— Итак, — он все еще говорил, но его голос изменился, стал более гипнотизирующим, мягким, соблазнительным, мучительно командным, — ваниль всегда была твоим любимым вкусом?

— Моим любимым? — повторила я, щурясь на него из-под опущенных ресниц.

— Да, — Николай наклонился немного вперед, склонив голову набок. — Твоим любимым вкусом мороженого.

Мои руки задрожали, и тогда я хрустнула суставами пальцев — старая привычка. Он заставлял меня чувствовать себя… нервной, беспокойной, словно меня только что опоили.

— Да, — наконец-то ответила я.

Николай кивнул.

— Ириски.

Мое зрение прояснилось.

— Я всегда был любителем ирисок, но ты с некоторых пор увлечена «У Вэнди», а у них они продаются не часто, — его улыбка была непринужденной.

И я снова почувствовала себя нормальной, вернувшейся в свое собственное тело. Я могла пересчитать по пальцам руки, как много раз в своей жизни мне приходилось чувствовать себя так же, и всегда во время простого диалога, всегда со своим отцом.

Расстроившись, я поднялась и начала упаковывать обратно свою еду.

— Что-то не так? — голос Николая звучал обеспокоенно.

— Да. Нет, — покачав головой, я посмотрела на его левую руку и увидела татуировку в виде серпа.

— Скажи мне, — я указала на его татуировку. — Тебя не беспокоит, что он тоже тебя отметил?

— Прости? — сжав челюсть, Николай встал.

— Мой отец. Беспокоит ли тебя то, что он тебя отметил?

— Он прикасался к тебе? — карие глаза Николая сверкнули безумством. — Майя… Только не ври мне. Он к тебе прикасался? Когда-либо?

— Не там, где все могут увидеть, — наконец, сказала я. — Но иногда эта боль самая худшая, не находишь? Шрамы, которые ты не можешь показать, как правило, болят наиболее сильно.

— Майя…

— Я, м-м-м… — внезапно почувствовав тошноту, я отступила, — мне нужен большой перерыв. Хорошо?

— Конечно, — Николай проводил меня до двери. — Почему бы тебе не прогуляться и не захватить еще кофе?

— Да, — кивнула я. — Может, это кофеин так повлиял на меня.

— Как повлиял? — спросил он.

Я хрустнула пальцами и солгала:

— Никак.

* * *

Я снова устроилась перед офисным компьютером. После получасовой прогулки и кофе, я почувствовала себя действительно лучше, наконец-то способная выплеснуть куда-то свою нервозность. Хотя, честно, то, что метка моего отца красовалась на коже Николая, не устраивало меня. Я знала об их странном сотрудничестве, но видеть эту метку служило мрачным напоминанием о том, что всегда нужно быть осторожной.

Я задавалась вопросом: если не смогу дать Николаю все то, что он от меня хочет — потому что я ни на секунду не верила, что он дал мне эту работу по доброте душевной — убьет ли он меня? Или отдаст назад отцу, который продал меня?

Превращусь ли я в одну из девушек с бездушными глазами, которые посещают его клинику поздними вечерами?

Внезапно все фрагменты пазла встали на свои места.

Мужчины за дверью были телохранителями.

Девушки… Я догадывалась, что они были проститутками, и, должно быть, была права. Я знала, что мой отец владеет несколькими компаниями, некоторые из которых были… теневыми. Управлял ли он сутенерами? Холодок пробежал по моему позвоночнику. Помогал ли ему Николай?

Правильно. Никаких вопросов.

Было сложно сфокусироваться на компьютере, когда разум придумывал всякого рода возможности. У меня уже голова болела от попыток сложить два и два, потому что ничего не складывалось. Ничего.

— Майя? — Николай вошел в кабинет, его лицо как всегда ничего не выражало. — Как твой первый официальный рабочий день?

Странно. Необычно. Непонятно.

— Хорошо. Немного не то, что я ожидала, — солгала я.

— Это сделка.

Он сел в кожаное кресло. Взглядом я изучала его идеальное лицо, выглаженную одежду, выискивая хоть что-нибудь, что указывало бы на то, что он работает на моего отца в более… тесной связи. Большинство мужчин, работающих на моего отца, которых мне приходилось видеть, были большими и крепкими. Не такими, которых вы могли бы увидеть на боях без правил, а скорее, как те, кто их проводит. У них никогда не будет сбитых костяшек или черных синяков вокруг глаз. Я вздрогнула. Николай был Врачом с большой буквы. Действительно ли я ищу в нем признаки того, что он наемный убийца?

— Ты работаешь на меня в течение дня, я даю тебе все, что может понадобиться не только для того, чтобы закончить твою диссертацию, но и стать всемирно известной, взамен ты помогаешь мне… ночью.

Я фыркнула и сменила тему на более отдаленную от меня.

— Хорошо, я помогаю тебе помогать… другим женщинам по ночам? Так мы будем это называть?

— То, что я буду делать ночью, позволит тебе просиживать свою милую попку в офисе и действительно проводить исследования, — рявкнул он, еще раз напоминая, в чьих руках находится мое будущее.

— Отлично, — я подняла руки. — Мне не нужно знать, что ты делаешь с этими женщинами за закрытыми дверями — действительно не нужно.

— Ты права, — он вздохнул, сверкая глазами. — Было бы совсем плохо, если бы ты знала. Думай обо мне как о своем защитнике.

— Моем защитнике? — повторила я. — От чего? Тебя и твоей странной ночной работы?

— От мира, — он пожал плечами. — От ужасов.

— Слишком поздно, я чересчур долго была подвержена ужасам… Я измучена.

— Не настолько измучена, — его лицо побледнело. — Поверь мне.

Его руки начали трястись. Он резко встал и начал ходить передо мной.

Я наклонилась ближе, наблюдая за его беспорядочными движениями, думая, станет ли он такой же снисходительной задницей, какой был раньше.

— Я еще не заслужила интернет?

— Черт, нет, — у него вырвался смешок, превращая его лицо из равнодушного в красивое. Я пыталась обуздать свое тело от физической реакции на это совершенство. Но это было чертовски тяжело. — Но хорошая попытка.

Я нарочно отвела взгляд.

— Ужин, — выпалил он. — Сегодня я возьму тебя на ужин, после…

— После, — повторила я. — После того, как закончим на пирсе?

— Да, — он даже не посмотрел на меня, вместо этого он обернулся к двери и крикнул через плечо. — Не забудь надеть черное, не хочу, чтобы что-то осталось на твоей одежде.

— Потому что всегда есть риск посадить пятна крови, пока сидишь за столом, — выпалила я в ответ.

Он схватился руками за дверной косяк.

— Что ты сказала?

— Пятна крови? Я пошутила… Ну, знаешь… кабинет доктора и все такое?

Он опустил голову, а затем с проклятьями вышел из комнаты.

К тому времени, как наступило пять часов вечера, я была готова закончить этот рабочий день — как жаль, что у меня не было такой роскоши. Николай конкретно сказал, что мне нужно быть готовой сразу после работы.


Н: Будь готова вечером.


Вот и все, что говорилось в сообщении.

Если он меня не накормит, я его прирежу.

ГЛАВА 14

Сытый голодного не разумеет.

~ Русская пословица


Николай


Поездка до пирса была напряженной. Я винил себя. Мысленно я был далеко. Петров рано утром отправил мне сообщение с фотографией Энди и надписью «Искупление» на ней. Я чуть не потерял рассудок, чуть не поехал к его дому с бомбой в машине, мне просто… захотелось покончить со всем этим, не заботясь, были ли поблизости женщины, дети, кошки, собаки или попугаи, но мне необходимо доказать свою точку зрения. Я не стал этого делать, но все равно не мог терпеть его неуважение к семье или друзьям. А тем более неуважение или высмеивание ее памяти.

Моя кровь застыла в жилах.

Вина и гнев — мои постоянные спутники — высасывали из меня жизнь. Энди была единственной причиной, благодаря которой у меня все еще была совесть. После того, как я промыл мозги своей первой жертве, мы с ее отцом пошли за мороженым, как будто ничего не случилось. Уже в шестнадцать я был лучше, чем большинство мужчин, которых он использовал, и я был в отчаянии, поскольку нуждался в деньгах, чтобы поступить в колледж.

Я бы сделал для него все что угодно.

Что угодно, чтобы позволить себе учебники, потому что в какую бы школу я ни пошел, для жизни все равно нужны были деньги, а я был сиротой.

Он разыскал меня, когда мне было двенадцать.

Мой отец был его «бухгалтером», преимущественно помогал ему составлять фальшивые отчеты. Когда Петров в порыве гнева убил его и мою мать, мне пришлось остаться, чтобы навести порядок в книгах, собрать все кусочки и затем уйти.

Вот только Петров не оставил мне никакого выбора в этом вопросе, а Жак не особенно обращала внимание на то, что происходит, поскольку не имела понятия, насколько глубоко мой отец был вовлечен во все это. Может, это был его собственный нездоровый способ утвердиться вне нашего темного семейного наследия. Я не винил его: все что угодно было лучше того, откуда я происходил — все. Даже Петров.

— Ешь! — скомандовал он Энди, пока она переводила взгляд с меня на отца и обратно. Она уже была глубоко внедрена в ФБР, будучи «удочеренной» одним из директоров после того, как они с женой не смогли родить детей. Просто умора.

Я выбрал ванильное мороженое, потому что оно было белым и напоминало мне, что вещи не всегда будут испачканы кровью. Однажды кровь будет напоминать мне о спасении вместо смерти.

Она выбрала со вкусом ирисок.

Глупо, что в то время это имело полный и всепоглощающий смысл — в дальнейшем использовать эти два слова, как триггеры.

Майя громко вздохнула и попыталась переключить музыку. Я слегка оттолкнул ее руку, когда въехал на свое обычное парковочное место.