- Уже собрался? – Август вошел через гараж и поэтому Кир его не заметил. Он стоял, прислонившись к книжному шкафу, засунув руки в карманы брюк. Шея его была обмотана широким клетчатым шарфом.

- А ты только прилетел?

- Почти. Заскочил в аптеку по дороге.

Кир кивнул на его обмотанную шарфом шею:

- Простыл все-таки?

- Да. Ночью было слегка... прохладно.

Кир виновато пожал плечами.

- Ну... ты не маленький, и умеешь лечиться.

- В отличие от тебя, - фыркнул Август и перебросил конец шарфа через плечо. - Не бойся, Кир, я не пропаду. А о тебе теперь есть кому позаботиться.

Он кивнул, соглашаясь.

- Переезжаешь к ней?

- Нет, я снял квартиру недалеко от офиса. Всему свое время.

- Ты прав. Торопиться теперь уже некуда, - Август кашлянул и прошел на кухню, включил чайник, вынул из заднего кармана пакет с каким-то порошком, высыпал его в стакан. - Я не буду желать тебе счастья, ладно? – сказал он, не поднимая головы. - Поберегу это для свадьбы.

- Как хочешь. Если... все-таки будет худо, позвони, я приеду.

- Конечно, приедешь, - согласился Август, не слишком стараясь скрыть иронию в голосе. - Иди уже.

- До встречи в офисе, - сказал Кир, сгребая все сумки одной рукой.

- Убирайся.


Глава 20


Циферблата будильника не было видно за армией пузырьков, за шприцами, ампулами, градусниками разных видов. Судя по тому, что по телевизору один за другим отключались каналы, стрелки должны были показывать примерно 2 часа, но Искре казалось, что эта ночь тянется гораздо дольше. Беспросветная темень за окном, словно полярная ночь с давно забытым началом и далеким, призрачным рассветом где-то там впереди... если доживешь. А ведь еще вчера у нее была совсем другая, фантастическая жизнь и заботы, от которых трепетало все внутри. Теперь же… ей всё это казалось лишь сном. Прямо раздвоение личности какое-то.

Клара болела редко, но, как говорится, метко. Наверное, здоровье ей передалось от отца – крепкий иммунитет, который редко поддавался даже очень серьезным вирусам. Но если уж это случалось, то девочка начинала болеть: тяжело, с температурой под 40, с кашлем до рвоты и ночным бредом. Чем только не лечила ее Искра в таких случаях: натирала, делала ингаляции, перепробовала разные лекарства, уколы, свечи, а потом, сдавшись, подключала антибиотики. Бесполезно. Девочка стабильно болела ровно неделю, без каких-либо улучшений. А потом, всегда именно на восьмой день она посыпалась без температуры, бодрая и жутко голодная. Еще пару дней она слегка покашливала, а затем проходило и это. Такую особенность ее организма Искра уже хорошо изучила и перестала пичкать ребенка лишней химией, понимая, что толку нет, нужно просто запастись терпением, контролировать температуру и ждать.

Когда Искра переступила порог квартиры, волоча за собой чемодан, то сразу поняла, что что-то не так: Клара не выбежала к ней навстречу, уши резала непривычная тишина, а в воздухе явственно ощущался запах лекарств. Искра даже без объяснений матери все поняла. И мгновенно переключилась. Внутри у нее будто сработал какой-то рычаг, который отменял мысли и задачи, не связанные со спасением дочери. Все ее прежние переживания скукожились до прозрачных привидений на самом дне сознания. Действовала она четко и хладнокровно, не обращая внимания на советы и комментарии суетящейся под рукой мамы. Сбросив верхнюю одежду на полу в прихожей, она вошла в зал, села на край дивана и потрогала лоб дочери. Та даже не открыла глаз и посмотрела на мать сквозь тонкие щелочки сомкнутых век. То ли она спала, то ли просто обессилила от жара.

Тратить время на измерение точной температуры Искра не стала – и так было ясно, что она зашкаливала за 39. Жар Кларе всегда удавалось сбить только уколом – это Искра тоже уже давно усвоила, и даже не пробовала перепроверять: сдвинула все прочие пузырьки в сторону, принесла из кухни шприц, спирт, вату, ампулы. Маленькая пухлая ручка меж ее пальцев только слегка дрогнула от укола, слипшиеся рыжие ресницы дрогнули.

- Тс... – прошептала Искра, касаясь губами пылающего лба, - скоро тебе станет лучше.

Потом она уложила маму отсыпаться, заверив, что справится сама. И позвонила на работу – сообщить, что берет больничный на неделю. Затем она осмотрела свои запасы лекарств, наполнила и принесла к постели Клары термос, проверила, не нужно ли готовить что-нибудь на ужин. И только после этого позволила себе слегка расслабиться. Забравшись к Кларе под одеяло, Искра постаралась не вспоминать о том, что так и не приняла до сих пор душ. Это было очень нехорошо, но у нее легко это получилось: на первом месте были переживания поважнее. Она ужасно хотела просто полежать рядом со своим ребенком. Девочка горела очень сильно – градусник был не нужен, чтобы понять это. Искра прижала ее к себе и прошептала:

- Спи...

Клара снова посмотрела на нее сквозь щелочки век, а потом закрыла глаза. Сил на непослушание у нее явно не осталось. Ну и хорошо. Искра долго лежала, не двигаясь и рассматривая лицо дочери, каждую черточку, каждую полоску на потрескавшихся губах, слушала ее дыхание, трогала лоб. Наконец жар начал спадать. Искра облегченно вздохнула и, сложа руки под головой, задумалась.

Клара заболела очень не вовремя, просто невообразимо как не вовремя,- подумалось ей. Они с Киром всего час назад расстались в аэропорту, обменявшись многозначительным «до завтра». А теперь она пропадет на неделю, и он решит, что она его избегает. Но винить тут было некого, кроме себя самой – в последнее время слишком уж сильно она сконцентрировалась на своей личной жизни, вообразила, что полностью от всего свободна. И получила от дочери хорошее, бодрящее напоминание: она в первую очередь мать, а потом уже женщина. Искре стало отчаянно стыдно за свою досаду на болезнь Клары. И она пообещала ей – шепотом, и себе самой – мысленно, что они не расстанутся до ее полного выздоровления. Остальное подождет.

Кир позвонил утром. Он хотел приехать, спросил, не нужна ли помощь, врачи, лекарства. Голос его был неподдельно взволнованным. Искра отказалась как можно мягче. И снова подумала, как это все неправильно. Но пускать его в свой дом, особенно при матери, она пока была не готова. Кир не настаивал. Он мог бы приехать в своем стиле: без приглашения, с пакетом всяких сладостей, но не сделал этого. Потому что не знал, нужен ли ей, хочет ли она его видеть. Она и сама не знала толком. Чувство вины перед Кларой перебило все остальные.

Телефон она не отключала, но, поскольку за поездку он успел порядком разрядиться, то почти сразу начал глухо попискивать из сумки, а вскоре стих совсем. Пока Клара бодрствовала, Искра была полностью занята ею: они либо развлекались, насколько это позволял постельный режим, либо боролись с растущей температурой. Но едва Клара засыпала, как Искра испытывала сильное желание достать телефон и позвонить Киру. Сказать ему, что скучает, что хочет его видеть. Или просто послушать его успокаивающий, веселый голос. Но она сделала над собой усилие и отказалась от этой идеи. Прежде чем что-то говорить ему, ей требовалось время на размышление, и ее вынужденное уединение тут могло пригодиться.

Нужно было разложить все по полочкам. Понять что-нибудь. Хотя бы себя саму и свои чувства. А еще – последствия. Что бы ни говорил Кир, Искра была не дурой и понимала, что произошедшее на Байкале не забудется никогда. Даже если бы они этого очень хотели.

А ведь она не хотела это забывать.

Искра не знала, что ждет ее с Киром – какие ночи, какие дни... но то, что произошло между ними тремя, пока что было лучшим в ее жизни воспоминанием. Ее интимным воспоминанием, - поспешила она мысленно исправиться. Ведь у нее были и другие, тоже самые прекрасные и волшебные моменты, связанные с Кларой, с детством... даже с Максом. Хотя нет, воспоминания о нем уже давно почернели под налетом обид.

Конечно, назвать воспоминания о ночи на Байкале обычными было нельзя. Так какими они были? Как ей к этому относиться? Искра попробовала представить себе, что ее воспоминание – это бокал вина. Она пробует его, перекатывает на языке, задействует все рецепторы и пытается понять, из чего оно сделано. Первым, самым ярким, было чувство блаженства – от него хотелось зажмуриться, сжать колени и не выпускать это чувство из себя. Но оно длилось всего несколько секунд, а потом начинали подключаться другие: смущение, например. Сперва Искра приняла это чувство за стыд, даже решила, что именно из-за стыда она опасается встречи с Киром. Но потом она поняла, что стыда никакого тут нет. Его не нужно испытывать перед человеком, который смотрел на нее утром так, как смотрел Кир. В его взгляде было обожание и желание. И никакого осуждения. По крайней мере, пока.

Конечно, был еще Август – возможно, она испытывала стыд перед ним? Нет. Да просто потому, что она еще не видела его после той ночи и не могла знать, как он на нее посмотрит и какие эмоции это у нее вызовет. Скорее всего… скорее всего, они вообще постараются пореже видеть друг друга. Это будет самое верное решение.

Было еще одно негативное чувство – чувство вины. Но его Искре удалось изгнать путем долгих убеждений себя самой: ей не за что быть виноватой, она никого не предала в ту ночь, никому ничего не обещала. Это они – обещали ей. Пусть не словами, но они оба терзали ее уже несколько месяцев. Так что если кому-то и стоило испытывать чувство вины, так это Киру и … о втором ей лучше привыкать думать поменьше.

После того, как она хотя бы поверхностно разобралась в своих ощущениях, то перешла к вопросу о том, что же ей нужно. Казалось бы, ответ был ясен: у нее нежные чувства к Киру, и это взаимно. И значит, она должна хотеть его. И она хотела. Но… снова с каким-то привкусом. И уже это чувство она распознать не могла, как ни старалась. Только где-то на дне со знания, в полусне, очень тихо, ей шептала собственная совесть: ты врешь, ты знаешь ответ. Но она игнорировала этот голос и только продолжала холодно и здраво рассуждать, решать, как будет лучше для нее и для Клары. Как будет правильно. И рассуждения эти, состоящие из одной-единственной фразы, до раздражения напоминали самовнушение: только быть с Киром.