Я потягивал вино, ожидая еще несколько минут. Я не был готов рассеять чары, зная, что в ту минуту, когда Майя откроет глаза, она будет помнить только то, что выпила вина и уснула. Всегда была вероятность того, что она могла вспомнить фрагменты, но я смог бы объяснить это ее грезами или кошмарами, выбирайте сами. Она не должна вспомнить, как я доставлял ей удовольствие.

И это подвело меня к черте гнева. Просто думать о том, что она не будет осознавать, что именно мой поцелуй заставил ее вспомнить и, в то же время, помог забыть. Что именно мои губы породили благословение, которое для нас обоих напоминало проклятие.

Самолет начал снижаться. Медленно двигаясь, я поднялся с кресла, поставив стакан на соседний стол, направился в хвост самолета и открыл дверь в спальню.

Она была такой, какой я ее оставил. Без блузки. Руки сложены под щекой, в то время как россыпь темных волос спадала ей на лицо, целуя ее губы, касаясь подбородка.

Черт.

Я колебался, не хотел нарушать момент блаженства, представляя, что она уснула от того, что мы занимались любовью, а не потому, что я ее заставил.

После того, как я ввел в нее наркотики.

Я наклонился и поцеловал ее в висок, прошептав на ухо:

— Просыпайся, спящая красавица.

Я дважды щелкнул пальцами и отступил назад, когда она пошевелилась. Со стоном моргнув, Майя открыла глаза и нахмурилась, глядя в мою сторону.

— Где я?

— В десяти километрах над землей, плюс-минус пара сотен метров, — сказал я сухим тоном. — Может, не будешь так налегать на вино в следующий раз?

Майя рывком села на кровати, потом посмотрела вниз и быстро укрыла себя одеялом.

— Разве я напилась?

— Ага, — я выдавил вежливую улыбку. — Ты помнишь... что-нибудь?

— О, нет! — Майя закрыла лицо руками. — Я... приставала к тебе?

— Определенно приставала, — сказал я, мягко посмеиваясь.

— Нет! — застонала Майя в одеяло и уткнулась в него лицом. — Скажи мне, я поцеловала тебя или просто... набросилась на тебя?

Я не смог сдержать улыбку, когда сел рядом с ней на кровать.

— Ничего настолько ужасного, хотя, в следующий раз, когда захочешь секса, лучше будет попросить об этом трезвой и не опустошать свой желудок после предложения.

Майя побелела как полотно.

— Я шучу, — усмехнулся я. — Ты выпила два больших бокала вина, сказала, что чувствуешь сонливость, и я отвел тебя в спальню, где ты... уснула без сновидений.

— Нет, — нахмурилась Майя, — не без сновидений, — ее кожа из бледной стала румяной. — Я имею в виду... — она прижала руку ко лбу. — Здесь жарко?

— Ты в порядке?

Было ли напрасными желать, чтобы она что-нибудь вспомнила? Хоть что-нибудь?

— Да, — сказала она быстро. — Я, э-э-э, просто видела очень странный сон.

— Алкоголь имеет тенденцию оказывать такой эффект на людей, — сказал я успокаивающим и, надеюсь, убедительным тоном.

— Интересно, как много раз ты, должно быть, говорил это пациентам? — пробормотала она.

— Больше, чем смог бы сосчитать.

Майя засмеялась, потом прищурилась, глядя на мое лицо.

— А ты... Забудь.

— Что?

— Ничего, — она отмахнулась. — Он просто был реально реальным. Мой сон.

— Реально реальным, да?

— Эй, я только что проснулась, не поправляй меня.

Я невинно поднял руки.

— Почему бы тебе не одеться, а потом мы бы смогли поговорить, хорошо?

— Поговорить?

— О причине нашего пребывания в Чикаго.

— Больше никаких секретов?

— Нет, — как минимум, в этом я мог быть честным.

— Что изменилось?

Все, хотелось мне сказать. Вместо этого я просто проигнорировал вопрос, как делал всегда, когда не хотел отвечать.

— Одевайся, Майя. У нас не так много времени, и я намерен поговорить с тобой прежде, чем мы окажемся под дулом пистолета.

Она засмеялась.

Я нет.

— Все равно это безопаснее, чем мой отец и его головорезы, — сказала она себе под нос.

— Хах! — засмеялся я без капли юмора. — Тогда ты явно никогда не встречала эти Пять Семей.

— Пять... Семей? — повторила она.

— Пять Семей, — я попытался убрать горечь из своего голоса. — Из Сицилии. Если думаешь, что твой отец страшный... Скоро тебя ждет очень жесткое прозрение, и я заранее извиняюсь... Они выглядят хорошо одетыми, привлекательными, аккуратными, безопасными.

— Это ловушка.

— Волки в овечьей шкуре... Каждый. Мы поговорим через несколько минут, когда я не буду отвлекаться на то, что ты без блузки.

Она посмотрела вниз.

— Майя, это только заставляет меня хотеть увидеть больше.

Она опустила одеяло.

Это не было частью плана. Я сжал руку в кулак.

— Что ты делаешь?

— Это так знакомо, — ее тон был мечтательным, как будто она пыталась что-то вспомнить.

— Хочешь сказать, что я приходил к тебе во сне? — спросил я, сохраняя спокойный и дразнящий тон.

— Да, — фыркнула она. — Но поверь, он не был реальным. Невозможно, чтобы мужчина был так опытен в спальне, используя лишь свои руки.

Это был прямой удар по моему эго.

Потому что это был я.

Но любой мой ответ разрушил бы больше, чем я готов был рискнуть, по крайней мере, в тот момент. Скоро, скоро она узнает. И я должен молиться, чтобы она не убежала с криком в противоположном направлении. Или еще хуже... Не направила пистолет и не нажала на курок.

— Я просто подожду снаружи.

Я быстро захлопнул за собой дверь, мои руки все еще дрожали, как всегда, когда адреналин пробегал сквозь меня, как и ранее, до того, как я принял в клинике своего первого пациента женского пола. Как всегда, когда Жак приближала меня к моему семейному наследию. Черт возьми... Я до сих пор ничего не слышал от Жак. Я сделал мысленную пометку позвонить ей в ту же минуту, как мы приземлимся, или хотя бы написать, чтобы убедиться, что у нее все под контролем, потому что иначе, когда я вернусь в Сиэтл, меня ожидает ад.

ГЛАВА 25

Будь в мире с людьми и воюй со своими грехами.

~ Лев Толстой


Майя


Я надеялась, что не была настолько покрасневшей, как чувствовала. У меня никогда не было таких реальных эротических снов, связанных с мужчинами, — или с моим боссом, если на то пошло; с тем, кто практически похитил меня и был связан с русской мафией таким путем, о котором я не хотела бы и знать.

Серьезно? Я испытала свой первый оргазм.

В. Своем. Сне.

Благодаря мужчине, который клялся, что больше никогда меня не поцелует? Как вам эта сексуальная регрессия? Я все еще ощущала его руки на своем теле. Я вздрогнула, когда вспомнила яркий сон о нем, как он стягивал через голову рубашку. Действительно ли я выдумала его образ без рубашки? В какую извращенку я превратилась? Мои губы сводило от его поцелуя, словно воспоминания были выжжены на них. Я стиснула зубы, когда еще одна волна дрожи прошла по моему телу.

— Майя, — Николай постучал в дверь. — Ты готова?

Нет, прости, просто прямо сейчас я думала о том, как объездить своего босса!

Я мысленно ударила себя и быстро натянула блузку, заправляя ее в узкие джинсы, и затянула волосы в низкий хвост. Это нужно было сделать, я знала, что выглядела ужасно, но не хотела заставлять его ждать. На самом деле, я никогда не хотела заставлять Николая ждать. Не потому, что думала, что он смог бы мне навредить, но что-то в его нетерпении заставляло меня нервничать.

Я открыла дверь и попала прямо в его объятия, когда самолет начал входить в зону турбулентности. Его губы приоткрылись, и я уставилась на него, как будто никогда раньше не видела этих губ, или идеальных белых зубов, или мягкой загорелой кожи. Его вкус был незабываемым, его невозможно было описать, и мне нужно было почувствовать его поцелуй еще как минимум тысячу раз, прежде чем я была бы способна найти правильные слова. Слова.

— О, нет! — завопила я. — Я должна была помочь тебе с речью!

— Майя…

— Почему ты позволил мне выпить?

— Майя, — Николай подвел меня к одному из кресел, и у меня не осталось выбора, кроме как сесть. — Об этом мне и нужно с тобой поговорить.

Я мысленно прошлась по всем ободрительным, жизнеутверждающим словам, которые он мог бы сказать в церкви, и пока бы он говорил, я могла, как минимум, выполнить несколько задач.

— …она мертва.

— Подожди… — дышать становилось труднее. — Кто мертв?

— Энди… Твоя сестра. Она умерла.

— Моя сестра?

— Не родная сестра, сводная, — Николай смотрел прямо на меня. — Ты понимаешь, что я говорю?

— Та, которая, как ты говоришь, не умерла в младенчестве? Вместо этого ее удочерили, — я покачала головой, но погодите, в этом не было никакого смысла. — Но теперь — теперь она мертва? Как она умерла?

— Лейкемия, — Николай потянулся к моей руке. — И, Майя, как бы тебе это сказать, она не была приемной. Она была чистокровной Петровой.

— Что ты несешь? — я выдернула свою руку.

— Твоя мать родила тебя, — кивнул Николай. — Но Петров… не твой отец, — он опустил взгляд на наши руки, снова схватил мои пальцы и сжал. — У твоей матери была интрижка, прежде чем она забеременела Энди, и как только твой отец понял, кем ты в действительности являешься, он использовал Энди, чтобы наказывать твою мать. Это было как рычаг воздействия на нее.

— Но почему? — я пыталась обработать информацию, но это было похоже на то, словно в моей голове взорвалась бомба. Я всегда знала о своей сестре, но она умерла так рано, и один раз я спрашивала о ней. Мне говорили, что она мертва. И я смирилась с этим… А сейчас я даже не знаю, с чем смирилась. Всегда, когда я пыталась вернуть воспоминания о своем прошлом, это напоминало огромное размытое пятно, как будто на мне стоял какой-то психологический блок. И мой отец? Мужчина, который фактически продал меня в рабство, даже не был моим отцом? Где здесь справедливость? С одной стороны, я была взволнована тем, что не имела и капли общей крови с человеком, который продал меня в рабство абсолютному незнакомцу, с другой стороны, чувство потери с силой сдавило мне грудь. Кому я тогда принадлежала?