Сайма встала между ними, отодвинув Мару назад, за свою спину.

– О, не надо, мадам, вы не должны требовать этого. Лицо моей бедной дочери болезнь пощадила еще меньше, чем мое. Оспа проела почти половину ее щеки, и даже у взрослых мужчин при одном только виде этого на глазах проступают слезы. Ее бывший суженый, этот трус Джеймс Мартин, взглянул только раз на нее и тут же дал стрекача. Ее сердце до сих пор разбито, можете мне поверить.

Она ободряюще похлопала Мару по руке.

– Все в порядке, моя дорогая. Нельзя же вечно прятать свое лицо под маской, ты же понимаешь. Когда-нибудь тебе придется открыть его. Будь же храброй девочкой, моя дорогая, покажи им свое лицо сейчас.

Прежде чем потянуться к маске рукой, покрытой ужасно выглядевшей глиняной смесью, Мара помедлила, как будто пытаясь набраться храбрости. Сердце учащенно стучало у нее в груди, потому что она знала, что ее лицо не было раскрашено и она не могла придумать, как поступить, если мать Арабеллы не остановит ее, прежде чем…

– Подождите!

Мара быстро убрала руку.

Мать Арабеллы отступила назад и с выражением отвращения на лице покачала головой.

– Пожалуйста, мисс, оставьте свою маску на месте. Вам нет необходимости открывать лицо. Я понимаю ваше нежелание и выражаю самое искреннее соболезнование из-за случившегося с вами несчастья. Вы должны быть благодарны Господу Богу за то, что он сохранил вам жизнь. Он своим милосердием спас вас; другим повезло гораздо меньше. – Она отступила назад, перекрестилась и продолжила:

– По его же милости вы встретили нас. Можете возвращаться в графскую карету одни. Благодарю вас за то, что проделали такой путь.

– Что вы хотите этим сказать, мадам? – спросила Сайма с подчеркнутым изумлением.

– То, что вы можете возвращаться без нас.

– Вы не собираетесь ехать в Кулхевен?

– Нет. Мы не собираемся ехать в Кулхевен и вообще куда-нибудь на этом проклятом Богом языческом скалистом острове. Не собираемся никуда, кроме как в место, откуда приехали. Я забираю свою дочь, и мы возвращаемся домой. Вы можете сказать лорду Сент-Обину, что мы заболели и должны были вернуться назад. Если хотите, можете даже сказать, что наш корабль затонул в Ирландском море и никакой свадьбы не будет. Во всяком случае, сейчас. Да и никогда не будет!

С этими словами она повернулась к Арабелле и ухватила ее за руку.

– А он еще говорил, что Ирландия стала теперь совсем другой – безопасной страной, идущей к процветанию. Я всегда знала, что нас ждет здесь нечто ужасное, но твой крестный отец Оливер ничего не хотел слушать. Он сказал, что здесь ты будешь в безопасности. Но оспу не смогут остановить даже тысячи армий.

Это он задумал, чтобы ты вышла замуж за совершенно незнакомого человека, выходца из семьи, знаменитой едва ли не самыми крупными скандалами в лондонском обществе, человека, известного в Англии как незаконнорожденный граф Сент-Обин; он даже не посоветовался со мной. Ты знаешь, что его мать нарушила супружескую верность?

– Мама…

– Послушай, Арабелла, его собственный отец пытался лишить его права наследства, потому что не верил в то, что Сент-Обин его сын, но в конце концов бедняга все же был вынужден признать его. Вот, – она махнула рукой в неопределенном направлении, – вот человек, за которого твой отец согласился отдать тебя замуж, человек, для встречи с которым мы пересекли море. И что же мы здесь находим? – Она взмахнула другой рукой – Болезни, грязь и в довершение всего еще и оспу! Уверяю тебя, что это предзнаменование. Я пыталась убедить твоего отца, предупреждала его о том, что нечто в этом роде должно будет произойти, но он тоже не захотел слушать меня. Сам Бог отвернулся от Ирландии за то, что она не захотела отказаться от своего языческого католичества.

Тут она повернулась к Маре и Сайме, которые следили за ее напыщенной речью.

– Я не позволю, чтобы моя дочь страдала за ваши грехи. Это воля Божья. И запомните, что я вам скажу.

Вы накликали на свою голову Армагеддон, и я не собираюсь становиться одной из его жертв. Слава Богу, что клятвы еще не были произнесены. Пойдем, Арабелла, я постараюсь, чтобы мы попали на первый же корабль, отплывающий в Лондон. Там мы позаботимся о том, чтобы подыскать тебе другого, более подходящего мужа, на котором не лежит печать скандалов и болезней.

– Но, мама, что нам делать с нашим багажом? С моим приданым? Не можем же мы бросить его…

– В Англии мы купим себе новую одежду, Арабелла. На всем этом уже лежит проклятие оспы. Неужели ты хочешь, чтобы твое лицо выглядело так же?

Пойдем! Поторопись! Не дыши глубоко и закрой рот и нос носовым платком, пока мы сами не подхватили болезнь. О, дорогая, мне кажется, что моя кожа уже начала чесаться! Говорят, что на ранних стадиях эта болезнь вызывает сердцебиение, а я начинаю чувствовать слабость. Может быть, я уже подхватила ее. Торопись, Арабелла; идем поскорей!

Мара не успела и глазом моргнуть, как они ушли.

Они с Саймой молча смотрели вслед. Мара про себя подумала, что, отослав эту мышку-дочь и ее сварливую мать прочь, она, несомненно, оказала Сент-Обину услугу.

– Кто бы мог представить, – сказала Сайма. – Юная невеста передумала выходить замуж за его светлость! Даже оставила тебе свой багаж. Очень любезно с ее стороны, тебе не кажется?

– И как раз вовремя. – Мара взглянула на угольную повозку. Она была совершенно пуста – в ней не осталось ни единого кусочка угля. Отскочившее колесо было уже поставлено на место. Кучер повозки – настоящий кучер. – все еще сжимающий в руках кружку с пенистым элем, был извлечен из своего кресла в пивной и теперь громогласно сокрушался о потере своего груза. Потом он вскарабкался на козлы, потряс в воздухе кулаком и возвратил проклятия, которые выкрикивал ему кучер, правивший каретой из Кулхевена.

– Скорее, Сайма, прикрой лицо маской. У нас уже нет времени, чтобы смыть с тебя эту глину. Карета графа уже спешит, чтобы забрать его суженую, и мы не должны их разочаровывать.

Мара сняла маску и рукой разгладила складки своего сизо-серого шелкового платья, купленного на последние деньги, которые ей удалось выкроить из скудной платы, полученной за несколько месяцев работы у булочника. Когда кучер остановил карету прямо перед ними, она попыталась изобразить из себя подобие матери Арабеллы и, чтобы усилить впечатление, принялась нетерпеливо постукивать носком туфли.

– Не вы ли будете госпожа Арабелла? – спросил кучер, глядя на нее сверху вниз из-под полей своей широкой черной шляпы. Это был плотный человек с большим животом, распиравшим домашнего пошива бриджи, на грязно-серой рубашке виднелись следы подливы от завтрака.

Мара вздернула подбородок:

– Да, это я. Вы опоздали. Я уже начала думать, что меня оставили на произвол судьбы на этой ужасной пристани.

– Его светлость сказал мне, что волосы у вас чернее ночи, а лицо как у ангела. И он оказался совершенно прав.

Эта цветастая фраза, подумала Мара, скорее всего была не комплиментом, а попыткой успокоить ее гнев, вызванный столь долгим ожиданием. Кучер спрыгнул с козел, что, по мнению Мары, для столь грузного человека было настоящим подвигом, сдернул шляпу и согнулся в поклоне, показав при этом свой круглый и абсолютно лысый череп.

– Мое имя Джордж Денвере, мисс Арабелла, но вы можете, как и все, называть меня Пудж. Извините за опоздание. Застрял вон за той проклятой тележкой.

При всем своем желании не мог проехать. Но я задал этим чертовым бродягам… – Он запнулся. – Извините, мисс Арабелла, но я задал этому человеку жару за то, что он заставил вас ждать. Лучше бы нам поскорее уехать отсюда. Улицы забиты битком, некоторые даже совершенно перегорожены столкнувшимися повозками – день сегодня базарный, вот в чем дело. Мне понадобится много времени, чтобы найти дорогу. Чтобы выбраться из города к сумеркам, нам нужно поторопиться. Это ваш багаж?

Он указал на оставленные саквояжи, по-прежнему стоявшие там, где только что находились Арабелла и ее мать. Мара кивнула и отошла в сторонку, а Пудж начал грузить вещи.

– Тогда давайте трогаться, – сказал он, прикрепив последний саквояж к задку кареты. – Я хочу отъехать как можно дальше от города. Сельские дороги немного размокли от недавних дождей, а на трактах полно грабителей и прочей швали. Но вам не о чем беспокоиться. – Он похлопал себя по карману. – Его светлость дал мне пистолет, чтобы я мог защитить вас.

Несколько сомневаясь в том, что этот нервничающий человек будет способен попасть хотя бы в стену амбара, не говоря уже о грабителе, Мара тем не менее ответила:

– Это звучит весьма успокаивающе, мистер Денвере.

– Пудж, мисс Арабелла. – Тут он посмотрел на Сайму и остановил взгляд на маске, скрывающей ее лицо. – Не желает ли ваша матушка, чтобы я помог ей снять плащ. – Сейчас у нас стало довольно жарко, и в карете будет душновато.

– Это не моя мать. Это моя служанка Сайма. Дорога не пошла ей на пользу – морская болезнь и все прочее. Ее немного лихорадит, так что она не хочет снимать плащ и поедет со мной внутри.

Глазки Пуджа за толстыми щеками сузились в щелочки, отчего он напомнил Маре ту самую нежившуюся в грязи свинью.

– Но мне кажется, его светлость сказал, что вы прибудете вместе с матерью.

– Так должно было быть, но перед самым отъездом мама заболела. Боюсь, что она не вынесла бы подобного путешествия. Мы не могли задерживать из-за этого корабль, поэтому Сайма поехала вместо нее.

Мать прибудет в Кулхевен, как только окажется в состоянии перенести дорогу.

Это объяснение, казалось, удовлетворило Пуджа, он кивнул и, напялив свою шляпу, направился к козлам.

– Тогда едем в Кулхевен.

Но, увидев, что Мара не двинулась с места, он, припомнив обязанности кучера, остановился и, обернувшись, вновь снял шляпу.

– Простите великодушно, мисс Арабелла. Я не привык возить столь блестящих леди. Позвольте.