Зазвонил сотовый телефон Максима. Дина вздрогнула и остановилась. Он ответил на звонок, наблюдая за переменой в лице Дины. Похоже, она снова пришла в себя.

Максим быстро свернул разговор и спросил:

— Что у вас случилось? Вы кого-то потеряли?

— Да, мужа.

— О! Соболезную. Он умер, погиб?

— Нет, я умерла.

— Понятно.

Ему действительно было понятно, что случилось с Диной. Ситуация типичная, хоть и болезненная. Дина не первая и не последняя, кто узнал об измене мужа. Особого сострадания Максим не испытывал. На голодный желудок высокие чувства его не посещали.

— Смею заметить, — говорил Максим, — что внешне вы вполне живая, и торопиться на тот свет не следует, мы там проведем всю вечность…

Дина вдруг стала преображаться на глазах. Она улыбнулась сначала робко, потом шире, облегченно вздохнула.

Нашелся выход! Разом избавиться от этой невыносимой боли унижения, бессмысленности существования, черного смолянистого мрака, в котором невозможно дышать. Есть выход — надо покончить с собой. Сразу будет покойно, легко, уже сейчас, когда пришла спасительная мысль, стало свободнее в груди и светлее в голове.

— Черт! — выругался Максим.

Он прекрасно видел, что происходит с Диной. Получилось, что он невольно подтолкнул ее к суициду. А ведь все сложилось почти удачно — Дина очухалась, можно было ее оставить и пойти, наконец, ужинать. Теперь же, пока он набивает брюхо, она бросится с моста или под поезд. Анна Каренина, ексель-моксель!

— Послушайте, Дина… — хмуро начал он.

— Как вы тут оказались? — перебила она.

— Так же, как и вы. Мы с вами гуляем, уже пять кругов нарезали вокруг здания.

— Да? Я не заметила. Вы идите, Максим! А я еще поброжу.

Ей очень хотелось, чтобы он ушел. Предаться в одиночестве счастливым, утешительным мыслям о самоубийстве. Смаковать их, тешиться, крутить во все стороны, примерять и так и эдак. Дина внутренне ликовала, приятно было снова видеть и слышать, мыслить связно и логично. С глаз точно спала пелена, из ушей и ноздрей вынули ватные затычки, окружающий мир вернулся — заблестел, зазвучал, запах.

— Всего доброго, Максим! — попрощалась Дина.

— Ничего доброго! — огрызнулся он. — У вас есть дети?

— Да.

— Дочь?

— Да. То есть нет. Сын. О, ужас! — Дина со стоном закрыла лицо руками.

— Вот именно! — поддакнул Максим.

Дина вспомнила свой навязчивый страх в детстве — страх маминой смерти. И ее собственный сын, пятилетний Сережа-маленький, недавно попросил:

— Мама, скажи мне точно, когда ты умрешь, чтобы я подготовился.

— Не нужно готовиться, сыночек. Это будет еще очень-очень не скоро. Я буду старенькая, а ты совсем взрослый.

— Какая старенькая, как бабушка Оля? — требовал конкретизировать сын.

— Намного старее. Бабушка Оля у нас в полном расцвете сил. Такая старенькая, как на рисунке в книжке со сказками.

— В платочке?

— В платочке, — согласилась Дина.

— Ты умрешь, — продолжал уточнять Сережа-маленький, — когда начнешь носить платочек?

— Можно и так сказать. — Дина посчитала нужным свернуть тему. — А ты знаешь какой будешь взрослый?

— Как папа?

— Еще взрослей. И у тебя, — грозным голосом заговорила Дина, — будет расти борода. Вот тут, тут и тут. А здесь усы, — щекотала она сына. — И в других местах появятся волосики. Еще не появились? — Она забралась ему в подмышки. — Ой, что-то есть! Тут живет смешинка.

Сережа-маленький хохотал и счастливо верещал. А потом он забрался в ее шкаф, вытащил все шейные платки и косынки, заодно прихватил шарфы и выкинул в мусорное ведро.

— Не слишком ли круто ты обошлась со своим гардеробом? — спросил вечером муж, Сережа-большой.

— Что ты имеешь в виду? — не поняла Дина.

— Я только что отнес на помойку ведро, набитое твоими платками.

— Как отнес? — ахнула Дина. — Как на помойку?


Она не может покончить с собой, потому что жизнь сына во сто крат дороже ее собственной. Открывшаяся было дверь с надписью «Запасной выход» ей не подходит. Нужно повернуться и идти в другую сторону, снова во мраке, без кислорода, без надежды.

Максим наблюдал очередное превращение Дины из разумного человека в зомби. На ее лице застыла улыбка, но это уже была улыбка жалкой сомнамбулы, которая бродит во сне с открытыми невидящими глазами.

— Пойдемте! — взял Максим Дину за локоть и повел к выходу.

Она безропотно, механически подчинилась. Если бы он оставил ее на скамейке и сказал: «Сидите!» — она бы сидела. Если бы развернул от себя и велел идти в противоположную сторону, она бы пошла. На более сложные команды: «Говорите!», «Отвечайте!» — Дина не реагировала. Максиму не удалось узнать, где она живет, по какому номеру можно связаться с ее родными. И советы не расстраиваться, не отчаиваться, потому что все пройдет, зарубцуется, были пропущены мимо ушей.


Два вопроса: «Как он мог?» и «Как она могла?» — сначала просто стучали в Дининой голове. Потом вырвались наружу, разрослись до гигантских размеров, одеревенели, превратились в ящик, который накрыл Дину. Ящик напоминал крышку гроба. Она не пропускала воздух, звуки, но под нее свободно заползали другие вопросы-муравьишки, упреки-букашки, обиды-жучки. В душном темном гробу насекомые кусались безжалостно.


Дина очнулась от боли в пальцах. Они с Максимом сидели друг напротив друга на диванчиках в полутемном ресторане. Столики отгорожены высокими панелями, тихо звучит музыка, слышен гомон и звон приборов. Дина не помнила, как они сюда пришли, как Максим сделал заказ официанту. Максим крепко сжимал ее кисть.

— Ой! — Дина попыталась выдернуть руку.

Максим ослабил захват, но руку не отпустил.

— Навели на резкость? — спросил он. — Я, конечно, благодаря кинематографу знаю, как выводить людей из ступора. Но представьте, как это будет выглядеть, когда я начну вас хлестать по щекам, брызгать водой? Очнулись? Прекрасно.

— Ресторан? — удивленно оглянулась по сторонам Дина.

— Ресторан, — подтвердил Максим. — Сейчас вы будете есть и пить. Сначала пить.

Он пододвинул к ней пузатый фужер, наполовину наполненный коричневой жидкостью.

— Коньяк. В лечебных целях. Быстро выпить.

— Я не пью.

— Пьете! Или я насильно волью, предварительно надавав по физиономии. Я не шучу!

«И вы мне порядком надоели, — добавил он мысленно. — Что б мне было уйти с работы на полчаса раньше».

— Но… — начала Дина.

— Никаких но! — жестко сказал Максим.

— Хорошо, — неожиданно согласилась Дина.

Подчиняться чужой воле — это тоже выход. Не нужно терзаться, принимать решения, можно тупо, не рассуждая, выполнять приказы.

— Пейте! — повторил Максим и вложил в руку Дины фужер.

— А вы?

— А я за рулем. На раз-два-три. На выдохе. Вздохнула, выдохнула. Раз, два, три!

Дина зажмурила глаза и выпила половину, огненный остаток не лез в горло.

Но Максим не позволил опустить фужер, придержал своей рукой:

— До конца. Не дышать! Это лекарство. Молодец! Сейчас полегчает. Как ощущения?

Дина прислушалась к себе. Ощущение было такое, что коньяк, минуя органы пищеварения, сразу поступил в кровь, растворил внутреннюю дрожь, согрел.

— Лихо! — оценила Дина и свои ощущения, и командирские замашки Максима.

Официант поставил перед ними большие тарелки с салатами.

— А теперь ешьте! — велел Максим и сам принялся орудовать ножом и вилкой.

— Спасибо, не хочется.

— Через не хочется! Сытое брюхо к горю глухо.

— К ученью.

— Что?

— Пословица звучит: сытое брюхо к ученью глухо.

— Сойдемся на том, что оно ко всему глухо: к ученью, к горю, к любви, к ненависти. Вам сейчас требуется сытое, пардон, брюхо? Требуется! Вот и ешьте без капризов.

Обычно у Дины пропадал аппетит во время болезней, острых переживаний. В институте за сессию она теряла по пять килограммов. Когда хворал сын, не могла себя заставить ложку супа проглотить. После того что сегодня случилось, у Дины должна была начаться злостная анорексия. Она с легким ужасом смотрела на тарелку размером с небольшой тазик, на гору салата «Цезарь» — столько она и в добром здравии осилить не смогла бы.

— Приступайте! — с набитым ртом приказал Максим. — За маму, за папу и за себя любимую. Вы уже поняли, что со мной шутки плохи?

— Да, — кивнула Дина, наколола листочек салата и отправила в рот.

Когда официант принес горячее, тарелка Максима была чиста, а Дина справилась с третью салата. В одной руке официант держал тарелку с рыбой, зажаренной на гриле, в другой — сочный стейк с гарниром.

— Рыба или мясо? — спросил Максим Дину.

Она помотала головой и посмотрела на него жалобно.

— Значит, даме рыбу, — постановил бессердечный Максим.

К своему удивлению, Дина съела почти всю порцию, рыба была отменно вкусной. Потом они выпили зеленого чая. От коньяка и обильной еды Дина слегка осоловела. Ее уже не накрывало страшной гробовой крышкой. Боль поселилась внутри, в сердце. Точно в него вживили маленького ежика с очень острыми иголками. Но если забыть про ежика и дышать не глубоко, а мелко, то иголки почти не кололись, не дырявили сердце насквозь, и оно почти не кровоточило.

Максим расплатился, они вышли на улицу, сели в его машину.

— Куда вас отвезти, Дина?

— Куда? — переспросила она и почувствовала, как иголки зашевелились.

— Может быть, к родителям?

— Мама с сыном в доме отдыха.

«Если бы Сережа-маленький был дома, — подумала Дина, — этого бы не случилось. Но, может, это у них не в первый раз, а триста двадцатый. Как больно!» Иголки впились в сердечную мышцу.