Мэри Келли - Ирландское сердце

– Где тогда жил Джесси Джеймс[181], – добавил Джим.

Он засмеялся.

– Мать Пегги, Лиззи Бурк, была самой красивой девушкой во всем Сент-Джо, с точки зрения моего отца. И когда ее увел тот немецкий парень, это стало для него скорбным днем.

– Бедный папа, – вздохнула Маргарет. – Он не дожил и до тридцати.

– Нужно было выходить замуж за крепкого ирландца, – вставил Джим.

– У твоей матери был чудесный музыкальный голос, – добавил он. – Спой нам, Пегги.

– У меня нет ее таланта. У тебя ведь, Джим, тоже голос – будь здоров. Давай лучше ты, – отнекивалась Маргарет.

– Нет-нет, я слишком много курю. Настоящий музыкант у нас – капитан Гарри. Вот только ему требуется пианино, – сказал Джим.

Я обернулась к капитану:

– Пианино мы вам найдем.

– Не уверен, что Шопен или Гайдн будут к месту в такой компании, – откликнулся он.

– Вы учились играть классическую музыку в Низах? – удивилась я.

– Сам я из Индепенденс, это небольшой городок рядом с Канзас-Сити. Там начинается знаменитая Тропа Санта-Фе[182]. А в эту ирландскую команду попал недавно. Думаю, мне просто повезло.

Его слова услышал один из солдат.

– Ну, поначалу вы так не думали, капитан. Меня зовут Билл О’Хара. Мы считались батальоном «плохих мальчиков», – пояснил он мне. – До этого командира у нас поменялось три капитана. Но этот парень круче, чем кажется на вид.

– Да уж, – подхватил высокий. – Мы смеялись над ним. Думали, как этот недомерок четырехглазый будет нам отдавать приказы?

Капитан Трумэн посмотрел на меня.

– Эти первые дни были интересными, – признался он.

– Нет, разносы Гарри нам, конечно, устраивал, но спокойно. И попусту не болтал языком, – сказал Джим Пендергаст. – Никаких зажигательных речей не было. Он просто сказал нам, что твердо намерен привезти нас домой в Канзас-Сити живыми, целыми и невредимыми. Но если мы будем вести себя как тупые идиоты, то тем самым подпишем себе смертный приговор. Он сделал так, что вся эта нудная армейская рутина с бесконечным драянием нашей пушки стала казаться нам крайне важной для общего выживания. Он не льстил и не заискивал. Но все, что он делал, шло на благо Батареи «Д».

– Так вам все-таки это удалось, капитан? – спросила я. – Благополучно довезти их домой, я имею в виду.

– Это сделали они сами, мэм. Мы прошли все это без потерь. Все они славные мужики, все до единого, – ответил он.

– А вот этот тип из масонов, – сказал Джим Пендергаст. – Который, наверное, католиков никогда до этого в жизни не видал.

– Или из евреев, – подключился к разговору еще один солдат. – Я Берни Джейкобсон, мисс. Как я оказался в этой шайке бешеных ирландцев, мне уже никогда не узнать, но мы сплотились, прикипели друг к другу и нанесли немалый урон врагу.

Джим Пендергаст кивнул:

– И мы никак не могли уехать домой, не попрощавшись с Пегги, с которой мы все вместе ходили в церковь святого Патрика в Сент-Джо.

Он повернулся к Маргарет. Мне до сих пор трудно было воспринимать мою изящную подругу как Пегги.

– Мой дядька Джим всегда питал большую слабость к твоей матери. Он называл ее Смелая.

Маргарет кивнула:

– Я вам рассказывала: это та самая семья, которая помогла нам. Три брата Пендергаст – Джим, Том и Майк, – сказала она мне. – В нашу первую зиму в Канзас-Сити один из работников бара Большого Джима каждую неделю привозил нам порцию угля и бушель картошки. Без этого мы голодали бы.

– Не вы одни такие, – вставил высокий парень. – У нас много народу, которому есть за что благодарить Большого Джима Пендергаста.

– И Тома тоже, – добавил второй солдат. – Он устроил меня на работу копом.

– Вы и отблагодарили его, – сказал капитан, – своими голосами на выборах.

– Какого черта, Гарри! Мы так и так голосовали бы за демократов!

– Надо полагать, – ответил тот. – Но…

Он вдруг умолк.

– Что, не одобряете этого, капитан Трумэн? – спросила я.

– Не в этом дело. Просто у нас, в Индепенденс, мы не любим боссов и блокируем голосование и раздачу рабочих мест по политическим соображениям.

Джим Пендергаст засмеялся.

– Если только не они сами определяют стратегию и раздают эту самую работу.

– Но вы ведь не… – я сделала паузу, – …не республиканец, правда, капитан Трумэн?

– Демократ до мозга костей, мисс Келли, а отец мой занимал правительственную должность. Он отвечал за ремонт дорог в округе Джексон, но при этом был квалифицированным специалистом и честным человеком.

– Тогда давайте за него и выпьем, – сказал Джим.

Он сделал большой глоток прямо из горлышка и передал бутылку О’Харе.

– Этим друзьям нельзя позволять заводить разговоры о политике, – заметила Маргарет. – Вечная история: кролики против козлов. Глядишь, они еще друг друга поколотят.

Джим утер рот рукой.

– Не переживай, Пегги, – сказал Джим. – Мы вместе прошли войну. Так что не станем ссориться из-за старых разногласий.

– Кролики? – непонимающе переспросила я. – Козлы?

– Видите ли, – начал Джим, – мы тут все демократы, но ребят, лояльных к Пендергастам, у нас называют козлами, а последователей Джима Шэннона – кроликами.

– Почему?

– Не знаю. Это как-то связано с тем, что мы в Низах, держим коз, а они разводят кроликов. Некоторые говорят, что это просто какие-то перекрученные ирландские слова. Но все это не важно. Сейчас мы в Париже, и мы ведем своих дам в лучший ресторан этого города, что бы это ни было.

– «Максим», – сказала я. – После обеда там у вас будет что написать домой.

– Собственно говоря, я вот о чем подумал, – начал капитан Трумэн. – Если у вас найдется ручка и бумага, я бы остался здесь и написал письмо домой. В последние несколько недель на это просто не было времени.

– Ради бога, капитан, расслабьтесь, – сказал О’Хара, а потом повернулся ко мне. – Никогда не видел, чтобы человек писал столько писем.

– Наш капитан влюблен, – пояснил Джим.

– Вы все правильно делаете, – поддержала я Трумэна.

– Я влюбился в Бесс с первого взгляда, когда встретил ее в воскресной школе: мне было шесть лет, ей – пять. Самое потрясающее маленькое создание с золотистыми локонами, какое я только видел в своей жизни. С тех пор я за ней и ухаживаю.

– Да, очень долго, – заметила я.

– Я поклялся, что не женюсь на Бесс, пока не смогу обеспечить ее так, как она того заслуживает, – заявил он.

– Ее семье принадлежит «Куин оф Пэнтри Флауэ», – прокомментировал Джим.

– Никогда о такой не слыхала, – ответила я.

– Очень известная компания в Индепенденс и Канзас-Сити, хотя ее папаша… – Он остановился. – Простите, капитан.

Джим встал.

– Валяйте, капитан, напишите ей письмо сегодня ночью. Вам будет что ей рассказать. Батарея, подъем! К маршу – стройся!

И все дружно пришли в движение.

– Чего это он командует? Вы ведь уже не на фронте, – сказала я капитану Трумэну.

– Только не с этой шайкой. Эти никогда не ленятся шевелить задницей. Молодость! – вздохнул он.

– А сколько же лет вам?

– Тридцать четыре.

– Соответственно, вашей возлюбленной?..

– Тридцать три.

– Не затягивайте, капитан. Она будет очень рада, что вы вернулись домой. И не станет забивать себе голову мыслями про ковры и занавески. Женитесь на ней. Заведите детей. Для женщины время идет намного быстрее, чем кажется вам.

Я вдруг осеклась. Что это я так разошлась? Да еще в разговоре с совершенно незнакомым человеком. Который старше всех в этой команде, хоть и младше меня.

– Насколько я понимаю из слов Джима, есть сложности с ее отцом, но… – продолжила я.

– Вы неправильно понимаете, – перебил меня Трумэн. – Отец Бесс умер, покончил с собой. Семейная трагедия, которая наложила свой отпечаток на Бесс.

– Тогда – тем более, – сказала я ему. – Она будет особенно рада, что вы остались живы.

Мы последовали за мужчинами вниз по лестнице. На улице было довольно холодно. Колокола на церкви святой Клотильды били к обедне. Полдень. Сейчас откроется «Максим».

Мы догнали Маргарет и Джима.

– С ума сойти: я иду по парижским улицам с девушкой с Саммит-авеню, – сказал он. – Моя мама всегда говорила, что у тебя было самое красивое венчание. Совсем молоденькая девушка, идущая по центральному проходу собора под руку с тем парнем, у которого такая смешная фамилия.

– Кирк кажется вам смешной фамилией, Джим? – удивилась я.

– Ох, нет… Это было еще до Кирка… – осекся он. – Черт дернул меня за язык. Не мог помолчать. В общем, это древняя история.

– Только, очевидно, не для Канзас-Сити, – покачала головой Маргарет.

– Куда теперь? – обернувшись, закричали нам солдаты, когда дошли до перекрестка.

– Налево! – откликнулась я. – La gauche.

Метрдотель Марсель был рад нашему появлению и с удовольствием повел нас к лучшему столику под аплодисменты парижан, которые выкрикивали:

– Merci, les Américains![183]

Был замечательный обед, много вина, а потом капитан Трумэн сел за пианино. Да, он играл Шопена, но затем ребята собрались вокруг него и хором запели «Там, далеко», на ходу вставляя новые слова:

Далее следовала «Передай мой привет Бродвею». Снова Джордж М. Кохан – я помнила его выступления в театре Маквикерса, куда мы ходили с мамой и всей нашей семьей.

Побыв с этими ребятами, я затосковала по Чикаго. Который я больше никогда не увижу.

– Давайте сходим в кафе на бульваре Сен-Мишель напротив Нотр-Дама, – предложила Маргарет.

– Хорошо, – согласилась я.

Прошла неделя после нашей встречи с солдатами из Канзас-Сити, и Париж готовился отпраздновать первое Рождество мирного времени. «Интересно, – думала я, – появится ли на ярмарке на Елисейских полях та эльзасская женщина со своим лотком?»