Дайкен Рэйчел Ван - Искупление

По пути назад Фрэнк молчал. Когда машина остановилась, я потянулся к ручке двери, но Фрэнк положил свою ладонь на мою руку.

— Ты будешь говорить. На похоронах.

— Я планировал это, — но также и боялся этого.

— Хорошо, — Фрэнк отпустил мою руку. — Спасибо тебе.

— Как он?.. — спросил я. — На самом деле.

Фрэнк усмехнулся.

— Предложи все, что хочешь... свою силу по промыванию мозгов, пообещай помочь забыть ее — он все равно ответит отказом. Почему бы ему захотеть забыть светлейшую часть его существования?

— Да, действительно, — я сжал губы. — Но предложение все равно останется в силе, это меньшее, что я могу сделать... Если боль станет невыносимой.

— Боль всегда будет невыносимой, — прошептал Фрэнк. — Жизнь полна боли точно так же, как полна сожаления. Именно так мы реагируем на боль в тот самый момент, который определяет, к какому типу людей мы относимся. Когда ты перестаешь чувствовать боль, когда перестаешь хотеть этого, тогда теряешь свою человечность.

Его слова преследовали меня в течение всего вечера, пока мы распивали несколько бутылок вина. Прошло много лет с того момента, как я позволял себе потерять контроль и выпить больше, чем организм мог выдержать. Но итальянцы и их шумная компания каким-то образом заставили меня почувствовать себя членом семьи, которой у меня никогда не было.

У меня была Жак.

Но можно ли считать ее семьей сейчас?

Мы оба испачканы в крови.

Кровь разрушила всю мою семью.

Я наполовину зашел, наполовину ввалился в спальню, которую Никсон выделил мне, скинул ботинки, стянул штаны, а затем снял рубашку через голову. Полностью обнаженный, я потянул одеяло на себя и был потрясен видом спящей Майи.

Я упивался им.

От пальцев ног до губ. И практически получил сердечный приступ, когда она открыла глаза и позвала меня по имени.

— Да? — ответил я.

— Ты обнаженный.

— Ты в моей кровати.

— Неужели я тоже должна была быть голой?

Я заскрипел зубами. Черт, да. Голой. Я мог бы сделать многое с ее обнаженным, извивающимся телом, я мог бы сделать так много всего, что она, скорее всего, вспомнит.

С мягким вздохом она повернулась на бок, ее взгляд открыто блуждал по моему телу, я почувствовал, как она остановилась на нем, почувствовал жар желания, когда она облизала губы.

— Майя, — сказал я тихо. — Мы не можем.

— Хорошо, — она потянулась ко мне.

Я попытался аккуратно оттолкнуть ее, но не контролировал свои движения, так что она смогла схватить мою руку и потянуть меня в кровать. Я оказался поверх нее. Я хотел сделать намного больше, чем просто оказаться сверху.

— Это чувствуется…

— Правильно? — предположил я.

— Нет, — она нахмурилась, — знакомо.

Меньше говори, больше слушай.

~ Русская пословица

Майя

— Скучала по мне, звезда моя?

Тепло наполнило мою грудь.

— Мама называла меня своей маленькой звездочкой, — это было одно из моих любимых детских воспоминаний, которое я все еще помнила до моего шестнадцатилетия. Другие воспоминания были… словно заперты, или мне так казалось. Я помнила лишь фрагменты, и отец говорил мне, что это из-за автомобильной аварии. По всей видимости, травм было много, и сотрясение вызвало долговременный эффект.

— Майя, — прошептал Николай возле моих губ, заставляя меня мечтать о его поцелуе. Это было не просто знакомо, это было правильно, как он и сказал, это было так... будто мы подходили, были предназначены друг для друга. Страх все еще присутствовал. Но он был не за него. Он был за нас. И я не имела никакого понятия, почему так.

— Почему ты нахмурилась? — спросил он, одной рукой лаская мое лицо, а другой обхватывая мой затылок, притягивая ближе к себе.

— Ты сказал мне, чтобы я никогда не задавала вопросов, — подразнила я.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Я это заслужил.

— Я не знаю, почему… — моя нижняя губа задрожала, в то время как глаза наполнились слезами. — Я не имею ни малейшего понятия, почему отец отправил меня к тебе в офис, или почему он собрался отказаться от меня... Почему ты меня принял. Я запуталась сильнее, чем когда-либо, из-за того, что мы в действительности здесь делаем с итальянцами, и почему они поклялись защищать ненавистного врага. Так много вопросов, что голова идет кругом, но я знаю ответ на один из них. И, если я знаю ответ на один, тогда у меня все хорошо, правильно?

— Абсолютно, — он немного напрягся, как будто задержал дыхание. — И каков этот ответ?

— Ты, — просто ответила я. — Все сводится к тебе. Все. И я думаю, что на данный момент… — я наклонилась и провела губами по его губам, — это все, что имеет значение.

— Но если я ключ одновременно к твоему выживанию и твоему разрушению, что тогда?

— Ты имеешь в виду, что, если вода из твоих рук — это яд? — спросила я.

Он не ответил.

— Тогда я хочу пить.

Прошло две секунды.

Два мгновения.

Когда я почувствовала, что мое сердце забилось быстрее, и задумалась, не стучат ли наши сердца в унисон, Николай глубоко вздохнул... Затем сглотнул. Один удар сердца в груди, и его губы коснулись моих. Два удара, и мое сердцебиение начало набирать скорость. Я могла почувствовать тепло его губ, когда он провел языком по моей нижней губе. Я застонала в ответ, оборачивая руки вокруг его шеи, схватила его за волосы и потянула, пока его тело двигалось напротив моего. Не разрывая поцелуй, Николай нашел край моей хлопковой футболки, потянул ее вверх и затем стянул через голову. Наши рты оторвались друг от друга на мгновение, прежде чем с приятным шипением встретились вновь. Каждый раз, когда наши губы сливались, это чувствовалось по-новому, и одновременно знакомо, словно мы успели разделить сотни поцелуев, тысячи объятий.

Николай отстранился и помог мне принять сидячее положение, его мышцы напряглись от того, что он удерживал на весу собственный вес. Лунный свет сиял на изгибах его твердой груди. Было что-то в мужской красоте Николая смертоносным, таким опасным, что мое сердцебиение снова ускорилось. Он нахмурился, положив ладонь на мою грудь, словно пытался меня успокоить.

Я не была в безопасности.

Не в его руках.

Но я была там, где хотела быть.

Я была завершенной.

Ощущение правильности происходящего захлестнуло меня так сильно, что мне захотелось плакать — как будто всю свою жизнь я ждала именно этого момента.

Я коснулась его лица, и мои ладони наполнились теплом его кожи.

— Я никогда не освобожусь от тебя, — Николай повернул голову, шепча в мою открытую ладонь, затем, опустив голову вниз, он медленно начал целовать мою шею. Его дыхание щекотало кожу, язык оставлял влажный собственнический след вниз до самой ключицы. Губами он посасывал мою кожу, в то время как рукой спустился к моим бедрам и стянул с меня шортики.

В одном он был прав, когда провел своей мягкой рукой вниз по чувствительной коже бедра, — ни один из нас не будет свободен после этого момента, он свяжет нас вместе навечно.

Дыхание Николая участилось, когда он обхватил ладонями мою попку и потянул меня вниз на кровать, а затем оперся на руки по обе стороны от меня. Удерживая свой вес надо мной, он продолжил целовать меня, двигаясь ниже по моей руке, остановившись на ладони, затем пососав каждый палец, словно хотел попробовать каждую часть меня и не был удовлетворен одними лишь губами.

Я практически подпрыгнула на месте, когда он перешел к моим бедрам.

— Чувствительные, — вслух размышлял он, и я могла чувствовать его улыбку у своей кожи, когда он продолжил поцелуи. — Я мог бы испить тебя так… — он приблизил рот к моему естеству. — И так, — я издала жалкий стон, когда обжигающее чувство закрутилось спиралью там, где он ласкал меня. — Каждый чертов день.

— Ник…

С рычанием он сжал руками мои бедра, заставляя мое тело опуститься вниз, когда оно хотело подняться, чтобы двигаться напротив него. Это была сладчайшая пытка, и внутри меня зарождалась сладкая боль. Я зажмурила глаза, когда теплое освобождение прокатилось по мне. Это чувствовалось так же, как в мечтах. Только лучше. Я хотела больше этих чувств, больше Николая. Нет, не больше. Всё. Мне нужен весь он.

Полиция подтверждает, что маньяк, орудующий на пирсе, не является подозреваемым

в недавнем убийстве у «Пайк Маркет».

~ «Сиэтл Трибьюн»

Николай

— Моя, — шептал я напротив ее кожи. — Моя, — мое тело изнывало, когда я клеймил ее поцелуями. Моя, моя, моя, она всегда была моей. Я не нуждался в контракте, чтобы знать, что она принадлежит мне. Ее тело всегда принадлежало мне — с самого первого поцелуя, с первого касания, когда я заменил боль удовольствием, когда сломал ее.

Я мысленно проклинал себя за то, что уничтожил воспоминания о давно ушедших в прошлое событиях.

Майя для меня была словно яблоко в райском саду — дразнила, соблазняя своей сладкой сердцевиной. И внутренний голос шептал мне. Всего. Один. Укус.

Я укусил.

Насладился вкусом.

И пропал.

Возможно, тогда я совершил ошибку. С той минуты, как я ее увидел, я возжелал ее, захотел ее, и за все время существования я никогда не жаждал чего-либо так, как жаждал ее.

Это был грех.

Желать чего-то так отчаянно, что смог бы пожертвовать чем угодно, настоящей человеческой жизнью, возможно, собственной душой, чтобы получить это.