная свирепым взглядом, который он кинул ей, проходя мимо.

— Да, сударыня! — ответил он. — Встречались. В его грубом голосе прозвучало презрение. Но Лорье увлек ее по деревянным ступенькам, и она оказалась перед дверью зала Совета.

И вот теперь она шла через этот зал среди глубокой, напряженной тишины, уже поняв, что происходит что-то необычное. Знакомые лица отчужденно смотрели на нее.

Приветствую вас, мессир Маниго… О мэтр Берн, как я рада вас снова увидеть!… Дорогой Пастер, как вы себя чувствуете?..

Здесь были протестанты в черных камзолах, какие-то незнакомцы в ярких платьях, французский флибустьер, английский офицер, францисканец в серой монашеской одежде…

И ни один из них ей не ответил!..

Никто ей не отвечал. Никто… Никто… Они молча провожали ее взглядами. И все эти люди…

Все эти люди были похожи на каменных истуканов. И сам Жоффрей неподвижно смотрел, как она идет к нему.

Подойдя, она попыталась заглянуть в его глаза, но безуспешно, хотя он неотрывно и мрачно смотрел на нее с какой-то необычной пристальностью. Кошмарный сон! Жоффрей склонился к ее руке, но она не почувствовала прикосновения его губ, это была лишь дань вежливости…

Она спросила, слыша свой дрогнувший голос как бы со стороны:

— Что происходит? В Голдсборо какое-то несчастье?

Тут среди присутствующих произошло движение. Друг за другом они откланивались и исчезали. Без единой улыбки. Все было, как накануне, и то же чувство катастрофы.

Очутившись за порогом. Жиль Ванерек спросил, задыхаясь от волнения:

— Это она?

— Ну, конечно, она, кто же еще? — проворчал Маниго.