- Я просто не знала, как ты отреагируешь.

- Ну, теперь знаешь! – повысил он голос.

Больше он не взглянул на нее за всю дорогу ни разу.

На въезде в поселок ям стало еще больше, и Искра надеялась, что именно поэтому он так напряженно сосредоточен. Стая ворон вспорхнула с изгороди, получив порцию грязи из-под колес. Кир, не отрываясь, смотрел перед собой. Казалось, он только что обсуждал с Искрой какой-то пустяк и, так и не закончив неинтересный разговор, отвлекся на дорогу. Выдавали его только побелевшие костяшки пальцев: он сжимал руль с такой силой, что тот рисковал вот-вот пустить трещину.

Она зашла в дом одна. Кир не выразил никакого желания идти с ней и познакомиться с мамой. Искру это не очень расстроило. И не потому, что она была уже не в том возрасте, чтобы получать ободрение матери или тем более благословение. Она просто вдруг почувствовала, что так будет лучше: их будущее с Киром снова стало видеться ей довольно смутно.

«Хорошо, что Клара еще мала, - подумала Искра, ведя дочь к машине, - Хотя, конечно, очень скоро она начнет задавать вопросы. А это значит, что ошибаться будет уже нельзя».

Кир вышел ей навстречу, открыл дверцу, помог посадить Клару в автокресло, снял с нее шапку и расстегнул куртку, чтобы она не вспотела в салоне. Он был бы хорошим отцом, подумалось Искре. Уж, конечно, гораздо лучше, чем Макс. Да и чем Август тоже. Да и вообще, разве Август хоть раз намекал или давал знать, что он готов стать отцом Кларе? Он совсем не проявлял интереса к ребенку, даже из вежливости. Он вообще не сделал ни одного поступка, который значил бы что-то конкретное. Единственное, что Искра от него получила, это три волнующих письмеца, вот и всё. А она все тешила себя дурацкими фантазиями, словно ей восемнадцать лет и она может не думать ни о чем, кроме своих собственных надежд.

«Надо как-то сгладить углы, - думала Искра, пока они выруливали на проселочную дорогу, - сейчас очень подходящий момент, при Кларе он не будет устраивать разборки и можно поговорить о чем-нибудь, что его отвлечет».

Она уже делала так. И, наверное, во многих семьях родители поступали также: использовали детей чтобы донести что-то до своих половинок - знак к примирению фразой, типа «какой же молодец твой папа, покажи ему, как мы его все любим». Или намек на недоверие словами «не скачи так сильно, папа не сможет тебя поймать». Или недовольство: «ты такой неловкий/недогадливый/медлительный! Весь в папу!». При этом посмотреть на адресата решимости все-таки не хватает. Только сказать это, обязательно мягко и ласково, обращаясь к малышу, хотя, на самом деле, ребенок здесь – просто конверт для послания, не более. Это, конечно, не хорошо. Но многие делают так… И Искра не была исключением. Она обернулась к дочери и заговорила с ней: веселым голосом расспросила ее, как ей жилось у бабушки, что она ела, во что играла. А потом, собравшись с духом, сказала, обращаясь к Кларе:

- А Кир был у нас в гостях. Правда, здорово? Он ведь хороший, да? Мы ведь любим Кира?

- Да! - звонко мявкнула Клара.

Это был очень сильный прием. Кир не удержался от улыбки.

- Я тоже вас люблю, - сказал он, не отворачиваясь от дороги.

Оставшуюся дорогу Искра и Клара пели своему водителю песенки. Дружно, нескладно, хором и без передышки.


***


Говорят, что женщины сами не знают, чего хотят, но хотят этого немедленно. На эту тему бытует масса шуток, а ведь, в сущности, это совсем не смешно. Как понять, что же, на самом деле, тебе нужно, женщина? Возможно, что какой бы выбор ты ни сделала, ты так и останешься несчастной, потому что вечно будешь терзаться об этой, упущенной возможности?

- Кир, я думаю, тебе надо поговорить с Августом.

- Зачем?

- Чтобы убедиться, что между ним и мной ничего не было.

- Я же сказал, что верю тебе, - равнодушно произнёс он.

Это звучало неубедительно. И тем более странно. Искра видела, как он однажды вспылил, просто заметив, что Макс до сих пор числится в ее телефоне как «любимый». А сейчас… он просто был слегка угрюм. Может, он и вправду верил ей? Но что ей тогда сделать, чтобы почувствовать, что с этим вопросом покончено? Что ей ему сказать? Пообещать что-нибудь? Поклясться? Признаться в любви?

Они снова сидели на ее кухне. В спальне тикал заведенный на утро будильник и горел ночник над детской кроваткой. В зале бубнил забытый телевизор. В мойке громоздилась накопленная за два бездельных дня посуда. Идиллия…

- Мы можем обсудить это позже, - предложила она.

- А что изменится позже?

- Ты… успокоишься.

- Я и так спокоен. То что у меня была пробита голова, не сделало меня неадекватом - сказал Кир жестко. Он сидел выпрямившись так, словно его привязали к спинке стула, лицо его стало каменным, движения скованными, будто он не потягивал чаек на маленькой кухне, а присутствовал на чаепитии у английской королевы.

- Брось, я об этом и не думала. Я просто считаю, что такую историю нужно переварить…

- Так ты думаешь, я ревную?

- Я не знаю. Это… не похоже на твою ревность.

- Вот именно.

- Не понимаю.

- Я тоже не понимаю. Я просто злюсь. Причем не на тебя, а на себя. Та ночь… на Байкале – вот что не идет у меня из головы.

Искра тяжело вздохнула.

- Так вот оно что, - она привычным движением собрала чашки и блюдца и, отвернувшись к мойке, включила воду.

Он молча ждал, когда она закончит с мытьем посуды. Эта пауза могла бы им помочь, дать возможность обдумать все и не наломать дров. Но ее не хватило. Им обоим было что терять, но и по ту сторону у них обоих еще была какая-то... иная надежда.

- Я так и знала, что ты не забудешь про Байкал, - сказала она, выключив воду.

Кир замотал головой:

- Ты не понимаешь. Ты давно мне нравилась. Буквально с первой встречи, ты уже тогда рассмешила меня, заинтриговала. А потом я захотел тебя, все больше и больше. И не мне даже в страшном сне бы не приснилось, что я мог бы делить тебя с ним. Я смутно помню, как я мог на такое согласиться на Байкале, что меня могло побудить. Чертов абсент, чертов белобрысый манипулятор, чертова похоть. Я ведь должен был с ума сходить от ревности, после того как проснулся и протрезвел, после того как все вспомнил. Меня должна бесить одна только мысль о тебе и о нем. Как и сейчас – должна бесить. Но нет. Я пытался изобразить что-то типа ревности, но я даже себя убедить в ней не могу.

Искра вытирала руки бумажным полотенцем – тщательно, каждый палец. Глаза она закрыла, сосредоточившись на том, чтобы подобрать нужные слова. Не отпугнуть, не ранить... Она уже всё поняла, поздновато немного. Сказанное Киром могло значить только одно: нет ревности – нет любви. Не обязательно сгорать от ревности, но хотя бы малая доля ее должна была быть. А раз так…

- Это очень мне знакомо. Когда я задумывалась о тебе и о нем, то тоже пыталась найти в себе хотя бы крупинку ревности. Но нет, тишина. Я никак не могла понять, почему так происходит. Мне было обидно видеть фотографии, где ты был с другими женщинами и мужчинами, но что касается тебя и его…

- Что? – он затаил дыхание.

- Это… как будто правильно. Вы словно созданы друг для друга. Даже мне так кажется.

- Бред, Искра. Это ты и он созданы друг для друга.

Она пораженно смотрела на него, забыв все слова на свете.

- Поэтому я не могу ревновать тебя к нему, Искра. Потому что понимаю, что ты должна быть с ним.

- Кир…

- Это правда. И ты сама это знаешь. Ведь так?

- Нет, не так!

- Ты была права, что не торопилась. Ты тянула время, ты… подсознательно хотела другого.

- Не решай за меня, Кир!

- Да все давно решено. Это написано у тебя на лице. Или ты хочешь подождать год-другой, когда созреешь сказать мне это сама?

Это был тупик. Назад уже не перемотать, а впереди… впереди глухая, холодная стена.

- Ты ошибаешься, Кир.

- Просто тебе нужно время, чтобы это осознать. Ты сама это сказала.

- Он мне не нужен, он…

Кир резко поднялся и поморщился, должно быть от вспыхнувшей головной боли.

- Может быть, из порядочности ты так и не решишься с ним переспать. Но ты тоскуешь по нему, Искра. Телом и тут, – он уперся указательным пальцем ей в лоб. - Я это чувствую.

Он на ходу выпил остатки чая и пошел в прихожую. Она ошарашенно смотрела ему вслед. Может, это такой хитроумный способ красиво избавиться от нее? Ну в таком случае, она здорово ему подыграла, прямо-таки от души.

- Ты уходишь? – спросила она ему вдогонку.

Он остановился уже за порогом кухни, повернул голову в пол-оборота.

- Да.

- Кир, пожалуйста, одумайся…

- Меня к тебе, конечно, тянуло и тянет до сих пор, но это можно пережить. Я желаю тебе счастья, Искра.

Он одернул свитер и пошел в прихожую. Искра набрала в легкие воздуху и вцепилась в косяк двери. Она не пойдет за ним по пятам и не будет унижаться. Хочет идти – пусть идет. Провожать его она тоже не станет, это будет глупо: стоять над ним и ждать, пока он зашнуруется-застегнется, чтобы поскорее выпроводить его и запереть за ним дверь. Она вышла к нему, только когда щёлкнул, отпираясь, замок.

- Он всегда был бы между мной и тобой, - сказал Кир, занеся ногу над порогом. Затем он вышел.

Искра встала у выхода, глядя ему вслед. Она не спешила закрывать дверь, хотя сразу покрылась «гусиной кожей» от подъездного холода: Кир должен чувствовать, что она его провожает, что не спешит поворачивать замки между ними. Он все-таки не понимал, как он нужен ей.

Прежде чем свернуть на лестницу, он остановился на секунду, всего одну. Если бы он простоял там дольше, она бы не выдержала и бросилась его обнимать, целовать в его многострадальный, покрытый свежими рубцами затылок и шептать, чтобы он никуда не уходил, что он дурачок и несет чушь, что никто, кроме него, ей не нужен и нет тут никаких сомнений. Она призналась бы, что любит его. Всей душой. Когда он скрылся за лестничным пролетом, она заставила себя вернуться в дом, запереться на два замка и цепочку и скорее уйти в спальню. Ей было страшно холодно стоять в этой темной прихожей.