Николай


Она уснула у меня на руках... Я старался не зацикливаться на том, как она хмурилась, пока спала, и пытался не чувствовать себя виноватым за то, что вся ее жизнь рядом со мной была ложью.

Огромным испытанием.

Все это было сделано для ее безопасности.

Я оглядел белую комнату. Она была похожа на ту, в которую ее поместили после похищения. Как и все помещения, которые использовал Петров. Как и белые маски, которые этот больной ублюдок заставлял людей надевать всякий раз, когда те приходили на его вечеринки. Его люди никогда не понимали, что их отвозят ко мне, потому что всегда предполагали, что эти маски означают поездку на очередную оргию. Вместо этого машина всегда отвозила их в одну из многочисленных комнат.

Моя одержимость была основана не на крови, как она предположила. Я абсолютно ненавидел белое. Ненавидел с такой пламенной страстью, что мне потребовались годы, чтобы не вздрагивать каждый раз, когда я входил в современный офис с белыми светильниками или современные апартаменты. Мне пришлось окружить себя белым, чтобы я перестал так реагировать.

Петров любил смотреть на кровь... Он выбрал белый цвет, не я. Ему нравилось видеть, насколько сильно он может заставить людей страдать. И истекать кровью. И он всегда следил за мной, когда я делал свою работу. За исключением одного раза. Однажды он сделал исключение. Он не должен был этого делать, но я отказался работать иначе. Это был мой подарок ей. Единственное, что я мог дать.

Она стонала во сне. Я знал сны, которые преследовали ее по ночам, и я был бессилен их остановить.

Вздохнув, я проверил свой телефон.


Жак: Я позаботилась обо всем.

Николай: Благодарю.

Жак: Это моя работа. Наша работа.

Николай: Что-нибудь скажешь о девочке, которая сбежала, когда ты впустила ее в клинику?


Я знал, что Жак лжет, на ее руках была кровь, тех же самых руках, которые касались Майи. В конце концов, моя бабушка сорвалась. Я добавил это в список того, за что мог бы себя винить.


Жак: Понятия не имею, о чем ты говоришь.

Николай: Ложись спать.

Жак: Она с тобой?

Николай: Спокойной ночи, Жак.


Она не ответила. Если я что-нибудь не придумаю, чтобы усмирить ее, она совершит что-то глупое или, в конечном итоге, сделает себе больно. После того, как я надолго уезжал, я не думал, что будет мудро внезапно взять очередной длительный отпуск, чтобы либо убить собственного члена семьи, либо бросить ее на съедение волкам. Конечно, я бы не был таким бессердечным, но отнял бы у нее воспоминания, чтобы устроить ее в хорошем доме для престарелых... Она заслужила покой. Кошмары из прошлого моей семьи слишком долго преследовали ее, грехи, что она одна несла на своих плечах, больше не ее ответственность. А моя. Ответственность, что наверняка убьет меня.

Я поднял Майю на руки и отнес в спальню, положив ее на одеяло. Я до боли желал рассказать ей правду, но боялся того, что это будет значить для нас обоих. Ее отец согласился на наши условия, только пока я мог доказать, что ложные воспоминания остались нетронутыми. Я должен был сообщить ему об этом через год. Что, черт возьми, я собирался сказать сейчас? Она вспоминает, но это нормально, потому что она под моим присмотром?


— Не оставляй хвосты, — повторял он снова и снова.

Единственным решением проблемы был поиск последних двух домов в Сиэтле и сжигание их дотла. Завершение моего исследования было небольшой ценой для оплаты, чтобы спасти ее жизнь... Если бы дома исчезли, тогда она перестала бы быть угрозой. Потому что то, что было заперто в ее разуме... было ключом к уничтожению ее отца... Майя видела то, чего никогда не должна была видеть.

— Сотри это, — потребовал он. — Мне без разницы как. Просто сотри, или она умрет.

— Она твоя дочь! — заорал я, уже очарованный девушкой, которую видел несколько раз с ее отцом. Я защищал ее, это было частью моей работы, и теперь он просил меня вернуться к своей присяге.

— Она слишком много знает! — выплюнул он. — Или ты ее убьешь, или заставишь забыть…

— Она слишком молода, — возразил я. — Чтобы заменить ее воспоминания в таком возрасте... Чтобы заменить их, мне придется нанести настоящую травму, создать настоящие воспоминания, чтобы прикрыть другие, разве ты не видишь? Ее мозг слишком силен, она не одна из твоих головорезов. Она может умереть!

— Мне наплевать, если тебе придется стереть всю ее чертову память, просто заставь ее забыть. Я плачу тебе, чтобы люди забывали!

Она сидела с завязанными глазами, привязанная к одному из металлических стульев, стоявших в белой комнате, и истекала кровью. Если бы я не остановил кровотечение, она была бы слишком слаба, чтобы пройти через этот процесс.

— Черт побери, Петров, ей шестнадцать. Просто подкупи ее новой машиной.

Я прошелся по комнате, сжав нож в руке. Я никогда не должен был соглашаться, не должен был позволять ему подкупать меня. С другой стороны, если бы не это, Майя была бы мертва. Ему было наплевать на нее. Она была отвратительна ему — внебрачная дочь его жены и итальянского мафиози.

— Нет, — ее отец выругался по-русски. — Она — обуза. Заставь ее забыть, иначе она умрет, и эта смерть будет на твоей совести.

У меня не было выбора.

— Хорошо, — прошептал я. — Но я работаю один, оставь меня.

Петров колебался.

Я скрестил руки на груди.

— Без камер. Тебе же не нужно, чтобы увиденное как-то повлияло на тебя.

Майя всхлипнула и низко опустила голову. Твою мать, она скоро потеряет сознание. Что, черт возьми, он с ней сделал? Доктор во мне кричал от возмущения, а монстр потирал руки.

Петров подошел к двери и отключил камеру, висящую рядом с ней. Бросив на меня последний предупреждающий взгляд, он шагнул в проем и закрыл за собой дверь, оставляя нас одних.

Дрожащими руками я потянулся к белой маске, затем медленно завязал ее вокруг своей головы. Я извинился перед ней, конечно, в своих мыслях, и поклялся, что когда-нибудь спасу ее. Просто не сейчас. Я молился, чтобы Майя поняла, что однажды она поблагодарит меня. Я ожидал, что она потеряет сознание. Ей было всего шестнадцать лет, красивая, но такая молодая. Она приподняла свой подбородок, как бы говоря: «Делай свое грязное дело»! И я должен был уважать ее в тот момент. Я бы сделал все самое худшее, а потом, когда она поклялась бы в верности... выполнил бы самую лучшую работу и спас бы ее жизнь.


Я остановился, оглядываясь на ее спящую фигуру, и прислонился к комоду, отчего одна из белых масок упала на пол.

Я по всей квартире оставил напоминания, и ничего... Мы занимались любовью несколько раз... и все еще ничего необычного не произошло, кроме того, что Майя вспомнила свою подругу детства.

Может быть, возможно, я был лучше, чем думал изначально.

Я цеплялся за эту мысль, когда поднял маску к своему лицу и в последний раз посмотрел на нее, как монстр, которого она впустила в свою постель — и в свое сердце.

ГЛАВА 37

У дурака язык быстрее ног бежит.

~ Русская пословица


Майя


Мне было так тепло. Меня снова обнимали сильные руки, и я счастливо вздохнула. Николай поцеловал меня в висок, и я повернулась к нему.

— Ты такая красивая, — прошептал он, его глаза остекленели, словно он не спал всю ночь.

— Что случилось? — я начала вставать.

Он открыл рот, чтобы ответить, а затем покачал головой.

— Мы должны вернуться к работе… И у меня будет чертовски много времени, чтобы держать свои руки подальше от тебя.

Я засмеялась, прижимаясь лицом к его твердой груди.

— Должна признаться, мне всегда нравилась вся эта тема с запретным служебным романом... Хочешь, чтобы я заколола волосы карандашом и надела чулки?

Он зарычал, накрыв мой рот своим, а затем мягко отбросил меня обратно на подушки.

— Мы опоздаем.

— Посмотри на себя... такой пунктуальный, — проговорила я дразнящим тоном, любуясь тем, что он, наконец, позволил себе расслабиться рядом со мной и искренне улыбнуться, заставляя меня поверить, что даже если он и работал на моего отца, то никогда не навредил бы мне.

— Почему слово «пунктуальный» звучит настолько эротично, когда исходит из этого порочного ротика? — он всосал мою нижнюю губу, а затем углубил поцелуй, с шумом сбрасывая покрывало с моего обнаженного тела, одновременно пытаясь стянуть с себя помятую одежду, в которой заснул. Через несколько минут барьер из одежды исчез, и он поднял меня на руки и потащил в душ. Я вскрикнула.

— Я рассчитывала, что у нас будет ленивое утро… Что случилось с сексом?

— Кто сказал, что секс всегда должен быть в постели? — ответил он перед тем, как буквально забросил меня в душ, а затем прижал к стене и проник языком в мой рот.

Это.

Было.

Волшебно.

Он знал, когда быть агрессивным, а когда мягким, и мне нужно было, чтобы он был агрессивным сегодня утром после нашей последней встречи с Жак. С легкостью он поднял меня в воздух, прижав к холодной плитке, и затем вошел в меня.

— Подожди, — я чуть не соскользнула вниз от силы его толчков.