Ава Рид - Искренне

Мэйсон стоит перед ними, тяжело дыша, и я вижу, как бледнеет Джек, слышу, как Мэтт в неверии шепотом матерится, и она оба перестают выглядеть агрессивно настроенными.

– В этом мире случается много дерьма, – сердито добавляет он. – Но я сделаю все, от меня зависящее, чтобы оно не случалось в моем клубе.

Так тихо. И так громко.

Только теперь я понимаю, что у меня на глаза навернулись слезы, потому что я едва могу поверить тому, что только что было сказано. В смысле, я не дура. Я знаю, что подобное происходит достаточно часто, но так не должно быть. И в придачу к напряженному периоду в моей жизни это уже слишком.

Помрачневший в лице Мэйсон отступает назад и немедленно улыбается вновь. Как он это делает?

– Мне жаль, что ты слышала это, Энди. – Он прочищает горло, делая паузу, однако мне нечего ответить. – Купер. Ты стажируешь Энди. Ваши смены в этом месяце совпадают, начиная с сегодняшнего вечера. Покажи ей все, чтобы первые несколько вечеров в следующем месяце она могла пережить уже без посторонней помощи.

Когда я осмеливаюсь взглянуть на Купера, то вижу, что он уже давно повернулся ко мне и недоверчиво смотрит в мою сторону. Осанка выглядит напряженной, одна рука сжата настолько сильно, что даже костяшки побелели.

И снова этот взгляд…

– Все понятно? – спрашивает Мэйсон, и Купер кивает, после чего разворачивается и просто уходит.

Мне приходится приложить все усилия, чтобы не смотреть ему вслед. Я злюсь и фокусирую внимание на Мэйсоне.

– Тогда до скорого или же до следующего собрания. Есть еще вопросы? Нет? Хорошо. Потому что теперь я бы что-нибудь выпил.

И на этом он прощается, а я раздумываю над тем, что на данный момент у меня в голове больше вопросов, чем ответов. По крайней мере, пока Сюзанна осторожно не кладет руку мне на предплечье и не заговаривает со мной:

– Идем, я отведу тебя к Куперу. А потом принесу воды. Ты так побледнела!

Вещи, которые мы не хотим видеть, не исчезнут, если просто закрыть глаза. И наверное, это к лучшему.

Что, черт возьми, сейчас было?

Следуя сиюминутному импульсу, я оставляю Мэйсона, не говоря ни слова, покидаю собрание, которое, скорее всего, и так уже скоро закончится, и беру свои блокнот с карандашом, которые ранее положил на барную стойку. Я ухожу, потому что мне нужна пара минут отдыха. Или хотя бы несколько секунд.

За баром я поворачиваю налево, вместо большой комнаты отдыха снова оказываюсь на складе и провожу руками по волосам, раздраженный и даже злой. Не знаю, что именно так вывело меня из себя. Я нервно смеюсь, закрываю глаза, откидываю голову назад и глубоко вздыхаю.

Может быть, тот факт, что я не заметил ничего странного в поведении Джоша, хотя у нас была общая смена. Это произошло в нескольких метрах от малого бара, пока я просто выполнял свою работу и… мать твою! Я ничего не мог сделать, не мог помочь. Я ничего не заметил и ни о чем не знал.

Выругавшись, я открываю глаза и начинаю метаться, как тигр, слева направо, от одного шкафа к другому, но вспоминаю, что должен успокоиться. Что я не должен давать волю этому чувству.

Три…

Я начинаю считать.

Это нормально, что не все в порядке.

Два…

Все снова будет хорошо. Через какое-то время.

Один…

Иногда нам ничего не остается, кроме как сделать все, на что мы способны.

Вдох.

Я чувствую, как это помогает, чувствую, как я успокаиваюсь и наконец перестаю ощущать себя диким животным, загнанным в клетку.

Я должен был понять, что Мэйсон размышлял над чем-то большим, чем обычно, но я не заметил этого, потому что скоро у всех начнется учеба, студенческие вечеринки уже в самом разгаре, и я думал о чем угодно, кроме как о здесь и сейчас.

Проклятье!

Мой взгляд падает на блокнот у меня в руках, на верхний лист бумаги. Я работал над этим эскизом в течение нескольких дней, и все это время он не поддавался мне, но сегодня у меня было четкое предчувствие, что я наконец одержу над ним верх. И достигну точки, после которой ничто уже не испортит рисунок. Но я забыл, что искусство похоже на жизнь: в нем все может пойти не так в любое мгновение.

Я пристально рассматриваю шесть переплетенных рук, все тени, филигранные линии и четкие контуры. Сколько времени потрачено на них… Это определенно была сотая хреновая попытка создать этот рисунок. Речь идет не только о возможности нарисовать, но и о том, чтобы выразить, использовать для передачи ощущения. Суметь почувствовать что-то особенное и позволить зрителю тоже прочувствовать это. Но есть то, что мы способны сделать, и есть то, что нам недоступно.

Рисовать, без разницы, углем или графитом, давалось мне легко, сколько я себя помню. Ручки и карандаши – это абсолютно мое, так же как и бумага. Тем не менее я рано уяснил, что у каждого есть слабые места даже в его увлечениях и талантах. У меня это руки. Я могу нарисовать одну, если постараться – то две. Но больше?

Недовольный, я подношу блокнот ближе к глазам и пристально смотрю на хрупкую, шаткую линию, которая тянется к контуру одного из пальцев. Это был тот момент, когда Энди, закричав, ворвалась в главный зал клуба, когда я никого не ждал.

Это просто дерьмо. Я вырываю страницу из блокнота, сминаю ее и бросаю энергичным движением в угол, где находится мусорный бак. Затем я поднимаю взгляд, потому что услышал звук их шагов задолго до того, как они появились в моем поле зрения.

– Купер? – Сюзанна выглядывает из-за угла. – Ах, вот ты где. Я привела Энди. Полагаю, вы начнете сейчас? – Она выжидательно смотрит на меня, но я не отвечаю.

Мое внимание моментально сосредотачивается на Энди, которая входит прямо за Сюзанной со стаканом воды в руках и сразу же внимательно начинает все оглядывать. Она кажется неуверенной и настороженной одновременно. Ее так волнует то, что здесь происходит, или она просто хочет устроиться на работу? Хотел бы я отвести от нее глаза, перестать смотреть на нее, но не могу. Почему у меня не получается?

Как будто Энди услышала мой вопрос, как будто почувствовала этот конфликт внутри меня, она поворачивает голову и смотрит на меня. Просто так. И в ее глазах нет ничего, кроме открытости и любопытства. Возможно, еще беспокойство. Наивность.

Я плотно сжимаю губы, крепче сдавливаю пальцами блокнот и наконец киваю Сьюзи, коротко и неуклюже. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше. Ведь в этом нет ничего такого. Я просто не в себе сегодня, вот и все.

– Скоро увидимся, Энди!

Сюзанна прощается с ней и обнимает ее. Энди напрягается – всего на мгновение, но все же заметно, прежде чем обнять Сьюзи в ответ, и улыбается. И как она улыбается! Я чувствую, как начинаю нервничать, когда снова смотрю на ее лицо, прекрасные черты лица, маленький нос, ясные голубые глаза за большими очками, которые не умаляют естественную красоту. Когда девушки отстраняются друг от друга, они смеются. Громко и искренне.

Широкая и ясная, теплая и… Теперь я знаю. У нее улыбка, как у Зоуи. И этот смех, который никто не сможет вернуть ей. Я точно не смогу. Зоуи! Имя эхом звучит в моих мыслях, и давно уже мне не было так больно.

Когда Сюзанна уходит, Энди вопросительно смотрит на меня, так терпеливо и доброжелательно, что я немедленно возвожу вокруг себя стены, укрепляю ворота и запираю их, выбросив ключ.

Я должен был сказать «нет». Когда Мэйсон объявил во всеуслышание, что я должен стажировать новенькую, которую он нанял, вероятно, просто по прихоти или – вопреки предположению Джека – потому что он хочет подбить клинья не к ней самой, а к ее подруге, я должен был отказаться. Но я ничего не сделал.

Я полный идиот.

Зоуи. Энди с загорелой кожей, темными волосами и полными губами выглядит не так, как она… и все же что-то есть.

Этот смех. Эта улыбка.

Я должен был сказать «нет»…

Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, я сосредоточиваюсь на неизбежном: на стажировке. Мэйсон хочет, чтобы мы начали сегодня, но Энди в узких брюках и легкой куртке, и маловероятно, что на ней сейчас обувь с нескользящей подошвой. Видимо, Мэйсон не сказал ей, что она должна будет приступить сегодня. Да уж. Этот день становится все лучше и лучше.

– Ты когда-нибудь работала в баре или клубе? – Я вообще-то не хотел задавать этот вопрос, но теперь, когда вижу ее реакцию, то радуюсь, что спросил. Мэйсон, клянусь тебе, когда-нибудь я побью тебя. – Это значит «нет», – заключаю я из ее слишком растянувшегося молчания и того, как она долго не отводит взгляд.

Ее щеки краснеют, а нос морщится, в результате чего очки немного съезжают. Я слышу, как она тихо вздыхает.

– Я была бы рада сказать, что знаю, что делать, но я абсолютно неопытна.

После того как она произносит эти слова, словно извиняясь и возмущаясь одновременно, ее глаза и рот беззвучно округляются, и я чувствую, как совершенно неожиданно на моих губах появляется улыбка.

– Это звучало странно, я не то хотела сказать, я имею в виду… – В промежутках между словами она едва успевает вдохнуть и неловко взмахивает свободной рукой. В конце концов она сдается и негромко стонет от разочарования, понимая, что делает только хуже. Прежде чем расправить плечи и поднять подбородок, она шумно выдыхает. – Нет, я никогда не работала ни официанткой, ни за стойкой в баре. Но я хочу научиться этому, и, честно говоря, мне очень нужна работа, поэтому я была бы очень признательна, особенно после всех этих странных событий, если бы ты не усложнял мне жизнь.

Ее слова звучат все решительнее и увереннее, а конец фразы она договаривает уже чуть ли не со злостью.

– Ладно, – просто отвечаю я. Вообще-то я так же мало, как и она, заинтересован в том, чтобы усложнять все больше, чем необходимо. – Я покажу тебе то, что нужно знать, и объясню, как мы здесь управляемся, и все. Ничего, кроме этого.