В этот момент раздался какой-то грохот. В распахнувшуюся дверь вошли Мод, Шарлотта Деспард и Мэри Спринг Райс, которые без лишних слов направились к столу генерала.

– Прекратите этот нелепый спектакль, и немедленно, – заявила Мод.

– Никакой это не спектакль, – ответил Уилсон. – Мы арестовали шпионку. Мы проверяли ее, и мы…

– Помолчите, Уилсон, – перебила его Шарлотта.

– Что делают тут эти женщины? Как вы вообще сюда попали? – пытался что-то понять Макреди.

– Боюсь, они пришли со мной.

Я и не заметила этого человека, который стоял за спиной у дам. Макреди встал.

– Что вы здесь делаете? – спросил Макреди.

– О, здравствуйте, Джонни, – вступил Уилсон. – Думаю, это не тот вопрос, о котором вам нужно беспокоиться.

Генерал сэр Джон Френч, брат Шарлотты. Но он ведь тоже враг, ничем не лучше всех остальных. Даже хуже. Он уже стар. Полностью белые волосы, внушительный животик. Дышит с присвистом, выглядит уставшим. Лорд-лейтенант, наместник короля в Ирландии.

– Отпустите эту женщину, – сказал Френч.

– Против нее выдвинуты серьезные обвинения. Она выдавала себя за мертвую женщину.

– Она и есть та самая «мертвая женщина», – заявила Мод и в точности пересказала мою историю насчет Тима Макшейна и «Волтерры».

– Вот видите? – сказала я. – Ну кто бы еще мог выдумать такое? Да и откуда Мод могла такое узнать?

– Просто договорились между собой, что рассказывать, – пожал плечами Пайк.

– А вы кто такой? – спросил у него Френч.

– Капитан Джордж Пайк, – представился тот.

– Из Голуэя?

– Так точно, сэр.

– Из Мерзавцев Пайков, полагаю. Капитан? Кем командуете?

– Вспомогательным отрядом наемников, сэр.

– «Черно-коричневых», – поправила его я. – Он никогда не участвовал в настоящем бою. На землю Франции даже ногой не ступал. Я была медсестрой на фронте, генерал Френч, ухаживала за ранеными британскими солдатами и морскими пехотинцами США, а еще…

Но Френч не слушал меня. Он зевнул.

– Вы слышали, что сказал мой брат, – вмешалась Шарлотта. – Освободить Нору немедленно.

Тут слово взяла Мэри Спринг Райс:

– Позвольте напомнить вам, что мой кузен – посол Британии в Соединенных Штатах. И я не премину телеграфировать ему прямо сейчас, если вы сию же минуту не отпустите Нору.

– Но здесь за все отвечаю я, и я… – начал Уилсон.

– Не слушай его, Джонни, – прервала его Шарлотта. – Он всегда манипулировал тобой – выдвигал тебя вперед, а сам строил козни у тебя за спиной. Это он подталкивал тогда тебя и других офицеров подать в отставку в Керраге. А сам? Нет, он предоставлял право рисковать другим, оставаясь в безопасной тени.

– В этом есть доля правды, Генри, – сказал Френч.

– Но… – начал Уилсон.

– Лучше освободите эту женщину, Макреди, – продолжил Френч. – Она американка. Если умрет, поднимется большой шум. Вы только посмотрите, какую популярность завоевал себе де Валера в Соединенных Штатах. И сколько денег на этом заработал. А ирландцы в Америке – это власть, влияние.

– Де Валера, – проворчал Макреди. – Кстати, кубинский еврей, ваш соотечественник, Уилсон. Оказывается, и у вас есть какие-то ирландские корни, Джонни. Какая жалость.

Макреди сел, снова открыл мой паспорт и внимательно посмотрел сначала на мою фотографию, потом на меня.

– Возможно, была допущена ошибка. Вы можете идти, – наконец сказал он.

Затем Макреди записал что-то у меня в паспорте.

– Но вам навсегда запрещается возвращаться в Ирландию. – Он посмотрел на Френча. – Полагаю, вы не возражаете, генерал?

– Хорошо, хорошо, – кивнул тот.

– Но вы не можете отлучать меня от Ирландии, – попыталась спорить я.

– Пойдемте, Нора, – взяла меня под руку Мод.

Я пребывала в каком-то шоке, когда мы с Мод, Шарлоттой и Мэри сели в ожидающее нас такси. Уже почти светало.

– Мы посадим вас на утренний корабль, – сказала Мод. – Лучше всего вам будет уехать.

– Но они схватили меня, угрожали. Я не могу просто так уехать и допустить, чтобы это сошло им с рук.

– Это сошло им с рук? Эти трое – Френч, Макреди, Уилсон – по своей тупой близорукости и невежеству погубили сотни тысяч своих же британских солдат. И ни перед кем не отчитывались. Наоборот – получили повышение. А сюда их послали, чтобы они продолжали убивать, – объяснила мне Мод.

– А вам еще многое нужно сделать, Нора. Проявить свои фотографии и выпустить их на свет, – подала голос Шарлотта.

– Но моя камера и пленки пропали, – возразила я.

Мод лишь улыбнулась.

В порту Сирил вручил мне мой чемодан и футляр с камерой.

– Пойдемте. Мы заказали вам каюту.

Чиновник, проверяющий документы у поднимающихся на борт пассажиров, быстро пролистал мой паспорт, но вдруг резко остановился и поднял на меня недоуменный взгляд. Он уже готов был что-то сказать, но Сирил опередил его:

– Не обращайте внимания на эту устаревшую запись. Через несколько месяцев она не будет иметь никакого значения, – заявил он.

Служащий понимающе кивнул.

– Добро пожаловать на борт, – пригласил он.

Акцент у него был дублинский. Ирландец.

– В один прекрасный день вы обязательно вернетесь, Нора, – заверил меня Сирил. – Как особый гость Республики Ирландия. Но сейчас, думаю, вам нужно сосредоточиться на проявке фотографий.

Глава 27

Париж

Весна, 1921

После возвращения из Ирландии я неделями не выходила из проявочной комнаты лаборатории. Жесткая дисциплина выдерживания пленки в химическом растворе, строго определенное количество секунд отвлекали меня от мыслей о Питере и Пайке, о «черно-коричневых» и Уилсоне.

«Просто делай свою работу, Нора», – говорила я себе.

Первые снимки я печатала с большим волнением. На них женщины и дети стояли, оцепенело глядя в объектив, рядом с руинами своих домов. Мрачные. Но результаты показались мне несколько театральными и каким-то образом преуменьшающими реальность. Поэтому я начала печатать отрешенно. Просто документы. Безучастные документы. Пусть разрушение говорит само за себя, пусть иллюстрирует доклад комитета наряду с отмеченными фактами.

Хотя мне бы хотелось написать пару абзацев для какой-нибудь газеты, чтобы объяснить, что я чувствовала, когда «черно-коричневые» ворвались в загородный дом на озере Лох-Инах. Написать про мерзкие грязные руки, хватавшие меня, Нору Келли из Бриджпорта, Чикаго. Американскую гражданку, черт побери. А им за это ничего. Ирландская женщина – их законная добыча. Насилуйте ее. Убивайте. Для них никаких последствий. Нечего бояться.

«Полиция, полиция!» – вопила бы я, если бы какой-то подлец попытался затянуть меня в темный переулок в Чикаго. Но что делать, если твой насильник и убийца сам и есть та самая полиция?

Я жалела, что не могла описать свой арест, не могла привести слова Макреди и Уилсона. Макреди тогда сказал Уилсону: «Я испытываю отвращение к этой стране». А потом еще назвал де Валера кубинским евреем, нашим соотечественником.

И это при том, что Мод рассказывала мне, что у Макреди у самого есть ирландские корни, а жена его родом из графства Корк.

Сложная сеть связей и отношений. Дворянство, спасающее Ирландию от ирландцев.

Я получила от Джона Куинна чек на сто франков. «Комитет очень доволен», – писал он мне. Мои фотографии сработали мощно. На нужды Ирландии с их помощью было собрано десять миллионов долларов.

От Питера не было ни слова, и единственные реальные новости об Ирландии я узнавала только после мессы в Ирландском колледже по воскресеньям.

Там шла медленная мучительная война, скрытая от всего остального мира. Благодаря туристам мы с мадам Симон постоянно были заняты. В Париже никогда еще не было столько приезжих.

Я постоянно поглядывала по сторонам, пытаясь заметить того «регбиста» или кого-то еще, на него похожего, но британцы, похоже, утратили ко мне всяческий интерес.

Ранним апрельским утром, в пять часов, я услышала тихий стук в дверь моей студии.

«Питер», – подумала я.

– Питер, – сказала я и открыла дверь.

– Простите, миссис. Это всего лишь я.

– Сирил! Ради бога, что вы здесь делаете?

– Не уверен, что ради Бога, – скорее ради себя самого.

Я улыбнулась ему, хотя и была очень разочарована.

Сколько раз я представляла себе эту картину: приезд Питера, наше воссоединение, наше…

– Я ужасно голоден, миссис, – тем временем заявил Сирил. – И не отказался бы от жаркого.

– Ну, у меня есть яйца. Могу приготовить вам омлет, – предложила я.

– Предпочту получить их в сыром виде. Дайте мне сковородку с длинной ручкой и много-много масла, а все остальное я беру на себя, – усмехнулся он.

Сирил не только сделал яичницу, но и поджарил ломтики багета, а во время завтрака болтал без умолку:

– «Черно-коричневые» совершили налет на дом моей матери. Они постоянно это делают. Терроризируют наши трущобы. Ездят по улице на грузовиках. Даже танки пригоняют. Нелепо. Мы слышали об их планах бомбить Дублин. Представьте себе аэропланы, летящие над жилыми кварталами. И расстреливающие гражданское население, словно вражеские войска. Англичане освещают дома яркими прожекторами. Народ напуган, сирены, неразбериха. Солдаты ходят по квартирам, взламывают двери, поднимают людей с постели и выгоняют на улицу. Дети, у которых и в лучшие времена теплых вещей мало, ночью просто дрожат от холода. Они заявляют, что ищут фениев, ищут оружие. Но на самом деле просто хотят запугать население. Чтобы матери не пускали своих сыновей присоединяться к борьбе. Но эффект, конечно, противоположный. После каждого такого рейда мы получаем новых добровольцев. Мик говорит, что нам нужно написать «черно-коричневым» благодарственное письмо. Они настолько жестоки, что даже король Георг хочет уже, чтобы они ушли. Дев вернулся в Ирландию. В мае состоятся выборы в скромный карликовый парламент, который дали нам британцы. Слишком маленький и слишком поздно. Всегда одна и та же ошибка с их стороны. Но когда Шинн Фейн одержит победу и он будет избран демократическим путем… – Сирил то повышал, то понижал тон, превращая свою речь в музыку, – тогда уж мир заметит это. Как знать? Дев хочет, чтобы Мик прекратил свою партизанщину и вышел драться с британской армией лицом к лицу, в духе маркиза Куинсберри[198]. Мик только рассмеялся и сказал ему, чтобы тот переговорил с кем-нибудь из парней, сражавшихся на Сомме или под Ипром. Как бы там ни было…