Мэри Келли - Ирландское сердце

– Не совсем так, – ответила Мэри. – Королева пожаловала моему деду дворянский титул за службу на благо государства.

– Но вы ведь находитесь в родстве с О’Брайенами и де Вер де Верами? – обратилась к Мэри Мод, и та кивнула.

Де Вер де Веры? Я думала, что Мод меня разыгрывает, – но нет. Она продолжала рассуждать про Обри де Вер де Вера, поэта, широко известного – правда, не мне.

– Он ведь обратился в католическую веру, да? – спросила Мод.

И снова Мэри кивнула.

– Скоро все лучшие люди примкнут к нашей Церкви, отец Кевин, – подвела итог Мод.

Лучшие люди?

Женщины продолжали болтать о том, кто на ком женат, а я подвинулась поближе к отцу Кевину и тихонько задала ему вопрос:

– А есть ли в этой группе хоть кто-то из настоящих католиков?

Но Мод все равно услышала меня.

– Все сестры Шини – урожденные католички, – вставила она.

– Мы с их отцом, Дэвидом Шини, еще семинаристами вместе учились в этом самом колледже, – ответил Отец Кевин. – Потом он ненадолго уехал домой, а там влюбился в Бесси Маккой. Они сбежали вместе, и теперь у них шестеро взрослых детей.

– Ну и молодцы, – вырвалось у меня, и только потом я поняла, как это прозвучало. – Ох, отец Кевин. Я не то хотела сказать. Конечно, вы делаете для Ирландии большое дело, а он, наверное, сидит себе где-нибудь клерком в банке или…

– Вовсе нет, Нора. Дэвид вступил в Ирландское республиканское братство, работал в Земельной Лиге, сидел в британской тюрьме, потом был избран в парламент и двадцать семь лет представлял в Вестминстере Ирландскую партию. И еще у него есть сын-священник! Я знаком с его дочерями, и это очаровательные женщины – все четыре удачно вышли замуж, – закончил отец Кевин.

– Их мужья тоже борются за наше дело, – добавила Мод.

Я чувствовала себя так, будто снова попала в Бриджпорт, потому что Мод спросила у Мэри Спринг Райс, имеет ли О’Брайен, за которым замужем Кэтлин Шини, какое-то отношение к тем самым О’Брайенам, после чего женщины углубились в распутывание родственных связей.

– Кстати, – сказала Мэри, – это напомнило мне, что мой кузен Конор хочет помочь нам перегнать «Асгард» из Германии.

У меня в голове вертелась мысль: неужели ирландская революция – это сплошное хитросплетение чьих-то сестер, невесток, кузин с кузенами и школьных друзей? Но тут же я подумала: а демократическая партия в Чикаго? Она ведь тоже сплошь и рядом держится на родственных и дружеских связях. На самом деле наличие этих самых связей – практически обязательное требование для того, чтобы попасть в аппарат власти. Кто еще ради тебя выйдет и станет стучаться в чужие двери? И где еще ты найдешь внутренний круг людей, которым сможешь доверять?

– Среди Inghinidhe na héireann – Дочерей Эрин – есть много католичек, а Cumann na mBan так просто переполнено ими, – сообщила мне Констанция.

– Как вы сказали?

Трудно присоединиться к движению, когда ты не можешь выговорить название половины его организаций. О, почему я не слушала бабушку Онору и не выучила хотя бы немного ирландский язык, на котором она, мама и бабушка Майра изъяснялись так непринужденно? Тогда я еще случайно улавливала какие-то отдельные слова, но со временем утратила и эту способность.

Для меня перевела Мод:

– Это женская вспомогательная организация для Ирландских волонтеров. Кэтлин Келли собрала их всех на большом митинге в отеле «Винн».

– Они собирают средства и также шьют флаги на продажу, – добавила Констанция.

А еще, наверно, пекут печенье.

– Но деньги необходимо контрабандой вывозить из Ирландии и конвертировать в доллары, – сказала Констанция.

– Германские агенты требуют оплату в американской валюте, – пояснил отец Кевин.

– И вот теперь, Нора, дело доходит до вас, – вступила Мод. – Нам нужен человек с долларовым банковским счетом.

– Вроде меня? – уточнила я.

– Вроде вас, – подтвердила Констанция. – Подумайте над этим, Нора, мужчины и женщины маршируют рядом. С винтовками на плечах.

– Я не ношу форму, – возразила я. – Разве что Коко Шанель разработает фасон.

Все засмеялись.

– Так что, теперь я Дочь Эрин? Или как там – Ingh по-ирландски?

– И вы всегда ею были, – кивнула Мод.

Февраль, 1914

За этим ничего не последовало. Вот она я, готовая идти в бой, бросая вызов старому генералу Генри Уилсону и вообще всей британской армии, а мои друзья исчезли. Молли Чайлдерс, мадемуазель Бартон и Мэри Спринг Райс уехали в поместье Бартонов в Бургундии. Констанция Маркевич была в Ирландии. Мод тоже должна была уехать с ней, но ее задержал бронхит. Вообще, у Мод со здоровьем было неважно. И все же она умудрилась прибыть в Ирландию вовремя, чтобы успеть поучаствовать в подготовке большого митинга. В Дублин приедут тред-юнионисты, чтобы там присоединиться к бастующим ирландцам.

– Когда они все маршем пройдутся по Сэквилл-стрит, работодатели не выдержат. И начнут переговоры с профсоюзами, – объяснил мне отец Кевин.

В холодной приемной мы с ним были только вдвоем. Выглядел он не очень, все время покашливал. Он никогда не говорил о своем возрасте, но я понимала, что ему явно хорошо за шестьдесят и грудь у него слабая.

– Я беспокоюсь за вас, святой отец, – сказала я.

– Нет ничего такого, чего не взял бы горячий виски, – ответил он, после чего налил в чашку кипятка, щедро плеснул туда виски, выжал в эту смесь сок лимона и добавил сахар и гвоздику.

– Лекарство такое, – с улыбкой сказал он. – Поддержите меня?

– Поддержу.

Он принялся готовить второй напиток.

Сделав первый глоток горячей смеси, я задумалась, почему это я сижу в Ирландском колледже вместо того, чтобы выполнять какое-нибудь задание ради дела. Неужели я хочу быть похожей на тех болтунов, которые приехали в Чикаго с массой рассказов о своих победах над Sassenachs[115] в Ирландии, но без каких-либо доказательств того, что они сделали сами? «Еще один человек, отдавший жизнь за Ирландию и выживший, чтобы рассказывать сказки», – говорил про таких дедушка Патрик. Я даже не была уверена насчет усилий Мод и Констанции. Насколько серьезное значение имеет то, что они готовят для бастующих суп?

Я сказала об этом отцу Кевину, но он заверил меня, что борьба за Ирландию ведется на улицах Дублина прямо сейчас. Он пояснил, что водители трамваев в Дублине работают по семнадцать часов в сутки за сущие гроши.

– Они просто не могут кормить свои семьи. В Дублине царит шокирующая нищета, – говорит он. – При рождении там умирает больше младенцев, чем в любой европейской стране. А те малютки, что выжили, голодают и…

– Погодите, – прервала его я. – Это ведь те самые дети, которые берут уроки ирландских танцев у Мод? Каким образом это может им помочь?

– Ах, Нора, вы бы убрали эти насмешливые нотки из своей интонации. Ребенок, который учится правильно держать голову и резво двигать ногами под бой бодрана[116], скорее выступит против притеснения.

И рабочие нашли в себе мужество для забастовки. Он рассказал мне про лидеров, Джеймса Коннолли и Большого Джима Ларкина. Оба они родились в бедных католических семьях – Ларкин в Ливерпуле, Коннолли в Эдинбурге. Жизнь была тяжелой, трудились чернорабочими. Оба они, по описаниям, выглядели вполне по-чикагски. Не какие-то доморощенные патриоты. Я легко могла представить, как эти парни, организовавшие профсоюз, обращаются с речью к железнодорожным рабочим у нас в Бриджпорте.

– Подозреваю, они сводят хозяев-протестантов с ума, – заметила я.

Но отец Кевин покачал головой:

– Как это ни печально, но движение боссов против своих рабочих возглавляет один из наших. Хозяин трамвайной компании – добрый католик по имени Уильям Мартин Мерфи, «мистер Бельведер», учился у иезуитов, но теперь разбогател и жутко боится потерять свои деньги. Он уволил забастовщиков, а на их место нанял других рабочих. Убедил их, что это единственный способ не дать большевикам захватить Дублин и поставить Ларкина и Коннолли начальниками над ними.

– Джеймс Коннолли, – повторила я. – Он ведь друг графини.

Я рассказала отцу Кевину про ее униформу и засмеялась. Мне такой наряд казался манерным и неестественным – что-то вроде мужского костюма на Ромейн Брукс.

Но отец Кевин снова сделал мне замечание.

– Не нужно насмехаться над Ирландской гражданской армией, Нора, – осуждающим тоном заметил он. – Это не шутки. В конце августа полиция напала на митинг забастовщиков и убила двоих. Потом толпа штрейкбрехеров, нанятых Мерфи, убила женщину по имени Алиса Брейди, которая несла еду своей семье. Вообразите себе ту ненависть, которая подталкивает мужчину убить женщину.

Мне было нетрудно представить такое. Разве Тим Макшейн не был готов придушить меня? И за что? За то, что дала ему отпор.

– Так что теперь Ирландская гражданская армия охраняет бастующих, – продолжил отец Кевин. – Это оборонительные силы, совсем как Ирландские волонтеры.

Он рассказал, что десятки тысяч людей в последнее время присоединились к Ирландским волонтерам, которых теперь насчитывалось 250 тысяч и которые считали своей целью претворение в жизнь билля о гомруле.

Я пришла в возбуждение:

– А тот урод Уилсон говорил об Ольстерских волонтерах. Трудно поверить, что протестанты будут воевать против законного распоряжения британского правительства, тогда как католики готовы сражаться за него! – сказала я.

Я имела в виду, что ситуация эта сбивает с толку.

– Странно, не правда ли? – ответил отец Кевин. – Офицеры британской армии, которые сами родом из Ольстера, грозят восстать против гомруля, а не поддерживать его. У нас есть информация, что Ольстерские волонтеры собрали миллион фунтов и ведут переговоры с немецкими поставщиками оружия о покупке винтовок.

– Немецкими? А британцы знают об этом?

– Они закрывают на это глаза. Считают нормальным, что люди из Ольстера сами себя вооружают. Но правительство не будет толерантно относиться к тому, что оружие в руки получат националисты. Поэтому нам и нужна ваша помощь, Нора. Пришла пора действовать.