— Взгляните на карту, — предложил Килкрейг. — Если мы объединимся, наша сила будет вдвое, а то и больше, превосходить силу Маклаудов.

— Да, пожалуй, — пробормотал герцог.

— Они не только жадны и бесчестны, но еще и неорганизованны, — продолжал Килкрейг. — Их вождь предпочел беззаботную жизнь на Юге, как и многие другие, предавшие тех, кто им доверился.

Помолчав, старик продолжал:

— Клан без вождя — словно корабль без руля. Герцог молчал. Немного выждав, Килкрейг спросил:

— Милорд герцог, вы принимаете мое предложение?

— Принимаю охотно, — ответил герцог.

— Тогда поступим так, — произнес Килкрейг. — Я освобожу Торквила Макнарна и тех троих, что были с ним. Я принесу священную клятву на кинжале в том, что Килкрейги будут жить в мире с Макнарнами — и вы поступите так же. А чтобы все наши подданные удостоверились, что рука дружбы смывает лежащую между нами кровь, вы женитесь на моей дочери!

В первый миг герцог подумал, что плохо расслышал Килкрейга.

Лишь чрезвычайным усилием воли ему удалось не раскрыть рот от изумления.

После долгого молчания он спросил, и голос его ему самому показался чужим:

— Вы сказали, что я должен… жениться на вашей дочери?

— Она вошла в брачный возраст, но мужа ей я еще не подыскал, — ответил Килкрейг. — И мой, и ваш кланы будут уважать ее как герцогиню Стратнарн. Все трения между нами исчезнут, и мы сможем сообща дать отпор Маклаудам.

«Звучит очень разумно», — подумал герцог, поддаваясь чарам глубокого звучного голоса Килкрейга.

Но тут же напомнил себе, что не собирается жениться — тем более на невежественной шотландской дикарке, отстоящей от его обычного образа жизни столь же далеко, как какая-нибудь австралийская туземка!

— Я полностью согласен, — заговорил герцог вслух, — , что мирный договор и объединение будут выгодны для обоих наших кланов. Однако, надеюсь, вы поймете, если я скажу, что в настоящий момент не имею намерения жениться…

Килкрейг откинулся в кресле.

— В таком случае, ваша светлость, нам нет смысла продолжать разговор. Торквил Макнарн отправится в Эдинбург. Надеюсь, судьи не будут к нему слишком строги, учитывая его юный возраст.

Герцог не вскочил с места: он остался сидеть, не сводя глаз с Килкрейга и мысленно ища какой-нибудь способ вырваться из этой ловушки.

— Мне кажется, — заговорил он наконец почти просительно, — то, что я согласен принести клятву дружбы, — уже большой шаг вперед. К чему же мне обязательно жениться?

Килкрейг не пошевелился.

— Во-первых, — ответил он, — я сомневаюсь, что мой или ваш кланы поверят одним словам. Им нужен зримый, материальный знак, подтверждающий, что наши отношения изменились.

Герцогу пришлось признать, что это очень похоже на правду. Более того, поскольку большинство горцев не умели читать, их трудно было ознакомить с новым положением вещей. Килкрейг прав: лучше всего сделать это на пышной и запоминающейся церемонии, на которую, без сомнения, прибудет большинство членов клана.

— Во-вторых, — продолжал Килкрейг, — если я отдам вам Торквила сейчас, кто поручится, что вы не разорвете наше соглашение?

— Вы сомневаетесь в моем слове? — резко спросил герцог.

Килкрейг цинично улыбнулся — уголки губ слегка приподнялись, но глаза остались холодными.

— Такое уже случалось в прошлом. Вспомните, как в 1423 году ваш предок поклялся не нападать на наши северные земли.

Герцог не помнил этой истории, а может быть, и никогда о ней не знал.

— Килкрейги поверили ему, — продолжал старик, — и Макнарны захватили их врасплох. Они убили пятьдесят наших воинов, обесчестили их жен и дочерей, угнали весь их скот!

По голосу старика герцог почувствовал, что эта давняя история для него жива и важна, как будто произошла вчера.

— Я долго думал, — продолжал Килкрейг, — и понял, что только брак между вами и моей дочерью принесет мир на нашу многострадальную землю.

— Значит, если я не соглашусь на ваше предложение, — произнес герцог, — вы отправите Торквила в Эдинбург?

— Люди уже снаряжены в дорогу, — отозвался Килкрейг. — Мой старший сын поедет с ними и подаст иск. Герцог застыл на месте. Он знал, что, бросив Торквила в беде, не сможет взглянуть в лицо ни одному человеку из своего клана. Более того, его собственное имя окажется непоправимо запятнано.

Он представил себе, как быстро пронюхают эдинбургские журналисты, что племянник герцога Стратнарна заключен в тюрьму, словно простой воришка!

Несомненно, по времени суд совпадет с приездом короля, значит, герцог превратится в посмешище не только для шотландцев, но и для знатных англичан, сопровождающих Его Величество в путешествии. Он понял, что загнан в угол: выхода нет. Чтобы выиграть время, герцог задал еще один вопрос:

— А ваша дочь согласится?

— Моя дочь, как и все остальные члены моей семьи, сделает то, что я ей прикажу, — ответил Килкрейг. — Она будет служить вам так же верно и послушно, как и мне.

«Почему я молчу? — думал герцог. — Почему не встану и не скажу Килкрейгу, что никогда не поддамся на этот грубый шантаж?»

Однако он видел, что этот старик во многом похож на его отца: как и отца, его невозможно сбить с намеченного пути ни уговорами, ни мольбами, ни угрозами.

Чертово шотландское упрямство! Все они такие — готовы умереть, но не покориться. Скорее будут драться до последнего издыхания, чем признают себя побежденными.

В какой-то миг герцогу показалось, что он спит. Сейчас он проснется у себя в лондонском особняке, где нет никаких вопросов и сложных решений — кроме, может быть, вопроса о том, каким узлом завязать шейный платок.

Герцог хотел попросить себе время на размышление, чтобы с кем-нибудь посоветоваться.

Однако он понимал, что Килкрейг ждать не будет. Он ведь сказал, что его люди уже готовы везти Торквила в Эдинбург, и герцог знал, что это — не пустая угроза.

Герцог вгляделся в суровое лицо вождя и увидел на нем твердую, как гранит, решимость.

Так же смотрел на него отец перед тем, как занести безжалостную плеть.

И неожиданно для себя герцог услышал собственный голос:

— Если я приму ваше предложение, Килкрейг, вы отдадите мне Торквила и тех троих, что схвачены вместе с ним?

Килкрейг не шевельнулся, но герцог услышал его негромкий властный голос:

— Торквил Макнарн приедет к вашей свадьбе. Думаю, свадьбу лучше всего назначить на тот день, когда ваш клан — и, надеюсь, мой вместе с ним — будет приносить вам клятву верности.

— Но ведь это произойдет завтра или послезавтра! — воскликнул герцог.

Он вспомнил слова Данблейна о том, что Макнарны соберутся со всех концов страны — это, без сомнения, означало принесение клятвы.

— Вот именно, — ответил Килкрейг. — Поскольку ваш клан старше, свадьба состоится в вашем замке, и вы представите Клолу двум кланам одновременно.

«Отличная мысль», — как-то отстранение подумал герцог. Теперь он не сомневался, что Килкрейг обдумывал этот план много дней, а может быть, и недель.

И самое печальное — он понятия не имеет, как выбраться из этой ловушки!

«Должен быть какой-то выход, — думал герцог в отчаянии. — Какая-то увертка, какая-нибудь отговорка, чтобы ослабить затянувшуюся на шее петлю…»

— Мне кажется… — начал он.

Килкрейг нетерпеливо пошевелился в кресле.

— Вы пообедаете с нами, милорд? — спросил он. — Или сразу поедете домой?

Это был ультиматум. Герцог вдруг с необычайной ясностью почувствовал: что бы он ни ответил сейчас — возможности передумать и исправить положение уже не будет.

Страстно, как никогда в жизни, герцог желал встать и бросить Килкрейгу в лицо все, что о нем думает, — и плевать на последствия!

Но он знал, что это пустые мечты. Он никогда не сможет предать родную кровь.

Медленно и с достоинством герцог поднялся на ноги.

— Я умираю от голода, Килкрейг, — ответил он.


По дороге домой герцог все вспоминал изумление на лице Данблейна, когда в конце обеда Килкрейг объявил своим родичам, сидевшим за столом, о принятом решении.

Они, кажется, были удивлены не меньше управляющего.

— Объединиться с Макнарнами? — переспросил один из старших сыновей Килкрейга.

Он говорил тихо, но в голосе слышалось сдерживаемое бешенство.

— Только так мы сможем обуздать Маклаудов, — ответил Килкрейг.

Мужчины не упоминали имени сестры, но по красноречивым взглядам герцог догадался, что они думают именно о ней.

В конце обеда Килкрейг поднял бокал в честь гостя — и герцогу пришлось чокнуться с ним.

— Пусть сердца наши будут едины, — произнес Килкрейг по-гэльски.

И герцог не без затруднения ответил на том же языке:

— Да исполнится ваше желание!

Он был в гневе и смятении и, только выехав из замка под резкие звуки волынок, сопровождаемый многолюдной процессией, вспомнил, что так и не увидел свою предполагаемую невесту.

Герцог натянул поводья, собираясь повернуть коня обратно.

Черт возьми, как он мог об этом забыть! Ведь, кроме всего прочего, это оскорбление для женщины, на которой он собирается жениться!

Но тут же герцог понял, что старый Килкрейг намеренно не дал им познакомиться.

Старый вождь продумал все до мельчайших деталей и выполнил свой план в точности. И победил.

«А я проиграл, как мальчишка!»— нещадно язвил себя герцог.

Но как мог он отказаться от предложения Килкрейга? Ведь это значило — принести в жертву не только Торквила, но и собственную гордость и честь.

Пару раз герцогу случалось читать в бульварных газетах подробные и красочные реляции о своих амурных приключениях.

Газеты в то время совершенно распустились: их поощрял сам король, который только смеялся, читая фривольные заметки о себе.

Но герцог в такие минуты скрипел зубами и готов был проткнуть наглеца-журналиста шпагой или всадить в него пулю из дуэльного пистолета!