Ирина Лобановская - Искушение

Козу звали Ностра. Коза Ностра. Попросту Козаностра.

- Мафиозная ты структура, - горестно вздыхал дед Архип, сидя на завалинке возле избы. - Мафиозная и вредная. Вроде как террорист.

- Опять телевизора нажрался! - резюмировала баба Груня. - А он - наркотик! Опиумный мак. Лучше бы в церкву сходил. Вон, козу, бедную животину, каким-то носом назвал. Срам, да и только!

Но церковь была далеко, а бедная животина всякий раз выслушивала деда внимательно и с большим удовольствием. Дедова характеристика ее явно устраивала.

Не тяготило ее и одиночество. Одна коза на всю деревню. Именно это возвышало Ностру в ее глазах, делало гордой и мрачной, демонски-коварной и злобной.

- И-и, болезная! Вроде как дьявол, - вздыхал дед и ласково усмехался.

Деревня медленно вымирала, смотрела на мир косо-равнодушно, наспех забитыми досками низких окон радикулитных домушек, навсегда вросших в мать-сыру землю. Молодежь поразбежалась, средний возраст - тот тоже послушно покатился в города за детьми и внуками малыми, а старики... Ну, этим деваться некуда. Да и не очень тянуло их вдаль от родных садов-огородов. Куда-то ехать умирать? Нет...

- Прислуга - она была раньше, это давно... Очень давно, - сообщил дед Архип Петру-племяннику. - А чего теперь? Прям возрождается... И то слово, пришла пора ей осенняя, как грибам в нашем лесу... Вон сколько развелось!

- Плевать на это! Лишь бы не было войны, - злобно буркнул Петр.

Да, детское понятие. Очень давнее. Историческое. Вырос - и все изменилось. Слуги, господа... Или вы еще не въехали в ситуацию?.. Въезжаем в капитализм! Следующая остановка - Нью-Йорк! Поехали... Осторожно, двери закрываются... Неужто добрались?.. Приехали...

После развала армии и возвращения из Германии Петр Васильев мыкался долго - без жилья, без работы... Тоска тоской. Даже подумывал заглянуть к психотерапевту. Модная нынче забава.

Жили сначала в Донецке, у тещи, женщины своенравной и лихой, зятя по-своему любившей, хотя нередко ядовито проезжающейся на его счет.

- Эх, Петух ты Петух! Встал с первыми, лег с последними. Как же ты пропел все, как все прокукарекал? Ни угла, ни кола! Только звездочки на погонах. Были бы золотые - загнали бы! А так - и продать неча.

Потом теща вдруг объявила:

- Подавайтесь в Россию! Дед там у Тоньки живет. Може, возле него прокормитесь.

Характерец у Тониной матери оказался решительный.

Когда-то она точно так же приказала молодой дочери:

- Уезжай! Тут тебе делать неча. Здесь найдешь себе мужа-шахтера, опосля его похоронишь, как из шахты мертвого вытащат... глаза себе выплачешь, детей одна ставить на ноги будешь, маяться... Сынов в шахту проводишь - работать тут парням больше негде - вдругорядь всех похоронишь, сердце изведешь... Уезжай! В другом месте судьбу себе сложишь. А ведь жизнь, доча... она короткая, как глоток...

Случилось это после гибели старшего Тониного брата. Отец погиб давно, когда Тоне было шесть лет. Ушел утром на шахту - и не вернулся. Обычная история. Газ вырвался на волю - страшный и людей ненавидящий.

Тоня привыкла к смерти, выросла под неизменные крики и плач соседей - в городе постоянно погибали шахтеры. Каждый день ждала этого плача и его боялась. А работали почти все мужики, конечно, на шахте - куда здесь еще податься? Правильно мать говорила. И брат туда пошел. А когда не вернулся домой точно так же, как отец...

Мать сидела с сухими глазами и покачивалась на стуле, не замечая своих движений. Тоня несмело подошла и остановилась рядом.

- Мама...

- Уезжай! - повторила мать, глядя в стену. - Тут ни жизни, ни судьбы себе не найдешь... Гиблое место. Я одна проживу. Соседки помогут в случае чего. Любу помнишь?

Любу Тоня помнила преотлично.

Девочка была умственно отсталой, и родители, дальние родственники Тониного отца, все пытались ее вылечить, часто возили на юг, почему-то считая море лучшим лекарем. Потом пристроили девочку в какой-то специальный интернат в Москве, с помощью неких Васильевых. Познакомились на юге. Глава семьи, военный в отставке, работал в интернате шофером, продукты возил. Один раз Тоня сама провожала Любу в Москву - собралась на город посмотреть. И остановилась у Васильевых. Так познакомилась с Петром, тогда еще юным курсантом.

- Любкины родители напишут этим Васильевым, може, у них первое время поживешь, - монотонно говорила мать, без остановки раскачиваясь на стуле. - А там видно будет...

Через неделю Тоня уехала в Москву.

Молодой Петр Тониному приезду обрадовался. Выскочил в переднюю, закрутился возле... Тоня смутилась.

- Я пока поживу у вас, если можно... - прошептала робко. - Я заплачу, мама денег дала на первое время... Пока работу найду и жилье...

Александра Петровна сухо кивнула: она была предупреждена и письмом, и звонком, была нежно просима дальними Тонькиными родственниками, но всему есть свои границы.

- И кем же ты трудиться здесь собираешься? - иронически справилась Васильева-старшая.

- Я педагогическое училище окончила... - пробормотала Тоня. - В школу пойду...

- Я тебя от школы заклинаю. Туда ни ногой! - вдруг решительно сказала Александра Петровна. - Работа адова, платят гроши! Хлопот много, здоровья мало. Куда еще можешь?

- Корректором могу... - Тоня потерялась окончательно. - Я дома подрабатывала...

- Вот и хорошо, - одобрила Александра Петровна. - Это годится.

Так приезжей определили профессию на всю жизнь.

Тоня очень быстро поняла, что ее профессия собой представляет. Корректор - это неизменный и почти единственный козел отпущения во всех издательствах и редакциях. На него проще всего свалить все ошибки, потому что глаз - инструмент легко устающий, уж одну-две ошибки, так называемые "глазнушки", пропустит обязательно. А туда же, в одну кошелку, можно сбросить и все остальное - недоглядела, пропустила, плохо прочитала... В общем, неважный работник наш корректор.

Да тут еще навалились сложности распавшихся времен. Иные были правила у русского языка в былые советские времена. Например, "Вооруженные Силы СССР" - раньше писали все слова с большой буквы. "Вооруженные силы союзных республик" - здесь прописная требовалась только в слове "вооруженные". А "вооруженные силы иностранных государств" - оба слова с маленькой. Но как СССР распался, так и правила эти языковые тоже. Заодно. Вроде бы они стали проще, сильно не запутаешься, где заглавную, а где строчную ставить... Зато появились новые проблемы.

В практике корректоров порой встречались поистине трансцендентные, философские вопросы, по поводу которых корректоры друг с другом без конца совещались - и все равно не знали, как разумнее поступить, что выбрать, на чем остановиться...

Вот, скажем, выступает православный священник и говорит о Боге. В этом контексте слово "Бог" пишется с большой буквы - это понятно. Если речь идет о языческих богах - к примеру, бог Дионис - пишем с маленькой. А вот если мы цитируем муллу, который с точки зрения мусульманства говорит о Творце, Аллахе и употребляет слово "Бог"? Как тут писать нам, русским? Как будет этичнее? И какого вообще Бога мы здесь имеем в виду?.. В Которого мы, не мусульмане, верим, или - в Которого мы как раз не верим?

Вопросик... И не единственный по части разных языковых сложностей в корректуре.

Слова почему-то то начали "давиться" большими буквами. Например, огромная на доме вывеска: "Элитные Американские Холодильники". И непонятно, почему здесь сразу столько имен собственных.

Или "С Новым Днем". Ну, ладно, это Билайн нас поздравляет, фирма американская, хотя и на английском эти слова не пишутся с прописных.

Запросто писал "ЕвроБанк", "СтройМастер", "АлкоДоктор", "МегаТранс", "СтройДоска", ЛесСтройТорг", ЭкоВодИнжиниринг", "ПромГражданСтрой", "ФармАналитик"... И вообще прописных - чем больше тем лучше. Отсюда "Быстрая Раскрутка Сайтов", "Деловая Колбаса", "Рынок Электронных Компонентов", "Доска Объявлений", "Авто, Мотто, Запчасти", "Красота и Здоровье", "Составление Договоров"...

А цитаты? Тоню они всегда развлекали. Излюбленный советский слоган: "Человек - это звучит гордо!". И подпись "Максим Горький". Получается, Горький нам так сказал... А вообще-то фраза - из пьесы "На дне", то есть из произведения, где авторского голоса нет по определению. Более того - кто там это произносит, насчет человека? Фраза выдернута из монолога Сатина. Босяка. А кто такой Сатин именно как человек? Узнает, что Актер повесился, и бросает с досадой: "Испортил песню, дурак!.." Откровенно циничный тип. Но его фраза нам преподносится как замечательная да еще за подписью ни много ни мало - самого Горького.

Еще раньше любили цитировать: "Человек создан для счастья, как птица для полета!". Владимир Короленко. А кто это говорит у Короленко? Да инвалид первой группы, не способный ходить! Вдумайтесь только в этакую горечь...

В детском доме творчества Тоня видела на стене разноцветный плакатик: "Природа - не храм, а мастерская". И подпись, конечно, - "Иван Тургенев". Только изрек это Базаров, нигилист, которого автор развенчал.

Приводить цитату, указывая автора произведения, из которого она взята, и тем самым грубо подтасовывать простой факт и делая носителем и вдохновителем данной мысли автора давно вошло в привычку. Забавно и курьезно.

Но это все философия. А в медицинском журнале, куда сначала устроилась Тоня с помощью все тех же общительных Васильевых, начальница попалась хорошая, ласковая. Зато машинистка и секретарша - подружки - злющие. Едва Тоня пропускала ошибку, как они - обе сразу - радостно сталкивались над злосчастной строкой указательными пальцами.

- Ага, снова проглядела! А нам по сотне раз за тобой перепечатывай! Да ты не умеешь ничего! Сидела бы дома, при мамке!

Тоня сжималась, на кухне у Васильевых плакала, часто предлагала подружкам: