Я должен был уйти, идиот. Но я этого не сделал. Нет. Когда я сушу руки, то замечаю кровь на другой раковине. Вместо того чтобы просто выйти, я подхожу к ней, снимаю повязки, которые она с трудом удерживает, и достаю из ящика йод. И то и то я опускаю к себе в карман, чтобы оставить руки свободными, и осматриваю Энди. Она выглядит довольно бледной. И теперь я вижу, в чем причина.

Я обхватываю пальцами ее запястье, отстраняя ее вторую ладонь, и убираю бумажные полотенца от раны, она молча позволяет мне это.

Кровоточит больше, чем я ожидал. Довольно сильный порез. Похоже, внутри него застрял небольшой осколок.

Я не могу не обратить внимание на то, какие у нее нежные и маленькие руки, почти миниатюрные, и я еле сдерживаюсь от того, чтобы не начать любоваться ими, ее мягкой кожей, изящной ладонью или тонким запястьем, на котором выделяются вены, так, что видно, как быстро у нее бьется пульс. Нервно сглотнув, я чувствую тяжесть в области живота и легкую дрожь во всем теле.

Это очень нехорошо.

Я пытался избегать ее, и теперь снова стою перед ней. Она как магнит, который притягивает меня и может скрываться за каждым углом, черт возьми.

Я снова залезаю в аптечку, где должно быть то, что я ищу. Ах, вот он. Пинцет.

Я медленно веду Энди к раковине. И стараюсь избегать ее взгляда, пока включаю воду, чтобы промыть ее рану.

– Что произошло?

Я не хотел ничего говорить, хотел просто уйти и оставить ее в покое. И что сейчас?! Видимо, я совсем потерял контроль над собой. Мысленно застонав, я зажмуриваюсь на пару секунд. Затем, держа ее руку под прохладной водой, я осторожно стираю кровь с краев пореза своим большим пальцем.

– Я уронила стакан и порезалась об осколки. Вот и все, что произошло. Не о чем говорить.

Ее голос звучит не так, как обычно, он не дружелюбный, но и не раздраженный или злой, не такой звонкий. Нет, он звучит так, словно у нее был по-настоящему паршивый день. Причем задолго до того, как стекло порезало ее кожу.

Ничего не отвечая, я беру пинцет, убираю ее руку из-под воды и наклоняюсь вперед, чтобы получше разглядеть осколок. Мне требуется две или три попытки, во время которых Энди негромко шипит, но наконец я достаю его.

Так же пинцетом я кладу осколок на край раковины и подставляю руку Энди под струю воды в последний раз, прежде чем закрыть кран и немного смазать порез йодом. Она морщится от боли, и мне приходится слегка удержать ее за руку, когда она инстинктивно одергивает ладонь.

Я разрываю зубами упаковку марлевых компрессов, вытаскиваю один и прижимаю его прямо к ее раскрытой ладони.

– Потерпи немного, – прошу ее я, затем достаю повязку, которую только что положил в карман.

– Я могла бы сделать это сама.

Ее голос все еще немного сдавленный, но на этот раз в нем появляются те резкие интонации, которые мне уже знакомы. Я снова разозлил ее. Она украдкой смотрит на меня из-под своих длинных черных ресниц, и я подавляю желание поправить ее очки, которые немного съехали, но которые идеально подходят ей. Или коснуться ее лица, обнять ее. Честно говоря, есть и другие вещи, которые я хотел бы сделать. Я хотел бы узнать, насколько мягкие эти губы, какие они на вкус. Издаст ли Энди тихий вздох и прикроет ли она глаза, если…

– Я знаю, – сдавленно отвечаю я, пока борюсь со своими желаниями. Мое тело реагирует на них слишком быстро, слишком сильно. Поэтому я сосредоточиваюсь на повязке, которую пытаюсь соорудить, накручивая бинт на ее ладонь, ее большой палец, ее запястье и… Черт!

Глубоко вздохнув, я пытаюсь взять себя в руки. До тех пор, пока вдруг не замечаю небольшие синяки, украшающие ее предплечье. Словно кто-то вылил мне на голову ведро ледяной воды! Волнение сменяется гневом. Мне приходится сдерживать себя, чтобы ничего не сломать. Желательно тому парню, который эти синяки оставил.

– В следующий раз, когда какой-то придурок перегнется через барную стойку и схватит тебя, ударь его в лицо. – Она напряженно смотрит на меня, ее глаза на мгновение расширяются. – Я серьезно. Не пытайся высвободиться, а ударь его по носу кулаком другой руки. Он не будет ожидать этого и отпустит тебя сам, потому что ему будет очень больно. И если повезет, то получится сломать нос. – Я поднимаю руку, вытягиваю ее и быстро демонстрирую движение, которое нужно сделать, прежде чем возвращаюсь к ее ране. Она внимательно следит за мной, но ничего не говорит. Только кивает.

Энди выглядит просто волшебно, когда она сосредоточена или чему-то учится, она… Боже, когда она так смотрит на меня, я едва могу дышать. Все во мне тут же сжимается, и я не знаю, должен ли я убежать или поцеловать ее красивые губы.

Проклятье.

Все хорошо. Я еще могу убраться с ее пути. Пока еще все в порядке.

Когда я наконец закрепляю повязку, то замечаю, как сильно болят от напряжения мои челюсти.

Я постоянно отчетливо слышу ее аромат, и это мешает мне сосредоточиться. Как будто этого мало, я начинаю еще и действительно беспокоиться за нее. Я машинально изучаю все ее изменения в эмоциях и черты ее лица и вдруг осознаю, насколько близко я сейчас от нее. Близко, слишком близко. Это нехорошо. Совсем нехорошо…

Остается лишь немного наклонить голову. Лишь немного, и…

Я тихо ругаюсь себе под нос.

– Спасибо. – Она немедленно убирает руку, прижимает ее к груди и отходит от меня. – Даже если мое присутствие так обременительно для тебя, что тебе хочется выругаться. Или хочется сразу передать меня Джеку, потому что больше не хочешь стажировать меня. Может быть, я слишком раздражаю тебя, может быть, ты вообще не любишь людей. Или же тебе просто нравится быть грубым или неприветливым. Кто знает? – Она пожимает плечами. – Мне это не важно. Но ты… – Теперь она сжимает губы так плотно, будто ей приходится приложить неимоверные усилия, чтобы не высказать все остальное, что она хотела бы бросить мне в лицо. Но постепенно выражение ее лица становится более мягким, почти смирившимся, и это заставляет меня тяжело сглотнуть. – Мне нужно вернуться в бар, – говорит она, опускает плечи, поворачивается и уходит, а я остаюсь на месте как прикованный.

Если бы она знала, как часто я ее проклинаю! Как сильно стремлюсь избегать ее присутствия и – насколько она очаровывает меня. Как сильно я хочу узнать ее и стать ближе к ней. Сколько раз я думал о том, чтобы поцеловать ее, притянуть к себе, провести пальцами по ее волосам…

Я сердито ударяю по кафелю ладонью и тихо рычу. Я передал ее Джеку, потому что так будет лучше для нее. Потому что он сможет лучше о ней позаботиться. А еще я сделал это, чтобы не думать о ней так часто. В идеале вообще больше никогда.

Я убираю предметы первой помощи, бросаю использованные бумажные полотенца в мусор и вытираю раковины. Я не могу винить ее за то, что она захотела уйти как можно скорее.

Когда я заканчиваю и возвращаюсь в переполненный клуб, я сухо смеюсь и нервно провожу руками по волосам.

Ну да, у меня отлично получается. Вот это вот «не-думать-о-ней-больше».

Она снится мне каждую ночь.

13

Мы можем потерять все, кроме надежды. Все, только не ее…

Энди

– Закроешь клуб сегодня? – Джек тепло улыбается и протягивает мне свой ключ от главного входа.

– Без тебя? – недоумевающе переспрашиваю я и поднимаю брови, когда беру ключ.

– Почему бы и нет? Мы проделывали это уже трижды, в основном вместе, и ты все уже поняла. Клуб пуст, весь свет выключен, кассы закрыты и заблокированы. И все остальные уже ушли.

Он беззаботно пожимает плечами, будто в этом нет какой-то большой важности. Будто я работаю здесь не меньше нескольких недель. И я ценю это, хотя, если честно, от волнения меня немного подташнивает. Но я улыбаюсь в ответ и киваю.

– Конечно. Я удостоверюсь, что задняя дверь и боковой вход закрыты, и, когда буду уходить, включу сигнализацию.

Джек обнимает меня на прощание и желает хорошего вечера.

– Береги свою руку, ладно? – бросает он на ходу, прежде чем исчезнуть.

А что теперь? Куда мне идти? Где переночевать? Мои мысли бросаются наперегонки, и у меня нет сил как-то организовать их. Я так устала.

Почти обессиленно я провожу пальцами по своей повязке и думаю об этой неожиданной встрече с Купером. Наверное, я была довольно груба с ним. По крайней мере, по моим собственным меркам. С другой стороны, он ничего не сказал на это, поэтому можно предположить, что ему все равно. Или же просто я права. Он не отрицал ничего из того, что я кинула ему в лицо. Думаю, этого вполне достаточно в качестве ответа.

Но почему он помог мне с повязкой? Почему не ушел? Я недоверчиво качаю головой, когда вспоминаю, что он даже показал мне, как сломать кому-нибудь нос и дать отпор, если меня снова схватят.

Ничего стоящего мне в голову не приходит, и я решаю прекратить попытки разгадать это.

Я иду на склад, чтобы проверить, заперт ли черный ход. Я толкаю дверь своим весом, проверяю замок и уже хочу развернуться, как вдруг слышу какой-то писк. Очень тихий, но я уверена, что слышала его. Осматриваясь вокруг, я ищу источник звука, пока не понимаю, что, должно быть, он доносится снаружи. На три секунды я задумываюсь, стоит ли открывать дверь в такое позднее время, когда я здесь совсем одна. Пока все внутри меня кричит «нет!», потому что я большая трусиха, мои пальцы внезапно перестают слушаться разума и делают все в точности наоборот. Сначала дверь открывается лишь на пару сантиметров, через которые до меня сразу долетает прохладный ночной воздух. Я слышу, как свистит ветер.

Медленно и осторожно я высовываю голову, открывая дверь шире, и внимательно прислушиваюсь. Там очень темно. Когда прямо у меня под ногами раздается какой-то звук, я громко вскрикиваю, затем быстро прижимаю руку ко рту, чтобы замолчать и успокоиться. Я с подозрением смотрю на маленький комочек.