Мара с трудом умудрилась встать на ноги, промокший вельвет ее костюма стал очень тяжелым и тянул вниз. Ее волосы намокшими прядями свисали на плечи, и она чувствовала, что по лицу все еще стекает вода. Ей не надо было смотреть на себя, чтобы знать, что вместе с водой стекает и краска. У нее было лишь единственное желание – провалиться сквозь землю. Мара пыталась придумать, что же сказать, хоть бы какое-нибудь подобие объяснения тому, что у нее изменился цвет волос, но, подняв голову, увидела в трех футах от себя Адриана, стоявшего, скрестив руки, и гневно смотревшего на нее.

И внезапно она поняла, что день, которого она с таким ужасом ждала с момента прибытия в Кулхевен, наступил.

– А теперь, – сказал он с ледяным спокойствием, – вы можете начать рассказывать мне, кто, черт побери, вы такая и что сделали с моей настоящей женой.

Мара постаралась отогнать страх.

– Ваша жена – я, милорд.

– Это все обман. Правда, мне понадобилось некоторое время, но все-таки я раскусил вас. Дьявольщина, не знаю, кто вы такая, но определенно не Арабелла.

Вопрос в том, что случилось с настоящей Арабеллой.

Вы знаете, что полагается за убийство?

Убийство? Может быть, она и обманщица, выдавала себя за другую, но никогда не отнимала ни у кого жизни.

– Я не убийца.

– Тогда что вы сделали с Арабеллой? Арабеллой вы тоже можете быть, но не Арабеллой Вентворт, на которой я должен был жениться.

Мара молча смотрела на него.

– Спрашиваю вас в последний раз: где Арабелла?

Голос Адриана звучал угрожающе. Казалось, что он может убить ее, если она не ответит. Отделаться ложью здесь не удастся. Необходимо говорить правду, однако правда выглядела настолько безумной, что невозможно было в нее поверить.

– Арабелла жива, невредима и находится в Англии, где ей и положено быть.

– Так ли это? И кто вы такая, чтобы решать, где чье место.

Мара подняла голову и выбралась из ванной со всей торжественностью, на которую была способна в данных обстоятельствах.

– Мое имя Мара. Мара Кэтрин Диспенсер из замка Кулхевен.

Если Адриан и был поражен ее заявлением, то ничем не выказал этого. Он только кивнул, как будто иного не ожидал, и сказал ровным голосом:

– У вас есть ровно пять минут на то, чтобы рассказать мне, зачем, черт побери, вы выдаете себя за мою жену и живете в моем доме.

– В вашем доме? Между прочим, милорд, этот дом был моим задолго до того, как вы украли его у моей семьи.

– И вы хотите, чтобы я поверил, что вы дочь Чарльза Диспенсера, бывшего владельца Кулхевена?

Вся семья его была убита.

– Да, моя семья была убита вами и вам подобными.

И вы еще обвиняете меня в убийстве. Если бы не вы и ваши соплеменники, члены моей семьи не лежали бы в безымянных могилах на земле родной Ирландии. Но вернемся к вашему вопросу. Если вы помните, никто не знает, что случилось с дочерью Диспенсера. Когда пришли ваши солдаты-убийцы, они не завершили своего дела. Мне удалось ускользнуть.

Адриан нахмурился:

– Это были не мои солдаты. И я никогда не приказывал им делать то, что они сделали.

– Вы, может быть, нет, но ваш предводитель Ом-вер Кромвель приказывал. Такой богобоязненный человек, такой благочестивый и справедливый! Он хотел быть уверенным, что в живых не останется никого, кто смог бы вернуться и предъявить свои претензии на эту землю, землю, которая по праву принадлежит им. – Она достала из кармана юбки вымокший листок, который нашла в камине кабинета, и помахала им перед самым его носом. – Скажите мне, добрый лорд Сент-Обин, была ли приписка на листе под фамилией моей семьи такой же – «Разрушить. В живых не оставлять»?

Адриан потянулся за листом, но Мара отдернула руку.

– Где вы это взяли?

– Это не имеет значения. Почему вы не спросите меня; каково спать под одной крышей с человеком, которого считаешь ответственным за убийство своей семьи?

Адриан шагнул вперед и, схватив ее за плечи, начал трясти.

– Я не имею никакого отношения к тому, что произошло с вашей семьей. Если бы мог, я бы предотвратил это. Ваши родители отказались отдавать земли, конфискованные Протекторатом. Если бы они «сразу сдали Кулхевен, то остались бы в живых.

– Тьфу! – Она плюнула ему в лицо. – Остались бы в живых и прозябали в изгнании, как все другие землевладельцы, которых загнали в Коннот! И вы еще говорите мне, что бороться за то, что принадлежит тебе, – нехорошо? Значит, убивать для того, чтобы украсть землю, на которую не имеешь никакого права, да еще делать это во имя Божье – лучше? Ваш лорд-протектор смотрит на ирландцев не как на людей, а как на вещи. Как на что-то, что можно приобрести и уничтожить. Но ирландцы виноваты только в том, что сражались за принадлежащее им по праву. И вы ничем не отличаетесь от остальных. Вы ведь делали это всю свою жизнь, не правда ли? Сражались за то, что, по вашему мнению, вам причитается.

– Что вы знаете о моей жизни?

– Во всяком случае, я знаю, что собственный отец отказывался признавать вас и даже пытался навесить на вас ярлык незаконнорожденного, так как полагал, что ваша мать обманывала его с его собственным братом. Но ему это не удалось, и вы стали следующим графом, несмотря на то, что отец, скорее, предпочитал, чтобы ваш семейный титул прекратил свое существование, чем оставить его вам.

Я также знаю, что ваш дядя, Джон, с которым ваша мать состояла в незаконной связи, оставил вам это владение, собственность моей семьи, как некоторого рода компенсацию за действия вашего отца. Но вам было все равно, что эта земля краденая. Для вас имело значение только то, что таким образом вы становились более богатым и респектабельным. Каким еще способом незаконнорожденный граф мог сделать карьеру?

Тут Мара почувствовала, что зашла слишком далеко. Пальцы Адриана впились в ее плечи еще сильней, и она закрыла глаза, ожидая удара, который, по ее мнению, должен был последовать. Но его все не было.

Когда она опять открыла глаза, он хмуро, с каким-то странным выражением на лице, смотрел на нее.

– И чтобы потребовать обратно семейное владение, вы ждали все это время, целых пять лет?

Сначала Мара решила не отвечать. Какая ему разница, по каким причинам она сделала то, что сделала?

Но потом поняла, что хочет рассказать, объяснить причину своего пребывания здесь. Она расскажет ему все.

– Поначалу, после того как солдаты захватили Кулхевен, я ждала, когда окончится это безумие, думая, что оно не может длиться долго. Но я ошибалась. Оно продолжалось, гибло все больше невинных людей.

Потом начала ждать возвращения на трон наследника, Карла II, думая, что он вернет конфискованные земли законным владельцам и снова настанет мирное время.

Но этому не суждено было случиться. По крайней мере пока жив Кромвель.

Когда я услышала о том, что вы собираетесь, жениться на Арабелле, мне показалось, что появилась возможность вернуть то, что принадлежало мне по праву.

Вы никогда не встречались с ней, и как же вы могли бы отличить Арабеллу от меня, выдающую себя за нее?

Адриан отпустил Мару, сел в кресло и теперь, кажется, действительно решил выслушать ее.

– Я и не смог бы этого сделать, потому что, как вы сказали, наша свадьба была оговорена заочно. Мы никогда не встречались. Но скажите мне, неужели вы думали, что сможете всю жизнь выдавать себя за Арабеллу? Вы же не могли не понимать, что рано или поздно я узнаю правду?

– Да, я понимала, что узнаете, собственно говоря, собиралась даже сама сказать вам об этом, но только после того, как осуществится мое мщение. – Мара помедлила, не зная, стоит ли ей продолжать. – Видите ли, я знала историю вашей жизни, о том, что сделал ваш отец еще до того, как вы рассказали мне об этом, и решила выйти за вас замуж, родить от вас ребенка, а потом рассказать вам все. Я не верила в то, что, если у нас будет ребенок; вы прогоните меня и расторгнете брак. Потому что если бы вы это сделали, то совершили бы такой же поступок, за который презираете собственного отца. Сделали бы своего ребенка незаконнорожденным, изгоем, как это хотел сделать с вами ваш отец?

– И у вас будет ребенок? – Его голос дрогнул, как будто он боялся услышать ответ.

– Я не знаю, Адриан помолчал. На его лице отразилась целая гамма чувств – боль, гнев и даже жалость, – и Мара понимала, что их источником является именно она.

– Да, надо отдать вам должное, вы превосходно продумали свой план.

– До малейших деталей. Я ошиблась только в одном.

– В чем же?

– Мне казалось, что я смогу наказать вас, сама не почувствовав за собой никакой вины. Думала, что смогу отомстить вам и не буду чувствовать ничего, кроме удовлетворения. Я ненавидела вас за то, что произошло с моей семьей, потому что у вас было положение. Тех солдат, которые ворвались сюда той ночью, даже того, кто спустил курок и убил мою мать, я не знала. Но вас знала. На вас я могла возложить всю тяжесть вины. И никогда не предполагала, что смогу испытывать к вам какое-либо иное чувство, кроме ненависти, – Немного помолчав, она добавила:

– Но я ошиблась. – Теперь она смотрела ему прямо в глаза. – Я ошиблась, Адриан, не предполагала, что, начав выполнять свой план, – лгать вам и предавать вас, – начну чувствовать себя виноватой, даже ненавидеть себя за это. Не знала, что буду разрываться на части, желать прийти и рассказать вам правду и вместе с тем понимать, что если сделаю это, то потеряю все. Я не знала, не могла даже представить себе, что полюблю вас.

Адриан смотрел ей в глаза, пытаясь уловить хоть малейшую крупицу неискренности, но не увидел в них ничего, кроме правды. У нее были все основания лгать ему, сказать ему что угодно, лишь бы он не послал ее на виселицу. Она была с ним совершенно откровенной, выложила все, что было у нее на душе. Даже сказала, что любит его, человека, которого считала своим врагом.