Оксана Рум - Искупительный грех

До своей женитьбы Ян не верил в Бога. Да и вообще считал все это ерундой. Но иногда, наступает момент, когда ты понимаешь, что есть то, что сильнее тебя. И возникает потребность открыть душу, перед кем невозможно лукавить. Говоря с Богом, тебе не удастся обмануть Его или себя. И тогда, ты выворачиваешь душу наизнанку и словно вскрываешь нарыв, источающий гной. За пять лет своего супружества Ян молился больше чем за всю свою жизнь. Он не ходил в церковь, потому что не верил в нее и в служащих там людей. Но он молился Богу.

Но, как и все люди, он был эгоистичен и просил милости для себя. Молил не забирать у него то, что дороже ему собственной жизни. Оставить жить ту, кто и является жизнью для него. Его жену - Мелину.

А сейчас он не мог даже и этого. Ян уже ни чего не просил. Просто сидел в палате, впитывая такие знакомые больничные запахи, и держал холодную руку в своей ладони, тщетно пытаясь ее согреть. Смотрел на свою жену и жалел, что не может просто расплакаться. Видел ее бледное лицо, круги под глазами, худые руки, исколотые капельницами, и чувствовал, как чувство вины, непомерным грузом давит на плечи.

В том, что произошло, была только его вина. Ян всегда потакал всем прихотям жены. Еще когда они были детьми, он выполнял все ее желания. Они играли только в те игры, в которые хотела играть девочка, не обращая внимания на насмешки соседских мальчишек. Когда выросли, они вместе поступили учиться туда, куда пожелала она. Когда поженились, они переехали жить в тот город, который выбрала его жена. Всегда все было так, как хотела Она.

И в тот день, когда она решила, что готова стать матерью, он был счастлив. В то время, на втором году своей супружеской жизни, он считал себя самым счастливым человеком на планете. Он безумно любил свою красавицу-жену, которая носила их первенца. Он занимался любимым делом, и думал, что так будет всегда.

А потом все изменилось. Мел потеряла ребенка, на пятом месяце беременности. Но они пережили это, потому что были вместе и верили в будущее. Но второй выкидыш подкосил Мел. Глубокая депрессия затягивала ее все глубже, и Яну иногда казалось, что он не сможет вытащить жену из нее.

Но новая беременность стала тем, что подарило им надежду. Мел была безумно счастлива, и словно парила по небу, а не ходила по земле.

Удар судьбы был неумолим. Ребенок умер во чреве матери, и Мел пришлось рожать его, зная, что она не услышит его первый крик.

А потом наступили дни бесконечных обследований, лечения и безрезультатных попыток забеременеть. И вновь надежда. Но такая короткая и мимолетная…

И сейчас он сидит перед, лежащей на больничной койке, женой, желающий чтобы она скорее очнулась и, вместе с тем, боясь этого момента.

Как вновь смотреть в ее наполненные болью глаза, являющиеся полным отражением его собственной боли. Как с сотый раз повторять, что все будет хорошо, когда сам в это не веришь. И как сказать "нет", когда она попросит еще один шанс.

Но он должен будет сказать "нет". Даже если она будет впадать в ярость и бить посуду, угрожая покончить с собой. Он не должен соглашаться на новую беременность, даже если она будет плакать. А ее слезы были словно яд для него.

За последний год его жена стала совсем другой. Что-то безвозвратно ушло, он это понимал. Но Ян все равно любил ее. Он любил ее даже сильнее чем в юности, сильнее, чем в первые дни их брака. А еще он чувствовал вину перед ней. Что не сдержал клятвы сделать ее счастливой. Вместо этого каждый раз убивает ее, позволяя уговорить себя на новую попытку.

Но больше он не допустить такого. Больше он не позволит ей забеременеть. Он готов жить без детей, но не готов жить без Мел.

Острый запах псины ударил в ноздри, а влажный нос, лохматой зверюги, холодил щеку.

- Пошла вон, гадкая скотина!

Ну и чертовщина. Пересохший язык, словно намертво приклеился к небу, и к досаде его обладателя, гневного окрика не получилось. Да и какая разница, все равно псина бы не отстала. Этот пес был чрезвычайно настырным. И ведь даже не был его собственным. Прибился к нему пару месяцев назад, и не в какую, не хотел уходить. Он был страшен как смертный грех. Хромой, одноглазый и весь облезлый, он был прекрасным символом жизни Яна, отражением того, в кого превратился он сам.

Мужчина знал, что надо встать и выпустить его на улицу, но одна мысль, о том, что надо шевелиться, наполняло все тело болью. И он предпочитал терпеть настырного пса, тыкающегося в него мордой, и слушать поскуливание, чем вставать.

Кажется, он забылся еще на пару минут, погрузившись в забытье, потому как следующее что он услышал, было подвывание и скрежет когтей по древесине.

- Иду, черт возьми!- прохрипел мужчина и застонал, с трудом сев на диване.- Когда-нибудь я пристрелю тебя, шелудивый пес.

Комната закружилась перед глазами, а в голове словно разорвалась граната. Проклятое похмелье. И почему за несколько часов блаженного забытья он должен расплачиваться такими муками. Утешало одно - терпеть не долго. Если все сложится хорошо, то уже через несколько часов он вновь пошлет к черту весь этот мир.

Только вот у псины, что подвывала под дверью, не было ни капли сочувствия к страданиям хозяина. Ян на не твердых ногах поднялся и поплелся в прихожую, на ходу пнув пару, брошенных на полу, пустых бутылок. Впрочем, это было лишь ничтожным элементом того беспорядка что творился вокруг.

Ну, твою же мать! Кажется, он вновь крушил мебель в пьяном угаре. Такое с ним бывало не часто. В основном, он просто напивался до такой степени, что падал там, где его колени подогнуться. Или отправлялся в местный бар, и, усевшись за дальний столик, весь вечер и полночи глушил выпивку, жалея себя и ненавидя всех вокруг. Но бывали дни, когда он становился неуправляемым. Тогда местные старались держаться от него подальше. И не, потому что он представлял для них опасность. Просто все знали, что ему надо выпустить пар. И просыпаясь по утрам в комнате, где вся мебель была перевернута, Ян уже не удивлялся.

Открыв перед псиной дверь, Ян пару минут стоял, не двигаясь, наблюдая за тем, как Бродяга мчится в сторону ближайших кустов. Оставив дверь открытой, Ян побрел в душ, на ходу прихватив полупустую бутылку с виски. Ледяные струи должны были освежить его и привести в чувство.

По крайней мере, он надеялся, что будет чувствовать себя чуть лучше чем, если бы его прокрутили в мясорубке.

Включив воду, Ян присел на край ванной и отхлебнул из горлышка обжигающий напиток, раздражая пересохшее горло. Искушение напиться было слишком велико. Хотелось вновь забыться и перестать ощущать себя ничтожеством. В другой день он может и позволил себе подобное, как бывало не редко, но не сегодня. Сегодня он должен быть в более или менее приличном виде. Сегодня приедет его брат, чтобы в очередной раз прочитать ему лекцию о том, какую не правильную жизнь ведет его старший брат. И что пора вернуться домой, в родной город и их семейный бизнес. Но в первую очередь, брат приедет просто убедиться, что он все еще жив. Что Ян не пустил себе пулю в лоб, как пытался уже неоднократно.

Пара часов. Всего пара часов и он вновь сможет напиться. Это было все, что ему нужно. А пока надо было принять душ, побриться. Напялить костюм и в очередной раз убедить брата, что он в порядке и продолжает жить. И плевать, что это жизнь не стоит и дерьма, что он выгребает из конюшни, в которой работает, пытаясь заработать на дешевое пойло, только названием напоминающее виски, что он когда-то пил.

Ян поставил бутылку на пол и стянул футболку, небрежно бросив ту на пол. Джинсы, одетые еще вчера утром, и порядком перепачканные, последовали за футболкой. С трудом превозмогая боль в каждой мышце, мужчина забрался под обжигающе ледяные струи.

Пара часов. Ему надо продержаться еще пару часов

Ни кто не удивился, когда Ян, побритый и одетый в костюм, вошел в двери маленького ресторанчика. Городок был маленьким и за три года, проведенные им среди местных, он успел стать своим, как бы сильно он не противился этому. Выбирая захолустный городок, Ян не подумал о том, что ему вряд ли удастся затеряться среди местных жителей, когда испокон веков тут каждый друг друга знает и приходиться то крестным, то братом, то троюродным или двоюродным племянником. По наивности, Ян решил, что посмотрев на его поведение и образ жизни, люди отвернуться от него и оставят в покое, позволив захлебнуться в собственной боли. Но он не думал, что его пьянки подтолкнут местное сообщество кумушек взяться за спасение заблудшей души, и они зададутся целью поставить его на путь истинный. Они даже присели на уши своим мужьям, намереваясь воздействовать на него через мужчин.

Это было бы смешно, если было бы не так печально. Яну не нужны были друзья, не нужна была нормальная жизнь. Он жил так, как заслуживал, не иначе. И не собирался ни чего менять. Вскоре страсти по его социальному возрождению поутихли, и все встало на круги своя. Если не учитывать, что его по прежнему жалели и стремились при случае сделать внушение о том, что такому молодому и привлекательному мужчине не пристало губить себя в расцвете сил.

И так же все прекрасно знали, зачем он пришел в ресторанчик, владелицей которого была, самая упрямая женщина, из всех. Она относилась так же к тем, кто не оставил попыток вернуть его к нормальной жизни. И сейчас, завидев его, со своего места за барной стойкой, она словно корабль, плыла к нему, расправив все паруса. Это была широкой души женщина, с не менее широкой душой, но с железным характером и острым языком. Ее объемные формы колыхались при ходьбе, а красного оттенка волосы, словно маленький костер полыхали над добрым лицом.