Она удивленно замирает, ее глаза изучают мое лицо, словно в поисках ответа.

Пожалуйста, пойдем со мной, Энди.

Она все еще ничего не говорит, но когда я наконец вижу, что она кивает, ее молчаливое «да», то шумно выдыхаю, дрожа всем телом.

Я немедленно беру ее за руку, увожу с танцпола и стараюсь не думать о том, что делаю. Дальше я беру свою куртку с того места на полу, которое служит платяным шкафом, и нахмуриваюсь, потому что Энди не делает того же, а просто ждет меня. Ее нос снова так сладко двигается, и мне очень хочется поцеловать ее в него.

– Мое пальто осталось в машине Джека, – признается она.

– Подожди минутку.

Я достаю мобильный телефон, вызываю нам такси и быстро пишу Мэйсону, что еду домой с Энди и чтобы он нашел Джун и присмотрел за ней. Если он уже этого не сделал. Надеюсь, это хорошая идея.

Мы выходим, оставляем вечеринку и всех этих людей позади нас, и я набрасываю свою кожаную куртку на плечи Энди, чтобы она не замерзла, пока мы не окажемся в такси. Куртка смотрится на ней огромной, как одеяло, но все же идет ей, мне нравится, что она надела ее и улыбается мне смущенно в качестве благодарности. Черт, я этого не хотел. Я не хотел влюбляться в Энди…

Такси подъезжает, я открываю дверь перед Энди и сажусь на заднее сиденье вместе с ней, говорю адрес водителю, и радуюсь, когда он наконец трогается с места. Энди продолжает кутаться в мою куртку, несмотря на то что здесь тепло. И от этого что-то взрывается в моей груди. Как она сидит там, глядя на улицу, как ее пальцы держатся за молнию, ее алые губы и…

Она поворачивается ко мне, улыбается одновременно дружелюбно, счастливо и неуверенно, и я, следуя своему порыву, тянусь к ней и беру ее ладонь.

Мы не разговариваем, а просто молча держимся за руки, и я понимаю, как мне этого не хватало, хотя я сам не осознавал этого. Волнение танца угасает и во время поездки сменяется другим ощущением, пока ночь и ее тени пролетают за окнами, – чувством спокойствия и удовлетворения.

Когда мы добираемся до дома и вместе проходим через дверь квартиры, мы все еще не говорим ни слова. Носок виляет хвостом и радостно лает на нас, напрыгивая на ноги Энди, которая только что сняла куртку и собиралась вылезти из обуви.

– Эй, ты скучал по нам? – весело спрашивает она, наклоняясь и похлопывая его по голове.

Она смотрит на меня с широкой искрящейся улыбкой, и у меня вновь появляется камень на сердце.

Еще недавно, на вечеринке, я хотел Энди. Мое тело горело огнем, и я бы с удовольствием сорвал с нее одежду еще на танцполе, чтобы исследовать каждый сантиметр ее тела, покрывая его поцелуями. А что сейчас? Сейчас я смотрю на нее и хочу чего-то совершенно другого: я хочу устроиться с ней на диване, обнять ее. Но не более. Что со мной не так?

Еще одна приятная мысль, не правда ли? Одна из тех, которые, мать вашу, вселяют настоящий страх…

Я не Мэйсон. Я не обольститель и не могу надевать и снимать уверенность в себе, как дорогой костюм, когда мне это вздумается.

Я нервно потираю шею и спрашиваю то, что она, вероятно, посчитает чрезвычайной глупостью.

– Хочешь пить?

Я бы сам посмеялся над собой. Но не она, не Энди. Ее глаза сияют все больше и больше.

– Да, было бы замечательно.

Не думая о том, что я сейчас делаю и куда иду, я направляюсь на кухню, завариваю Энди зеленый чай и наливаю себе стакан воды. Она любит этот чай.

С напитками в руках я возвращаюсь в гостиную и не могу сдержать улыбки, когда понимаю, что Энди уснула на диване. Носок свернулся рядом с ней, я выходил с ним на улицу перед вечеринкой. Голова Энди наклонилась, она еще сидит, но глаза у нее уже закрыты, а дыхание спокойное и ровное. Я молча ставлю чашку и стакан. Надо отнести ее в постель. Это, очевидно, станет нашей традицией.

Она издает сонный вздох и подтягивает коленки к груди, протащив ноги через весь диван.

Я иду к ней и поднимаю ее на руки. Ее голова падает мне на плечо, руки складываются сами собой вокруг моей шеи, и она шепчет: «Я не сплю», что заставляет меня тихо рассмеяться.

Я осторожно даю ей соскользнуть на кровать, снимаю очки и накрываю ее одеялом. Кладу очки на новый письменный стол, затем хочу выключить свет и покинуть ее комнату.

– Пожалуйста, не уходи, – бормочет она, и я делаю паузу. Так будет лучше, я должен идти. Но вместо этого ноги несут меня обратно к ней, я сажусь на край ее кровати. Энди изо всех сил старается не уснуть полностью. Даже при том, что ее глаза закрыты, она все еще в сознании.

– Расскажи мне кое-что.

– Что ты хочешь услышать?

– Все.

Теперь я действительно смеюсь. Как она это делает?

– Не думаю, что ты сможешь не заснуть еще достаточно долго для каких-либо рассказов.

– Почему все называют тебя Купером?

– Мэйсон стал делать так в какой-то момент, и мне понравилось. С тех пор так и осталось. В общем, это просто прозвище.

– Понятно. – Она закусывает нижнюю губу. – Почему ты никогда не разговариваешь со мной? – Теперь ее голос звучит так тихо, что я едва различаю слова. Задавая этот вопрос, она открывает глаза и смотрит на меня из-под длинных ресниц.

Я со вздохом обдумываю вопрос.

– Это не совсем мой конек.

И я не вру. Мэйсон единственный, кому иногда приходится слушать мою болтовню.

– Это хорошо, – говорит она, и ее веки снова становятся тяжелыми.

Я морщу лоб.

– Почему это?

– Я думала, ты не хочешь разговаривать именно со мной. Но если ты ни с кем этого не делаешь, значит, все в порядке. – Она кутается в одеяло. – Почему ты… почему… – Она глубоко вздыхает, а я вообще перестаю дышать. Надо просто взять и уйти. Все это не приведет ни к чему хорошему. – На кого ты учишься?

– Это тот вопрос, который ты собиралась задать?

– Нет. Думаю, пока что я оставлю его при себе. – Ее губы растягиваются в легкую улыбку.

– Я изучаю изобразительное искусство и историю искусств. И еще немного литературу. – Этого достаточно для ответа на ее вопрос, так почему я продолжаю говорить дальше? Зачем? – Когда-то я начинал заниматься спортом, и у меня даже была стипендия. Я был приличным футболистом. Мой папа вложил в меня много времени и хотел, чтобы я стал профессиональным игроком. Я бы, наверное, и правда мог стать им…

– Но это не сделало бы тебя счастливым.

– Верно, не сделало бы. Но… с моей семьей и без этого непросто. Мы не общаемся. Только с моей сестрой. – Не знаю, почему я говорю ей это.

– Твой папа должен гордиться тобой. – От ее слов у меня сжимается горло. – Быть счастливыми и здоровыми – что еще мы можем желать для тех людей, которых мы любим? – Ее голос прерывается, слезы катятся из уголка ее глаза, я отчетливо вижу это и чувствую себя совершенно беспомощным. Я смотрю на нее с удивлением, я не уверен в том, что происходит, и не знаю, что сказать на ее слова. Она плачет, и я подтягиваю ее к себе, приподнимаю с подушки и обнимаю. Я заставил ее плакать.

– Прости, – произносит она в какой-то момент, и я успокаивающе глажу ее по спине.

– Не за что извиняться.

Она дрожит, у нее на глазах опять появляются слезы, я слышу, как она прочищает горло.

– Я всегда хотела поступить в Харбор-Хилл, – внезапно начинает говорить она. – Моя мама встретила папу здесь. И она… она умерла. Два года назад. Лейкемия. – Вот дерьмо. Я прижимаю ее ближе к себе. – Болезнь развивалась медленно. Мама долго боролась, но донора не было, и… потом ее внезапно не стало и… – Ее голос снова прерывается, она глубоко вздыхает. – Тогда моя жизнь была иной. После этого я еще больше хотела приехать сюда. Это было не очень легко. – Она усмехается. – Легко в жизни вообще бывает довольно редко, но сейчас мы с Джун здесь, и это прекрасно.

– Ужасно. Мне так жаль.

– Мне тоже. – Она тяжело сглатывает.

– Почему ты спала в клубе? – О черт. Это совершенно бестактно, и я не знаю, почему вопрос возник у меня именно сейчас. – Извини, это было неуместно, я не хотел… я имею в виду…

– Все нормально. Просто получилось немного иначе, чем хотели мы с Джун. Она получила общежитие и стипендию, и она поехала первой, у меня ничего этого не было, и пришлось ждать. Папа уволился с работы, погрузившись в страх и печаль, заботясь о маме. В какой-то момент ему пришлось взять кредит, чтобы он смог платить людям на ранчо и покрывать текущие расходы. Она больше не могла работать и… у нее не было медицинской страховки. Через некоторое время я начала брать деньги из фонда, отложенного на учебу, чтобы помочь родителям.

– Я понимаю.

И это правда. Есть люди, которых вы любите, – и вы сделаете для них все что угодно.

Я замечаю, как она успокаивается в моих руках, перестает дрожать и плакать. Я решаю побыть с ней еще, подождать, пока она не будет готова остаться одна. В какой-то момент она отпускает меня, снова ложится.

– Спасибо, – шепчет она, и я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в щеку… и, после минутного колебания, поцеловать ее губы, нежно и мимолетно, прежде чем пожелать ей спокойной ночи.

Выключив свет и закрыв дверь в комнату Энди, я должен хорошенько отдышаться и разобраться в себе. Должен осмыслить то, что она сказала мне и что случилось сегодня.

Я что-нибудь с этим сделаю. Мэйсон прав.

Достав мобильный телефон, я обнаруживаю новые сообщения от него. Сначала:

Понял. Желаю хорошо повеселиться!

И в конце какой-то ужасный смайлик, который я даже не могу описать. Потом:

Я нашел Джун, надеюсь, она не выцарапает мне глаза.

И следом:

Джек отвезет Джун домой, куртка Энди действительно была в машине. Я забрал ее и еду домой.

Я смотрю на время, когда он отправил последнее сообщение, – пятнадцать минут назад. Затем возвращаюсь в гостиную, где стоит уже холодный чай Энди, и беру стакан воды, которую выпиваю залпом. Мне надо сесть, я чувствую усталость, хотя из колеи меня выбил не только разговор, но и поцелуй.