– Дом принадлежит Валери Ларбо, писателю, который пустил нас сюда, потому что Джим – мастер брать взаймы. Он говорит, что дает своим кредиторам шанс поддерживать его гений, как это делает некто Маккормик из Чикаго, присылающий нам деньги каждый месяц. – Нора вдруг остановилась. – Вы же тоже из Чикаго.

– Но я-то небогата. Едва свожу концы с концами.

Она засмеялась:

– О, мне это хорошо знакомо.

Перед нами раскинулась их квартира. Она напоминала мне жилье Мод на улице Благовещенья. Большие окна.

– Джим, – позвала Нора. – Джим! Хорошие новости. Перемирие.

– Я в кабинете, – послышался ответ.

Гений склонился над письменным столом, поверхность которого была укрыта разбросанными листами бумаги. Но он был не один. Я удивилась, заметив рядом с ним Сильвию Бич и Адриенну Монье.

– Сильвия, – поздоровалась я, – Адриенна.

– Вы знакомы с мисс Бич? – удивился Джойс. – Ах, ну да – эти американцы.

Я всегда приводила своих клиенток в книжный магазин Сильвии. Давала им возможность ощутить дух богемы и поговорить по-английски.

– Этот болван англичанин из посольства запретил своей жене закончить печатанье моей главы «Циклоп», – возмущенно сообщил Джойс Норе. – Заявил, что лексика там непристойная. А как, по его мнению, разговаривают между собой простые мужики в пабе?

– Мы издаем книгу мистера Джойса, – объяснила мне Сильвия. – Но испытываем проблемы, готовя рукопись к печати.

Я посмотрела на лист бумаги на столе Джойса, исписанный крошечными буквами. Он немного напоминал мне фрагмент из летописи рода Келли и странички книги отца Кевина. Еще один ирландец в своем скриптории.

– Сильвия, я сейчас уже умею печатать на машинке двумя пальцами, – подала голос я. – Могу я чем-то помочь?

– Как вы к этому отнесетесь, мистер Джойс? – спросила та.

Джойс поднял голову и искоса посмотрел на меня:

– Вы та женщина, которая… В общем, «надрались по самые брови», – кивнул он.

– Да, это я.

Мы все засмеялись.

– Это будет хорошая глава, специально для вас, – заметил он.

– Потому что она написана в баре? – уточнила я.

Получилось несколько высокомерно.

– Потому что в ней используются прекрасные дублинские выражения, – ответил он.

– Но есть ли у вас печатная машинка? – спросила у меня Сильвия.

– Я могу воспользоваться одной для работы, – сказала я, имея в виду машинку ректора. – Она принадлежит Ирландскому колледжу. Я могу работать там в библиотеке.

– Когда вы сможете закончить? В печать рукопись нужно отдавать как можно скорее, если мы хотим успеть с изданием до 2 февраля 1922 года.

– Мой сороковой юбилей, – объяснил Джойс.

Так он моложе меня. А с виду не скажешь.

– Свою такую же дату я отметила тем, что коротко подстриглась, – вспомнила я.

Он не ответил, а обернулся к Норе, которая до этого не обронила ни слова.

– Так о чем ты там кричала, Нора? – спросил он у нее.

– Перемирие в Ирландии, Джим. Бои прекращены, – ответила она.

– День, который войдет в учебники истории, – заметила я.

– История, – вздохнул Джойс. – История – это ночной кошмар, от которого я все время пытаюсь пробудиться.

– Но… – начала я.

Нора перебила меня:

– Пойдемте, дамы, угощу вас чаем. Пусть Джим возвращается к работе.

Она выпроводила нас из кабинета, закрыв за собой двери.

– Не втягивайте его в разговоры о политике, – сказала она. – Он до сих пор злится на Парнелла.

Нора отправилась на кухню, а Сильвия и Адриенна пошли в гостиную – дорогу туда они знали.

– Привет, Люсия, – сказала Сильвия юной девушке, которая сидела на стуле перед пустым камином, уставившись на альбом для рисования, лежащий у нее на коленях.

В руках у нее был карандаш, и она никак не реагировала. Она была очень похожа на Нору, и я вспомнила Изольду. Еще одна девушка – точная копия своей очень сильной матери. А это нелегко.

Вошла Нора с подносом.

– Не сиди как лунатик, Люсия, – сказала она. – Лучше помоги мне.

– Как? – спросила Люсия.

– Ладно, не обращай внимания.

Нора поставила поднос, раздала нам чашки и налила в них чай, все время поглядывая на дочь.

– Такая же мечтательница, как ее отец, – сказала она мне. – Живет в воображаемом мире.

– Вы много времени прожили в Ирландии, Люсия? – спросила я.

– Не очень, – ответила она. – А вы?

– Совсем немного, – сказала я, – но теперь, когда бои закончились, планирую поехать туда опять.

– Я бы на вашем месте с этим не торопилась, – покачала головой Нора. – Существует масса способов это перемирие поломать.

– К тому же вы просто не можете ехать сейчас, Нора, – возразила Сильвия. – Вы же обещали печатать для нас.


Этим я и занялась. Никаких проблем с тем, чтобы брать ректорскую пишущую машинку и работать в библиотеке с четырех до шести, не возникло. Единственной сложностью было сдерживаться от смеха, который вызывали у меня дублинские персонажи рукописи Джойса. Я часто представляла себе Сирила, невнятно вещающего за барной стойкой. Иногда мне приходилось просить Джойса расшифровывать какие-то отрывки. Он всегда вел себя со мной очень официально – за исключением случаев, когда читал свои диалоги. Тут он использовал разный ритм речи, разные акценты. Получалось очень здорово и весело. Питер сумел оживить для меня древнюю Ирландию, а этот человек уносил меня на двадцать лет назад, в паб Барни Маккирнана. И это напоминало мне таверну Маккены в Бриджпорте субботними вечерами.

Я полностью была поглощена работой, когда в первую неделю сентября меня нашла франко-ирландская герцогиня.

* * *

– А что это, собственно, такое – Слет ирландской нации? – задала я вопрос герцогине.

В это сентябрьское воскресенье они с графиней пришли к мессе в Ирландский колледж. Я не видела их после праздника святого Патрика в церкви Нотр-Дам-де-Виктуар.

И вот теперь они были здесь. Похоже, Шейла и Антуанетта вернулись в Ирландию, и теперь пожилым дамам необходимы были два новых «ординарца». Ими стали мы с Мэй.

– Этот слет станет собранием всех тех, в чьих жилах течет ирландская кровь, со всего мира, – объяснила графиня. – Событие это проходит под патронажем герцога Тетуанского – О’Доннелла, потомка одного из Диких Гусей, уехавшего в Испанию.

Все это должно было произойти в последнюю неделю января.

– Не уверена, что буду в это время в Париже, – сказала я. – Я планировала поехать в Ирландию.

– Вам лучше подождать, – посоветовала Мэй. – Переговоры могут прерваться, и тогда вновь начнется война.

Таким образом, помимо работы машинисткой у Джойса, я теперь присоединилась к Мэй в качестве сотрудника персонала по подготовке слета.

И вот в начале декабря Мэй с криками ворвалась в небольшую комнатку в Ирландском колледже, которая была отдана под штаб приближающегося слета.

– Все получилось, дело сделано! Договор подписан! Мы свободны!

Я вскочила и горячо обняла ее.

– Свобода, – произнесли мы хором. – Свобода, свобода.

Снова единая нация.

Во второй половине дня я предложила герцогине включить в программу выступление профессора Кили. Она согласилась. Я написала Мод, а к письму приложила деньги на проезд для Питера. Я попросила Мод связаться с ним через Сирила или Мауру О’Коннор. Я еще попросила ее саму приехать заранее, чтобы отметить Nollaig na mBan и многое другое.

Однако ответ пришел странный. «Я всю жизнь сражалась за Республику Ирландия. И поэтому не приемлю полумер, как не приемлет их любой настоящий патриот, каковым является Питер Кили», – написала Мод. И что это должно было означать?

Мэй рассказала мне, что договор этот становится очень многим поперек горла. Король Англии по-прежнему остается главой государства, а Ирландия – доминионом и членом Содружества, причем избранные члены ирландского парламента должны присягнуть на верность королю. Однако, как пояснила Мэй, «все это только на словах». За окном была первая неделя января, и мы с ней сидели в нашем маленьком офисе.

– Верно, – согласилась я. – Нужно скрестить за это пальцы.

– Коллинз заявил, что свободы мы не получили, зато получили условия для достижения свободы. Что нужно двигаться постепенно, шаг за шагом, – продолжила Мэй. – И это лучше, чем если бы «черно-коричневые» продолжали жечь дома вокруг нас. А что до Севера… Мик уже переправляет туда винтовки.

Родной для Мэй Тирон был отрезан и стал частью Северной Ирландии, нового государства, где большинство – протестанты. И оно останется в составе Британии. Унионистским.

– Но мы ведь маленький остров, – сказала Мэй. – Нас нельзя делить подобным образом.

– Дом, разделившийся сам в себе, не устоит, – согласилась я.

– А можно узнать, кто это сказал? Не Дев, случайно?

– Сказал это Авраам Линкольн, и говорил он о нашей Гражданской войне, – ответила я.

– Ради бога, Нора, даже не произносите этих ужасных слов, – взволнованно отреагировала она. – Мы не можем допустить у себя гражданскую войну, хотя если Дев подталкивает… – Она посмотрела на меня. – Вы ведь знаете, кто такой Дев?

– Конечно, – кивнула я. – Имон де Валера. Что вы в самом деле, Мэй? Может, я и американка, но не полная же идиотка. К тому же он тоже гражданин Соединенных Штатов.

– Когда де Валера был в тюрьме и Коллинз помог ему оттуда выбраться, де Валера стал президентом нашего нового государства. А сейчас он выступает против договора, – сказала Мэй.

Когда Мэй пришла на работу через несколько дней, глаза у нее были красные.

– Вы плакали? – встревожилась я.

– Де Валера в знак протеста вышел из правительства. Заявил, что Коллинз предал Республику. И это плохо, Нора. Наша страна разрывается на части.

«Не самое удачное время для проведения Слета единства», – подумала я.

Глава 28

Январь, 1922

– Я вот думаю, приедет ли Питер? – спросила я у Сирила, когда мы с Мэй шли за ним через фойе «Гранд Отеля».