Ава Рид - Искренне

– У тебя есть работа! Пункт номер два в твоем списке помечен галочкой. – Она улыбается мне, моментально забыв о том, что только что произошло. В отличие от нее я пока не смирилась с увиденным.

– Мэйсон Грин. Это был… неужели он? Пожалуйста, скажи, что это не он, – молю ее я, но Джун выдает лишь вымученную улыбку. – Это был мой будущий босс, и ты… – Мне не нужно договаривать предложение. Кто бы мог подумать, что владельцу этого клуба нет и тридцати лет?

– Он заслужил, – мямлит Джун мне в ответ, и я чувствую, что готова схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Я не могу стоять за баром! – вырывается у меня крик злости и отчаяния. – Я не умею смешивать напитки, коктейли я пью только с тобой за компанию и даже не имею ни малейшего представления о том, сколько их всего существует. Черт, я даже не знаю, как называется эта разноцветная жидкость в моем бокале.

– Ты все это выучишь! Главное, что у тебя есть работа.

– Джун! – настойчиво повторяю я. – О чем ты говоришь? Что это, черт возьми, было?

Подруга закусывает нижнюю губу и смотрит на меня извиняющимся взглядом. Я вздыхаю и потираю лоб, чтобы успокоиться.

– Ты упоминала работу в гардеробе, Джун. Меньше музыки, меньше стресса, больше курток и пальто.

Я не хочу злиться на нее, да я и не злюсь, просто данная ситуация ужасно меня нервирует, а я лелеяла хоть небольшую надежду на то, что начало новой жизни в этом городе пройдет несколько лучше. Несколько… менее беспорядочно, волнующе и неприятно.

– Гардероб или барная стойка – разве это так важно? Главное, что это работа. Поздравляю, Энди, у тебя получилось! Ты смогла это сделать!

Ю-ху! Вот и начало конца. Я чувствую это.

Если в вашей жизни все вдруг стало подозрительно гладко, слишком гладко, то это, вероятно, лишь затишье перед бурей.

– Все в порядке, сестренка, – в сотый раз произнес Лукас. Мне впервые удалось связаться с ним с тех пор, как я приехала сюда пять дней назад.

– Ты уверен?

– Я не знаю, что еще сказать, чтобы ты поверила мне. О животных заботятся как надо, и они всем довольны, за исключением Фреда, но когда он бывает счастлив?

Я молча киваю, слушая его список. Да, так и есть. Фред – это наш толстый бездомный кот, который живет на улице вместе со скотом, у него всего шесть зубов и полтора уха, и он приходит на веранду, чтобы поесть или пожаловаться, прямо как настоящая дива.

– Я делаю домашнее задание, у папы каждый день на столе есть еда, и он от нее не отказывается.

– Приятно слышать.

Я нервно сглатываю и чувствую, как начинает кружиться голова и мне становится трудно дышать. Я пытаюсь прогнать комок, который застрял в моем горле, словно паразит, и быстро разрастается все больше и больше…

Было время, когда папа ел очень мало или даже совсем ничего, и штаны уже начали сваливаться с него. Это было, когда мама болела, и становилось все хуже… Болела она долго. Когда наш обеденный стол оказался полностью завален счетами, почти каждый второй из которых начинался со слова «Предупреждение», и когда доктор однажды сказал моему отцу в коридоре больницы, что он не знает, сможет ли мама когда-нибудь вернуться домой. Он думал, что мы этого не узнаем, но мы подслушивали. Я до сих пор отлично помню эти слова и тихие рыдания отца и жалею, что врач оказался прав.

– Он даже снова съел немного арахиса, – гордо хвастается Лукас, и я чувствую облегчение, которое наполняет меня, и я шумно выдыхаю.

Мама любила арахис. Значит, он больше не избегает воспоминаний о ней. Да и как это возможно? Мама везде в нашем доме. Я прямо вижу, как она стоит на кухне, готовит вкусную пасту, вижу, как она треплет Лукаса за уши, потому что он не слушается, и как она не спит возле нашей постели, потому что мы заболели или кому-то из нас снятся кошмары. И как она смотрит на папу, влюбленно и мечтательно, пока он не видит. Мама – это каждый уголок нашего ранчо, каждая тень, каждый лучик света, который проникает через окно. Это ее жизнь, ее мечта…

Нет. Это было мамино ранчо, ее жизнь и ее мечта. Но когда она ушла, мы продолжали чувствовать, что она все еще там, – и ужасно не только это само по себе, но и последствия.

Лукасу пришлось остаться на второй год, потому что «он слишком сильно переживал из-за мамы». Так сказала директор школы. Вспоминая об этом, я снова качаю головой. «Слишком много»? Как можно слишком много скорбеть? Если такое вообще бывает, то кто определяет нужное количество переживаний? Кто имеет на это право?

Лукас был, конечно, совершенно выбит из колеи. Мы вместе. Я чуть не завалила выпускные экзамены, потому что мне приходилось заботиться не только о маме, но и о Лукасе, и о папе, и в какой-то момент я почувствовала, что если опущу руки, то ничто уже не сбережет нашу семью. Даже Джун, которая продолжала помогать на ранчо и всегда поддерживала меня, причем на ее оценках это никак не отразилось – в отличие от моих. Папа бросил работу учителем и посвятил все свое время маме и работе на ранчо. Что было с финансами? Ну, я посмотрела на деньги, отложенные на мое обучение в колледже, и сделала выбор между беззаботной студенческой жизнью и спасением своей матери. Решение было несложным. К сожалению, я не получила ни того ни другого…

Я негромко прочищаю горло и возвращаюсь к разговору.

– Где сейчас папа?

– Внизу со Стивом, они хотят отвести скот на другое пастбище.

– Хорошо. Скажи ему, что я звонила и что у меня все в порядке, что я скучаю по нему и он должен беречь себя, и…

– Энди! – Лукас прерывает меня. – Я передам. Все в порядке. Мы сыты, здоровы, а насчет белья…

– Почему ты запнулся? Что там насчет белья?

– Алло? Ты слышишь меня? Кррр… Крччхх… Я еду через тоннель, тут очень плохо ловит связь.

– Я звоню тебе на домашний, – укоризненно отвечаю я.

– Вот блин! – ругается он. – Да так, ерунда. Уверен, это могло случиться и с тобой! Никакой катастрофы, просто папе нужны новые белые рубашки и носки…

Последнее предложение он бормочет возмущенно и виновато одновременно. На моих губах появляется улыбка.

– Ты не разделил перед стиркой белье, – догадываюсь я и сразу слышу его недовольное мычание. Лукас всегда пытается помогать, чем может. К сожалению, обычно у него это не так хорошо выходит.

– Честно говоря, это не моя вина. Папа кидает свои вещи вперемешку, и стирка одежды всегда была для меня загадкой, понимаешь? Это загадка!

Теперь я ничего не могу поделать и начинаю громко смеяться.

– Смейся, смейся. Еще мой любимый свитер подойдет теперь разве что Эдди. Такой отстой…

Эдди – это папин маленький поросенок. Теперь я уже едва могу дышать от смеха.

– Пожалуйста, пришли мне фото, если когда-нибудь сможешь нацепить его на Эдди!

Я слышу, как брат фыркает от возмущения. Уверена, что при этом он показывает мне язык.

– Я скучаю по вам, – признаюсь я.

– Тебя нет всего несколько дней. Мы справляемся. Кроме того, Тим и Стив рядом и помогают нам. Как и всегда.

– Я знаю.

– И эта твоя папка! – Я почти вижу, как он закатывает глаза.

– Если бы ты заглянул в нее, то мог бы сейчас носить свой свитер.

– Забавно! Папка настолько толстая, что ее даже трудно закрыть. Я никогда не видел так много инструкций в одной стопке. Надеюсь, ты не указала там, когда нам разрешено пользоваться туалетом или что-нибудь подобное.

– Не борзей!

Теперь он смеется.

– Я переставил специи на кухне.

Я расширяю глаза от ужаса.

– Ну ты и чудовище!

– У нас все хорошо, Энди. И я правда все передам папе. Не волнуйся и береги себя, хорошо?

– Конечно. Вы тоже.

– Угу. До скорого.

– Подожди! Ты же не переставил банки со специями в самом деле?

– Кто знает… кто знает…

Я слышу подлую ухмылку в его голосе.

– Лукас! Скажи, что ты этого не делал. Я серьезно.

Пип-пип-пип…

Конец разговора. Он просто повесил трубку. Он никогда не делал так раньше, но в свои прекрасные пятнадцать становится все более дерзким. Я искренне надеюсь, что специи по-прежнему стоят на своих местах, хорошенько отсортированные.

Довольная разговором с братом, я улыбаюсь своему мобильнику и смотрю на часы, прежде чем отложить телефон в сторону. Я жду Джун, которая встала довольно поздно и, вероятно, была пока в душе.

Из коридора доносятся шумы и звуки, радостный смех, многочисленные шаги и стук дверей. Новый семестр начнется буквально через неделю, и первые студенты уже возвращаются после каникул или приезжают впервые, как я.

Пока я меняю позу – скрещенные ноги уже онемели и их покалывает, тянусь к ручке, которую я заранее достала из сумки и взяла с собой на диван вместе с блокнотом. Когда я открываю его, мои планы, списки и рассуждения по поводу учебы и Сиэтла обрушиваются на меня. Дома у меня остались десятки тетрадей и блокнотов разных размеров и цветов, разложенных по коробкам, и все они заполнены от первой до последней странички. Они – часть моей жизни, часть меня.

Мне всегда нравилось записывать все: мысли, желания, мечты, планы, списки покупок, какие-то отдельные пометки, которые я сама потом не всегда могу расшифровать… Да, мне это нравится, но, если честно, это своего рода вынужденная мера. Из-за страха забыть или упустить что-то, который слишком велик. Вообще-то это еще не вся беда. В моей голове все должно быть разложено по полочкам, проанализировано и отсортировано, должно иметь объяснение и быть приведено в систему. Мои критерии – просто и эффективно. Поначалу это может звучать неплохо, но когда эти «просто» и «эффективно», с моей точки зрения, вдруг сталкиваются с идеями других людей, то появляются трудности. К сожалению, это касается не только заметок и списков дел, но и всех других областей моей жизни.

За последние несколько лет ситуация стала лучше. Благодаря Джун я чаще могу расслабиться и успокоиться, но все равно никак не могу преодолеть себя. Я понимаю, что это скорее нервный тик, чем вредная привычка, почти что невроз, но я уже привыкла, можно жить и так. Это не особенно беспокоит, ни в чем меня не ограничивает и не мешает жить дальше. Пока я никому не причиняю вреда, делая то, что хорошо для меня, то это, в принципе, не имеет никакого значения. Ну и что, что полотенца в ванной должны, на мой взгляд, висеть в определенном порядке, а специи на кухне обязательно следует расставлять не по алфавиту, а по частоте использования?.. Я страдальчески кривлю рот перед тем, как мысленно рассмеяться, потому что мне нужно снова поговорить с Лукасом.