Мэри Келли - Ирландское сердце

– Чепуха, – перебила его Мод.

Оба мужчины засмеялись.

– Я пытался попасть к стрелкам, – сказал Кеттл, – но они не берут меня по состоянию здоровья. Есть, правда, несколько ниточек, за которые я мог бы подергать.

– В американском госпитале, где я работаю, есть немало стрелков, – вставила я. – Этот полк понес страшные потери. Я уверена, что они нуждаются в пополнении.

– Что ж, я готов, – отозвался Кеттл.

– Так вы что, сами хотите сражаться, хотите умереть? – спросила Мод.

– Ну, я, конечно, надеюсь остаться в живых, но если не получится, то быть похороненным в земле Франции, которую я так любил, было бы неплохим вариантом, – ответил Кеттл.

– Смерть – всегда плохой вариант, – заметила я.

– Согласен, – кивнул он, – но мы все равно должны сражаться за европейскую цивилизацию. Если мы позволим растоптать права такой маленькой страны, как Бельгия, какие шансы могут быть у Ирландии, с гомрулем или без него? Мы, ирландцы, в сердце своем все же европейцы. Мой зять Фрэнсис согласен, что наше будущее связано с Европой, хотя сам он пацифист и выступает против войны.

– Как и его жена Ханна, – добавила Мод.

– Это еще одна из сестер Шихи, – уточнил отец Кевин. – Фрэнсис взял ее фамилию, и теперь они с ней Шихи-Скеффингтоны.

– Ханна – суфражистка и, как большинство из них, выступает против войны, – пояснила Мод. – Тысячи женщин из всех воюющих стран подписали рождественскую петицию с требованием перемирия.

– Однако многие из суфражисток все же поддерживают правительство, – возразил Кеттл.

– Потому что надеются что-то от него получить, – сказала Мод.

– Вы очень циничны, Мод, – заметил Кеттл. – Я попытался выразить свои чувства в поэме, которую написал для своей дочери. Чтобы как-то объяснить ей, почему я хочу умереть. Я оставил ее у отца Кевина, чтобы тот переслал ее Мэри на случай, если…

Повисло тяжелое молчание. Господи, нужно и мне сказать что-нибудь.

– Может быть, вы прочтете нам что-нибудь из нее? – предложила я.

Наконец-то и мне попался один из этих поэтически настроенных ирландцев.

Кеттл прокашлялся.

– Я прочту вам только самый конец.

Мод встала.

– Ох, Том, Том, вы обманываете сами себя. Мне больше нравится фраза, написанная на плакате, который Джеймс Коннолли вывесил над Либерти-Холлом: «Мы сражаемся не за короля, не за императора». Почему рабочий класс должен гибнуть за капиталистов?

– Наши мнения могут различаться, Мод, – сказал Кеттл, также вставая, – но я люблю Ирландию не меньше, чем вы.

А я думала о Питере Кили, который находился в центре всех этих перепалок, пытаясь удержать ирландских мужчин от вступления в британскую армию, и о Вудро Вильсоне, пообещавшем, что американские парни не будут умирать в этом конфликте. Его кампания по перевыборам на новый срок держалась на главном лозунге: «Мы не дали втянуть себя в войну».

Томасу Кеттлу и Мод удалось оставаться в рамках приличий по отношению друг к другу, когда они беседовали об общих друзьях из Дублина, чьи сыновья погибли на фронте.

– Может быть, я и против войны, – заявила Мод, – но я не против солдат. Я восхищаюсь их отвагой. Парни, за которыми я ухаживала, вели себя стоически. Они просто надеются, что все это когда-то кончится.

Мы с Мод вышли из Ирландского колледжа вместе. Я поинтересовалась, будем ли мы в этом году праздновать Женское Рождество.

– О, я не могу, Нора, – ответила она.

– Можно собраться у меня, – предложила я.

– Но у вас просто нет места, чтобы повеселиться. Возможно, я могла бы принять вас во второй половине дня. Это может подбодрить Барри и Изольду.

– Я хочу познакомить вас с одной женщиной, с которой работаю, – продолжила я.

– И мы не будем говорить о войне, – предупредила Мод.

– Ее зовут Маргарет Кирк, – сказала я.

– Кирк, – повторила она. – На шотландском это значит «церковь». Знак. Хорошо, приводите ее. Думаю, стаканчик шерри у огня в пику этой войне – хороший способ утереть ей нос.

Итак, мы собрались на улице Благовещенья. Барри и Изольда забрали Шона и пса и отправились гулять в парк, а мы с Мод и Маргарет Кирк расположились у камина. Некоторое время Мод разглагольствовала, повторяя то, что она говорила насчет войны Кеттлу. Маргарет вопросительно посмотрела на меня, подняв бровь.

– Вам бы статью об этом написать, – сказала я Мод.

– Конечно, – согласилась та. – И послать ее Джону Куинну в Нью-Йорк. Но я только что получила от него письмо, где он предупреждает, что мои речи не должны звучать прогермански. Он говорит, что я не должна повторять той ошибки, которую ирландцы допустили в Америке. И отвернули от себя многих своих сторонников. Похоже, американский нейтралитет все же склоняется в сторону союзников.

– Мой отец был немцем, – сказала Маргарет. – Моя девичья фамилия Нолл. Есть множество ирландско-немецких браков.

– Например, моя тетя Нелли и дядя Стив, – подхватила я. – Мне трудно воспринимать ее жестоким варваром, гунном. Как и ее сестру, мою тетю Кейт.

– Разумеется. Это ведь немецкий милитаризм и британский империализм подтолкнули мир к войне, – сказала Мод. – А бедная Франция этого вовсе не хотела.

– Мод, расскажите ей о Генри Уилсоне, который решил, что лучше уж мировая война, чем гомруль для Ирландии, – попросила я.

– Может быть, нам все-таки следует отвлечься от военной темы, – предложила Маргарет. – У вас очаровательные дети, Мод.

– Я хочу увезти их в Ирландию, – ответила та. – Шон должен учиться у Пирса, в школе Святого Энды, но я опасаюсь, что, если определю его туда, там его сможет достать Макбрайд.

Она вопросительно посмотрела на Маргарет.

– Вы знаете эту нашу историю? – спросила Мод.

– Знаю, что брак ваш подошел к концу, – ответила Маргарет.

– По крайней мере, война удерживает Макбрайда в Ирландии, – продолжила Мод. – Так что пытаться выломать мою дверь у него не получится.

Я подумала то же самое о Тиме Макшейне. Он мог убить Долли и Кэрри, но до меня ему не добраться из-за подводных лодок в Атлантике.

– Выпивка и ревность свели Джона Макбрайда с ума, – рассказала Мод. – Послушать его, так любой холостой мужчина, с которым я знакома, был моим тайным любовником. И эти постоянные вопросы. Снова и снова. Почему я так долго была на митинге? Он мог разбудить меня среди ночи, чтобы начать допрашивать. О ком это я мечтаю? Роясь в моем письменном столе, он нашел письма от Уилли Йейтса, которые тот писал мне на протяжении многих лет. В ту ночь он здорово напился и смеялся, читая их. «Он звал тебя Маэвой, а сам был твоим Айлилем? Так вот как развлекаетесь вы, лендлорды? Примеряете на себя Ирландию, будто новый костюм?» – приговаривал он. Потом ему попались выражения «духовный мир» и «проникая под вуаль». Это вызвало новый приступ хохота. Он свалил все письма в кучу и поджег их. А я стояла рядом и смотрела на все это. Какой позор. Я, дочь солдата, которая лицом встречала бейлифов и констеблей, закрывавшая собой двери лачуг, которые собирались ломать тараном, не сделала тогда ничего. Потому что боялась, что он разбудит Изольду и начнет терроризировать и ее. Она всего лишь юная девушка. А он обзывал ее страшными словами. Наконец он, шатаясь, ушел в другую комнату и заснул. Я собрала обгоревшие остатки тех писем и сохранила. Я никогда не говорила Уилли, что его слова обратились в пепел. И это при том, что Джон Макбрайд, с которым я познакомилась за несколько лет до этого, тогда был просто восхитителен. Настоящий солдат, джентльмен. Никаких намеков на то, каким он станет впоследствии. Была ли я всему этому виной? Возможно, я пробудила в нем все самое худшее, бросив ему вызов, хотя и не понимала, каким образом.

– Это не ваша вина. Но я вас понимаю.

Мод остановилась и внимательно посмотрела на меня.

– Похоже, и вправду понимаете, – сказала она.

– Понимаю, – кивнула я.

Мы сидели втроем у спокойного пламени камина в доме Мод, день клонился к вечеру, темнело, на Европу опускалась ночная мгла. И что-то в этой ситуации вдруг подтолкнуло меня к разговору. Полагаю, я все еще была под впечатлением от смерти Долли. В ответ на искренность Мод я рассказала про Тима Макшейна. Раньше в разговорах с Мод я никогда не углублялась в подробности, и все, что она знала обо мне, – что у меня в жизни был свой Макбрайд. А Маргарет… Ну, она такая закрытая, что мне никогда не приходило в голову откровенничать с ней. Но сейчас все вырвалось наружу.

Годы тайных свиданий с Тимом в номере гостиницы на Стейт-стрит, годы предательства по отношению к Долли. Его попытка убить меня. Моя сестра Генриетта, объявившая меня мертвой.

– И все-таки я действительно думала, что люблю его, – закончила я.

– Неужели Макшейн и Макбрайд на самом деле изменились? Или мы все это время просто не видели, что они собой представляют? Обыкновенные алкоголики. И тираны, – сказала я.

– В Ирландии пьянство оправдывает любое поведение, – покачала головой Мод. – Как там говорят? «Воистину, виски – это сам дьявол»? Потому что человек не отвечает за то, что делает под его воздействием. – Она вздохнула. – Слава богу, что французские суды рассматривают опьянение по-иному. Достаточно доказать факт интоксикации алкоголем. Здесь не случилось бы того, что он сделал с моей сестрой Эйлин, или его грязных попыток в отношении Изольды.

Мод подлила в наши стаканы еще шерри.

– А из-за того, что по ирландским законам я не могу развестись, Макбрайд по-прежнему имеет права на Шона. На женщинах рода Гонн лежит проклятье. – Она поворошила угли в камине. – Да, так оно есть. Один из моих предков украл земли у Церкви. И священник проклял его семью, сказал, что ни одна из женщин Гонн не будет счастлива в браке. Это и сбылось.