Вернулся Флойд Гиббонс, на этот раз со своей женой. Он написал бестселлер, книгу про битву при Белло Вуд, и у него теперь была новая работа – репортер на радио.

Очень современный парень, этот Флойд. Я пыталась подбить его на то, чтобы отправиться в Ирландию и подготовить программу о войне за независимость.

– Скучно и опасно, – ответил он. – Плохая комбинация.

Вместо этого Флойд, его жена и я пошли в «Ритц». В город вместе с мужем Джимми Пикфордом приехала Олив Томас. «Флэппер» собственной персоной.

– Интервью со звездой кинематографа всегда попадает на первую страницу, – заявил Флойд. – Мы вытащим их в город. А вы сфотографируете. Развлечемся немного.

– Нет, спасибо, – ответила я.

– Париж – это праздник, – обратилась ко мне его жена. – Не стоит быть единственным человеком, который отказывается хорошо проводить здесь время.

– Вы Келли из Чикаго, – сказала мне Олив Томас, когда мы с ней познакомились, – а я Даффи из Питсбурга.

Она была очень красива. Белоснежная ирландская кожа. Голубые глаза.

– Поехали гулять с нами, – предложила она после интервью. – Покажем французам, как веселиться по-настоящему.

Я попыталась. Честно, я старалась. Пила шампанское, танцевала с Флойдом чарльстон. Но на самом деле все это время хотела оказаться сидящей у огня рядом с Питером в нашем маленьком домике на западе Ирландии.

Мы попрощались с Олив в три часа утра. А через два дня она неожиданно умерла. Статья Флойда вышла на первых полосах газет всех крупных городов. «Случайная передозировка», – писал он. Миниатюрная Олив Даффи ушла от нас в возрасте двадцати шести лет.

Бедная девочка. «Не такой уж Париж и праздник», – подумала я.

Глава 23

Февраль, 1921

Я работала с отцом Кевином в библиотеке, печатала с большим энтузиазмом, стараясь вместе с ним успеть закончить труд его жизни.

Нельзя сказать, что он уже находился на смертном одре, поскольку отец Кевин отказывался ложиться, но мы оба знали, что его сердце начало сдавать, – его тело оказалось слишком хрупким для такой силы духа. Ему было уже за восемьдесят, но он каждый день проводил в библиотеке, писал заключение к своей книге «Святой Колумба – от Донегола до Айона – и мировая история».

– Источником, из которого проистекает христианство Коламбы, является кельтская духовность. И это умышленная двусмысленность, Нора, – сказал он. – Его проницательность выходит за рамки простых дефиниций доктрины и заменяет собой любые разногласия религиозных конфессий.

Он писал, подавал мне страницы, я их печатала. Рабочий ритм, как в каком-то механизме. Новый ректор сам был родом из Донегола. Он оказался вовсе не таким отсталым консерватором, как предыдущий. Мы закончили, и в тот же день пришло письмо от Мод. Ей требовалась моя помощь.

Я уже оставила свои попытки получить разрешение на поездку в Ирландию через английское консульство. Но у Мод был план.

«Наша единственная надежда – Америка, – писала она мне. – Джон Куинн сейчас стал членом новой организации, американского Комитета за помощь Ирландии. В нее уже вступили тысячи и тысячи самых передовых американцев, причем не только ирландского происхождения. Эти усилия поддержал уже и ваш президент Гардинг, и вице-президент Кулидж. Сюда направлена делегация, которая должна оценить наше “бедственное положение“. Хотя это слишком мягкие слова, чтобы описать происходящее здесь. В этой группе только квакеры и нет ни одного американского ирландца. Джон сказал, очень важно не дать британцам повода заявить, что доклад их комитета был предвзятым, так что мятежников среди них нет. Однако он согласился, что им там нужен фотограф. Я предложила вашу кандидатуру. Британцы не могут не пустить вас, если вы являетесь членом официальной делегации. Пожалуйста, Нора, приезжайте. Вы нужны нам тут».

Я им нужна?

Отец Кевин не хотел, чтобы я ехала.

– Ради бога, Нора. Это такой народ… Сначала выстрелят в человека, а потом будут извиняться.

– Но Питер… – начала я, однако он замотал головой.

– Прошло семь лет, а от него ни слова. За это время он мог бы как-то передать мне послание. Боюсь, Нора, что его уже нет в живых.

– Но что, если он все-таки жив? Я должна хотя бы попробовать отыскать его.

Я телеграфировала Мод, что приеду.

На следующий день отец Кевин умер. Тихо и спокойно. Просто заснул в своем кресле в библиотеке, опустив голову на страницы своей рукописи.

– Мы как-то издадим это, – сказал мне ректор, но я сомневалась.

Тело отца Кевина отправят в Ирландию, а я буду сопровождать его.

Пришло письмо с разрешением для меня. В нем было указано, что я могу находиться там две недели, не более.

На рассвете я стояла на палубе, положив руку на гроб отца Кевина, и впервые смотрела с корабля на ирландский берег, изрезанный бухтами и выступающими скалами. Но когда мы подошли ближе, передо мной распахнула свои объятья большая гавань. Ирландия. Моя родина.

Корабль встречали два молчаливых священника. Я начала объяснять им, что я – друг отца Кевина и хотела бы побывать на его похоронах, но тот, что повыше, покачал головой.

– Он отправится в Донегол, где будет похоронен в его родном церковном приходе среди родственников. Из близких у него осталась только старая тетка, а она не обрадуется необходимости развлекать американскую гостью.

Он ушел, словно унося отца Кевина назад, от его жизни в Париже. Под присмотром. «Вы так и не сломили его дух», – захотелось крикнуть мне в эту уходящую спину в черной сутане. Но тут ко мне вприпрыжку подошел Сирил. Если человек и может быть похож на птичку, то это был как раз тот самый случай. Я бы сказала, что он напоминал мне малиновку: маленькое личико с пятном рыжей бороды внизу.

– Нора Келли? – спросил он. – Вы, должно быть, американка. Следуйте за мной.

При этом он даже не смотрел в сторону двух британских солдат, которые следили за выгрузкой пассажиров, лениво прислонившись спиной к стенке сарая на пирсе.

– Остальные уже ждут в гостинице. А где ваше оборудование? Надеюсь, оно не слишком тяжелое? У меня проблемы со спиной.

Я показала ему небольшой чемоданчик. Спасибо тебе, Эдди Штайхен, за твою «Сенеку».

– И это все? – удивился он. – Спасибо Тебе, Господи, за американскую изобретательность.

Подозреваю, что Дублин просто не мог не встретить меня дождем. Сирил усадил меня в такси.

– Вот и она, – сказал он шоферу, а затем обернулся ко мне: – Он один из наших. Мы можем говорить свободно.

И тут же он сам начал пользоваться этой возможностью – говорить.

Он сообщил, что везет меня в «Грешем Хотел», который каким-то образом все еще оставался цел.

– Это улица О’Коннелла, по-прежнему в развалинах.

Горы серых камней и холмы из битого кирпича были пропитаны дождем. В рядах домов зияли большие прорехи.

– Морская артиллерия, – пояснил Сирил. – Они завели свои корабли прямо в устье реки Лиффи. И стреляли в нас. В гражданских. В женщин и детей. И это те самые парни, которые так безбожно мазали по немцам в Ютландии. Тут они все-таки умудрились попасть в неподвижно стоящие здания и разрушить их. Сволочи. Поверить не могу, что эта так называемая цивилизованная страна могла сотворить такое – разнести весь город, когда восстание уже закончилось и ничто им не угрожает. Разнести Дублин, который они всегда называли вторым городом в империи. Полюбуйтесь на него сейчас. Им плевать на ни в чем не повинных людей. Господи, прежде британцы удовлетворялись тем, что убивали нас медленно и постепенно, отбирая землю, взвинчивая ренту, заставляя голодать после гибели урожая картошки. Но такое?! Господи Иисусе, Дева Мария и святой Иосиф! Даже от них я такого все-таки не ожидал.

Сирил рассказал мне, что входил в Гражданскую армию Джеймса Коннолли, но во время восстания ему не дали поучаствовать в бою за взятие почтамта. Он остановил наше такси перед большим зданием с колоннами.

– Это он и есть – главпочтамт, – показал он. – Видите эти отметины от пуль? Меня там внутри не было, потому что мне сказали, что я не прошел подготовку. Но много ли нужно готовиться, чтобы стрелять из окон? Тут все дело в военном планировании. Думаю, причина в моем имени. Оно у меня слишком английское. Пирс просто не хотел кричать: «Сирил Петерсон, ко мне!» Это моя мама решила назвать меня Сирилом. Это было довольно популярное имя у нас на Шериф-стрит. Моя мама обожала все, что звучало по-английски. Была без ума от королевы Виктории. Назвала мою сестру Патрицией, но не в честь святого Патрика, а в честь внучки Виктории. Конноли, например, никогда не просил Пирса называть его Шеймус. Боже мой, не могу поверить, что все они уже мертвы. Зачем было их казнить? Ведь среди ирландцев всегда были бунтари, разве не так? Мне доподлинно известно, что кое-кто в британском правительстве хотел спустить всю эту пасхальную заворуху на тормозах, дать ей заглохнуть естественной смертью. А вы знаете, что женщины из района Либертис плевали на Пирса и остальных, когда их вели в тюрьму? И британским солдатам еще пришлось их защищать. Большинство «Томми» не имели ни малейшего желания заниматься всем этим. Масса парней с нашей Шериф-стрит служит в британской армии. И немало их полегло на фронте. Вот я и говорю: просто оставьте, не трогайте никого, и инцидент исчерпан.

Такси пересекло Конноли-стрит и остановилось перед гостиницей.

– Налицо чрезмерная реакция Британии, и я говорю – слава богу. Иначе нам бы никогда не привлечь внимание всего мира, и вы, ребята, не приехали бы помочь нам, вернувшиеся беглецы. Я уверен, Нора, что вы уехали не так давно. Потянулись к американскому благоденствию. А я вижу в этом определенный божественный план. Это единственный способ найти во всем этом какой-то смысл. Великий голод разбросал наших людей по свету, чтобы они смогли набраться сил в других местах, а потом вернуться, чтобы сражаться вместе с нами.

Он запел: