Не знаю почему, но на протяжении этого романа мне очень нравилось учить стихи Цветаевой наизусть и при каждом свидании поражать своего "кавалера" новым открытием поэта. Это была необременительная задача, скорее приятная, и до сих пор на сцене я читаю стихи, выученные тогда, - конечно, со значением, с намеком. Меня часто выручает Марина Ивановна, потому что лучше, точнее и острее о любви никто не сказал. Я благодарна своему "кавалеру": роман закончился, а стихи остались со мной на всю жизнь. И в этой книге я часто обращаюсь к ее стихам.

Итак, с чего же все началось? Со взгляда! Как всегда! Взгляд, как выстрел, убивает сразу или не задевает вовсе. Мой взгляд и его встретились... и я увидела синие глаза, яркие губы, красивые зубы, и все это складывалось в очаровательную, обескураживающую улыбку. Еще нет слов, но уже есть улыбка, а это как приглашение: заходите, заезжайте в ворота моей души, хочу знать, кто вы... Иногда слова излишни. Игра взглядов так увлекает, они красноречивее слов говорят, что все уже случилось. Это или сразу, или никогда.

- Мой друг, два слова в оправдание: я, конечно, художник - в том смысле, что не могу спокойно пройти мимо красоты. Красота меня останавливает и завораживает, особенно мужская. Красивый мужчина для меня как хорошая живопись - я могу любоваться им часами.

Вот мне и явилась "картина"! Он был необыкновенно хорош! И потянуло! Толкнуло сразу! Почему?

Это всегда загадка, и я ее себе объясняю так. Совпало! Мое внутреннее состояние ожидания и эта незапланированная встреча. Одна искра высекает другую. А дальше - и пошло, и поехало! - покатило! Типичная схема - меняются только города, обстоятельства и герои.

...В то, теперь уже исторически далекое, время слова "пионерский лагерь" произносились нами с надеждой и радостью, с предвкушением чего-то нового, неожиданного. Хотелось приключений, желательно с любовью, желательно с продолжением. Хотя "пионерский" роман так же, как и "курортный", обречен на быстрый конец.

...Зима. Каникулы. Дети. Мероприятия. Я - старшая пионерская вожатая. Он вожатый второго отряда. Впереди Новый год, елка, праздник.

Наша "лав стори" уже началась. Пока я только говорю немного нежнее, чем с другими, смотрю ласковей, чем на других, останавливаю свой взгляд и любуюсь им издали, но сигналы посылаю и посылаю. И вижу, как он принимает их, как вздрагивает, будто от стрелы Амура, вонзившейся в него, как оборачивается, ищет причину, а она - в моем сердце, в мыслях, в глазах.

Мне сразу становится весело и жить, и работать. И усталость не берет, и по лагерю летаю, как птица, и всех уже люблю: и детей, и вожатых, и его.

Это, конечно, любовь!

Кого люблю, с того больше всех и спрашиваю. Поэтому ему дала самое трудное задание - комментировать по ТВ репортаж с новогоднего бала. Экран телевизора установили тут же на сцене. Это была большая рамка с выключателями, а ведущий должен был "войти в экран" прямо на сцене.

Он сел, открыл рот, смутился и.... молчит. Потом взял микрофон - весь зал, "его" дети, персонал напряженно ждут. Но ничего не происходит. Куда только подевались его раскованность, словоохотливость, обаяние, смелость. Оробел! Не смог! Не выдержал - и под аплодисменты "вышел" из телевизора, так и не сказав ни слова. Потом ему было стыдно в глаза мне смотреть, а мне неудобно было за него. Но в потоке пионерских будней это маленькое ЧП скоро забылось. И мы снова "пасли" друг друга. Он, проходя мимо, обязательно касался меня рукой, я же непременно, объясняя что-то, с улыбкой смотрела на него. И этот условный язык отчетливо сулил быстрое и легкое сближение, которого мы оба хотели. Это можно было видеть невооруженным глазом. Дети всегда безошибочно угадывали, кто в кого влюблен, им нравилось, когда взрослые влюблялись: они тогда были добрые и веселые, и дети их не раздражали.

Я работала вместе с подругой, к которой на встречу Нового года не приехал друг. Она очень огорчилась: к кому бы ей примкнуть - и... примкнула к нам, чего я меньше всего хотела. Мы были уже так наэлектризованы, что поднеси спичку - и мы загорелись бы, как сухие дрова. Нам никто не был нужен, тем более несчастная подруга, которой после двух бокалов шампанского любой мужчина нравится. А тут такой! Первый раз дрогнула от ревности - пили, говорили, пели и... ждали, кого он выберет. Господи, как я боялась, что ему понравится она! Глаза горели теперь у всех. Что было делать? Как делить?

Подруга любила выпить и с горя "хватанула" лишнего.

- Ребята, - пролепетала она, - доведите меня до дома.

Мы бережно довели ее до квартиры, в которой нас поселили вдвоем, уложили на кровать в соседней комнате. В нашем распоряжении осталась большая комната, кладовка и кухня. Меня часто спрашивают молодые, как перейти из вертикального положения в горизонтальное, не скажешь же прямо, зачем пришел?! И не надо говорить - надо действовать. Я только подошла к нему поближе, заглянула в красивые глаза:

- Боже мой! Это же цвет морской волны. Это же море. Оно плещется в твоих глазах. Я вижу волны. Отлив, прилив. Кто же тебе подарил такие глаза? спросила я.

Он, смущенный, сел на стул, а я подошла сзади, положила ему руки на плечи, наклонила голову, принюхалась, как собачка, вбирая в себя запах его волос. Уже от этого закружилась голова, и я совсем легонько поцеловала его волосы. Это и стало "спичкой" - вспыхнул пожар. Ох какой пожар! Он, конечно, как всякий нормальный мужчина, только и ждал этого сигнала. Он завел правую руку назад-вверх, обхватил меня за шею, повернул как-то ловко, и я оказалась на его коленях. И поцелуй! Этот поцелуй! Если бы даже вдруг после этого поцелуя больше ничего и не было, все равно он остался бы в моей памяти навсегда. Это всем поцелуям поцелуй! Значение поцелуя невозможно переоценить, он - пролог.

"Поцелуй - это первое звено в цепи телесной близости, рожденное влюбленностью; первый шаг ее жизненного пути", - писала в свое время поэтесса Зинаида Гиппиус.

Поцелуй расскажет о человеке, о его половой сущности гораздо больше, чем он сам!

Мой "кавалер де Гриэ" делал это отменно: когда сомкнулись уста, заговорил язык, руки дополняли его, глаза горели, тело начало дрожать... Ну что тут было делать! И я, как охотник, которому дорого досталась добыча, потащила... в кладовку, в которой всего-то и было, что стол. Под этот стол я его и затолкала и сама как-то еще там уместилась. Он потом спрашивал, почему я его туда упрятала? Не знаю. Сработала подкорка: вдруг подруга проснется, вдруг начальник лагеря придет, вообще вдруг... отнимут.

По темпераменту мы были похожи, и потому наш первый шаг близости напоминал боевое сражение, когда неизвестно, кто победитель, кто побежденный. Инициатива переходила из рук в руки и из ног в ноги. Поцелуи следовали один за другим мы упивались, дорвавшись друг до друга. Это был супермужчина, я не забуду его никогда!

За много лет, пока он оставался моим любовником, ни разу не возникал вопрос "может - не может". Он всегда был в боевой готовности, с запасом прочности и с багажом неистовости, ласковости, милой застенчивости после бурной страсти...

- Дорогой друг! Спасибо вам за ваше любопытство, за желание познать женщину. Как приятно мне писать об этом и оживлять в своей памяти дорогие мне образы. Какой богатой я себя чувствую, неуязвимой и уверенной. Ни у кого не украла, а только подарила любовь и всю себя, всегда с желанием делать это искренне, от души и от всего моего горячего могучего тела. И даже теперь, на пороге старости, я ни о чем не жалею и ни в чем не раскаиваюсь. Моя ноша не тянет, тревожит только - не успеть рассказать всего. Жизнь моя куда интереснее любого вымысла. А что касается "фаллософии", то можно вспомнить и пикантный анекдот. К старости он пригодится.

Умерли две женщины, одна была честная-пречестная, верная, примерная, безгрешная, а другая - грешница, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Перед ними оказалась высокая скользкая гора. Честная ползала, ползала по ней, да скатывалась назад, так и не смогла до рая долезть, а грешница говорит: "Эх, милые мои ..., встаньте, как сучочки!" Они выстроились на горе, по ним она вскарабкалась и оказалась в раю!

Так что неизвестно, где найдешь, где потеряешь, - жить надо с удовольствием, радуясь каждому дню.

...Кто работал в пионерском лагере, хорошо помнит, как хотелось там влюбиться. Это и случалось со многими. Были и браки, и разводы, но чаще влюбленности и секс... тайком от начальника лагеря, с привкусом греха и страха, от чего еще сильнее хотелось совершать это "преступление" и ночью, и днем.

А мы после той ночи были неразлучны и мечтали только об одном: украсть часок-другой, чтобы оказаться в объятиях друг друга и снова вкусить запретный плод.

Зимний лагерь - всего десять дней. Был уже последний день. Сидя у себя в квартире, я писала для начальника лагеря отчет о проделанной работе. Закончив, задумалась, не забыла ли чего, и вдруг меня осенило: вожатого второго отряда срочно вызвать к себе! Он и пришел, но отчет был бы неполным, если б мы не захотели последний раз согрешить в этом доме.

Мгновенно сообразив, что надо делать, и понимая, какими это чревато последствиями (все-таки белый день и любой может зайти к старшей вожатой), выбрала боевую позицию - лежа грудью на столе, предоставив ему право "провести" его отчет по своему сценарию. Я всегда любила эту позу, мне самой она доставляла огромное наслаждение, а если еще мужчина понимал в этом толк, был и нежен и горяч, то разрядка наступала одновременно, тем и хорош был этот способ. Какое счастье, что звонок по местному телефону пришелся уже на фазу расслабления!

- Алло! - встрепенулась я.

- Лидия Михайловна! Это говорит начальник лагеря. Я бы хотел зайти за отчетом, вы одни?

"Сквозь стены, что ли, видит?" - подумала я, а сама сказала:

- Да, конечно, одна, с кем же мне быть? Приходите!

Представляю, как дружно смеялись они с доносчиком, который успел доложить, что вожатый второго отряда находится у старшей. Что делать?