- О, как повезло моему мужу, он всегда мечтал о том, чтобы в доме считали деньги.

"Мой" засмеялся.

- Суп наливать?

Я глянула на суп. Какое там наливать! Серый, непрозрачный, столовского вида, он не возбуждал моего аппетита.

- Нет, благодарю, - ответила я вежливо.

- Тогда нажимай на закуску, ты же всегда любила поесть, - развеселился вдруг он, явно довольный мирной развязкой, вносившей ясность в его неясное положение.

Да, я любила поесть, это верно. И он тоже. Пожалуй, это нас больше всего и роднило. Сколько раз он презрительно корил меня за какие-нибудь покупки несъедобного содержания:

- Неужели ты не понимаешь, что это ненужные вещи? Представляешь, сколько можно бы на эти деньги купить мяса!

Или:

- Слушай, давай будем хорошо и много кушать!

Теперь, похоже, мечта его близилась к осуществлению - деликатесы дополняли скромные кулинарные способности его новой хозяйки. Красная рыба дорогая, колбаса, консервы, торт, шоколад - все было на столе. "Ничего себе! На широкую ногу начинает мой муж новую жизнь, - подумала я. - И откуда только у него деньги взялись? Ну, дай Бог счастья!"

Она так и не разговорилась. А он расцвел, раскудахтался:

- Давайте теперь будем пить чай...

"Еще чего! Такого удовольствия я вам не доставлю, - решила я. - Надо красиво смыться под каким-нибудь предлогом".

- Ну ладно, спасибо вам за хлеб, за соль, мне пора, дела! - резко и трезво объявила я, уже уверенная в том, что вполне справилась с трудной ситуацией и с собой - все-таки не деревянная.

А меня никто уговаривать и не собирался:

- Ну что ж, не будем задерживать! - последний раз уколол меня мой (или уже не мой) муж.

- Мой друг, с каким чувством я пошла к калитке?! На крыльце стояли о н и , а я для них была уже уходящим, последним кадром из кинофильма под названием "Жизнь". Оба они так вежливо махали мне вслед... Ну что ж, надо пережить и это. "И пусть не дурачит меня жизнь, я приму все, что она мне уготовила - и радости, и горести, и болезни, и праздники", - вспомнила я слова Юлия Цезаря в утешение себе. "Ну вот и принимай", - повторяла я себе, пока шла на электричку.

Повторяла и давилась откуда-то взявшимися непрошеными, странными слезами. Почему я плакала? Кого было жалко? Себя? Его? Нашей любви? Не знаю, только слезы были настоящие, и лились они рекой.

Но это было давно, очень давно. Они поженились, и теперь она хозяйка двухкомнатной квартиры и моего бывшего мужа. Из той нескладехи в халатике она превратилась в настоящую жену, уверенную в себе и вполне интересную женщину. И то сказать, женщина без мужа - социальный нуль. А вот с мужем - совсем другое дело. "Мой" тоже похорошел, стал респектабельным мужчиной. И - что имеет непосредственное отношение к моему рассказу - приоделся. Никогда на нем не было столько импортных вещей сразу - от ботинок до костюма. Так чудн? его видеть в молодежном стиле! Ну чем бы дитя ни тешилось. А комплекс вины все еще не отпускал меня: загубила его жизнь, не так с ним жила, не так себя вела, не так любила, наверное, он несчастный был, мой "монумент". Теперь за все разом Бог отвалил ему счастья: и жена молодая, и дочка уже новая, готовая, и теща хорошая вдобавок - живи и радуйся, только зачем же рубашки-то выкидывать?

Да, рубашки-рубашечки - свидетели нашего прошлого! Не у всех такие рубашечки, и не у всех такое прошлое. Оно особое у нас с ним было. А теперь будет с ней. И тоже свое, особое. А потом? Неизвестно.

Как интересно и разнообразно складывается порой жизнь... Все неведомо, непредсказуемо. Смотрю сейчас на дочь с ее мужем, наблюдаю, думаю об их будущем. Неужели их судьба повторит нашу? Да нет, вроде бы не похоже - живут хорошо, любят друг друга. А мы разве не любили? Или любовь - это самая неверная союзница в семейном союзе? Где же гарантия? И кто сможет предугадать судьбу двоих? На нас тогда с мужем, молодых, вся Новослободская улица любовалась да радовалась. И тогда, когда мы с фибровым чемоданчиком отправлялись в магазин за продуктами, и потом, когда он служил в армии и приезжал на выходные домой в шинели, а я рядом с коляской, молодая и счастливая, и жена, и мать.

- Мой друг, вот я и рассказала вам о том, что томило меня столько лет. Какие астрологи могли бы вычислить последующую метаморфозу? Никакие. Судьба наша в нас самих, вернее, в наших характерах. И в обстоятельствах, которые непредвиденны. А полустанок, на котором уже ждет нас грядущее событие, есть у каждого. Только надо доехать до него. Молодость хороша тем, что не ведаешь, что там, за поворотом. Зато зрелость прекрасна тем, что знаешь, что эти ошибки уже не повторишь. Будут новые, но это уж совсем другая песня. И даже если бы мы сопротивлялись своей судьбе, упирались, давили себя, все равно жизнь подбрасывала бы новые ситуации и задавала бы новые неразрешимые задачки.

Огнепоклонник! Красная масть!

Завороженный и ворожащий!

Как годовалый - в красную пасть

Льва, в пурпуровую кипь, в чащу

Око и бровь! Перст и ладонь!

В самый огонь, в самый огонь!

Огнепоклонник! Страшен твой бог!

Пляшет твой бог, насмерть ударив!

Думаешь - глаз? Красный всполох

Око твое! - Перебег зарев...

А пока жив - прядай и сыпь

В самую кипь! В самую кипь!

Огнепоклонник! Не опалюсь!

По мановенью - горят, гаснут!

Огнепоклонник! Не поклонюсь!

В черных пустотах твоих красных

Стройную мощь выкрутив в жгут

Мой это бьет - красный лоскут!

КАЗАНОВА СРЕДИ НАС

Он смотрел на меня так, как смотрят только художники и врачи. Внимательно и заинтересованно. Я была польщена его вниманием и, в свою очередь, изучала его лицо. Лицо, напоминавшее лик святого с иконы. Глаза и пронзительный взгляд приковывали внимание, притягивали, как магнит.

Удивительна магия первой встречи, первого взгляда, первого слова - все волнует. Я вышла после концерта, он предложил меня проводить.

- Я бы мог вас подвезти на машине, - сказал он.

- Я бы не отказалась, - ответила я.

Уже что-то случилось, замкнулась цепь, состоялся первый контакт. А дальше началась игра, известная с начала жизни на Земле.

Мы уже "зацепились" друг за друга. И каждый занял свою позицию: я расставляла сети, он "правил" ружье. Слова говорили, но значение имело только то, как мы говорили эти слова. Он - торопливо, нервно улыбаясь, возбужденно и весело. Каждый думал, что "добыча" сама шла в руки. И от этого мы были взволнованны и возбуждены. Каждый боялся спугнуть птицу.

- Мой друг, как вы уже, вероятно, поняли, эта история особая, и герой здесь особый, и ситуация особая, поэтому приготовьтесь к сюрпризам.

Мы перекидывались словами, как шариками для пинг-понга, соревнуясь в остроумии и находчивости:

- Я приехал из США, там была моя выставка, - сказал он.

- А у меня внук только что из Америки приехал, играл за сборную России в американский футбол, - ответила сдуру я.

Он резко тормознул:

- Какой внук, откуда внук? Я решил поухаживать за вами, а вы, оказывается, бабушка...

- Возраст имеет значение только для телятины, - резко парировала я, вспомнив английскую пословицу.

- Да, вы правы, - ретировался он.

Разница в годах была совсем незначительная, всего два десятка лет. Ему только сорок, мне только шестьдесят - в этом возрасте великая Сафо как раз полюбила юношу. Для союза мужчины и женщины это вообще не препятствие.

- Стоп! Мы приехали! Я привез вас к себе. Хотите взглянуть на мои картины? - спросил он и открыл дверцу машины.

- Ну что ж, пожалуй, это мысль... Выходим! - ответила я.

Мы вошли в квартиру, и я стала рассматривать его картины.

- Вы любите мужчин! - вдруг объявил он мне уже поставленный им диагноз.

- Да. А как вы это узнали? - удивилась я кокетливо.

- По глазам, - многозначительно ответил он.

- Я действительно люблю мужчин, у меня даже была рубрика в одном журнале "Мужчины - мои друзья".

- Только друзья? - прищурился он хитро.

- Нет, почему же! У меня и любовников целая армия, - отшутилась я.

- А-а-а-а, - как-то неопределенно протянул он. - А вы ревнивая?

- Нет! То есть почти нет.

Разговор шел сам собой, картины он показывал так же быстро, как и говорил, не дожидаясь моей реакции и оценки. Видно, живопись была для него способом выражения своих весьма запутанных и противоречивых отношений со Всевышним. Ему одинаково было дано и от Бога, и от дьявола. Картины были такие же нервные, как он сам. Как будто он метался между небом и землей, не зная, к чему пристать, и одиноко завис в воздухе.

- Скажу вам, мне давно нравилась его живопись. И теперь, рассматривая пристально его работы, я поняла, что на земле его крепко держит Женщина. Он ее исследует, она его занимает. На полотнах было великое разнообразие женщин. Он познавал их в жизни, любил и мучился, был изгнан ими и сам изгонял. И только один вопрос не давал ему покоя как художнику и как мужчине: что же такого дьявольского заключено в женщине, что тянет к ней неминуемо и постоянно? Почему, познав одно наслаждение, хочется сразу испытать следующее? И так и не насытившись, умереть...

Конечно, он страдает и ищет. Ищет-рыщет - как волк по лесу, так он по земле. Он уже стал человеком планеты. Ему мало России, в других странах пытается он найти... нет, не свое личное счастье, а ту особенную, ни на кого не похожую, которая больше всего приближает его к идеалу. И на стенах его квартиры одни женщины откровенны и бесстыдны, другие вальяжны, третьи скромны и застенчивы.

Кто они? Пассии, симпатии, жены, любовницы, знакомые, натурщицы, выписанные любовно и мастерски его кистью, оцененные его взглядом, заряженные его космической энергией?

В квартире лишь малая часть его работ, остальные в музеях, частных коллекциях, за рубежом. Сам он давно уже свободно пересекает границы и ездит, как к себе домой, в Лондон, в Венецию. В общем, вечный маргинал, скиталец, творец, художник, любопытный и жадный до жизни. Успех в живописи для него понятие относительное. Как художник он признан: сначала за рубежом, теперь и в России. Денег он зарабатывает ровно столько, сколько хватает для жизни. Но вот успех у женщин его волнует всегда. И это его не единственная, но пламенная страсть. Поэтому каждая встреченная им женщина неизменно дает надежду, что это наконец та, которую он ищет повсюду, как Орфей свою Эвридику.