– Мама, я останусь дома, – заявила я, хотя мне жутко не хотелось пропускать первый день работы в новой должности.

– Нет, Нони. Здесь же есть Генриетта.

– Да, мама, – подала голос Генриетта – слишком громко, как мне показалось. – Я здесь.


Мистер Бартлетт слов на ветер не бросал. Он устроил нас с Розой в «студии» – да-да, он так и сказал, – где стояли длинный рабочий стол, еще один деревянный столик и четыре стула.

Он указал в сторону большого окна:

– Оно выходит на север – естественное освещение без прямых солнечных лучей.

– Ох, Роза, – воскликнула я, когда он вышел. – Помнишь, как сестра Иммакюле называла эти студии парижских художников? Ателье? Так вот теперь у нас есть собственное ателье.

– За исключением того, что у нас нет бумаги, булавок, ножниц и… О, Нони! Как думаешь, дадут они мне швейную машинку?

– А давай составим список того, что нам нужно. Взялся за гуж, не говори, что не дюж, – сказала я, стараясь скопировать ирландский акцент бабушки Оноры.

День пролетел мгновенно. О ланче мы даже не вспомнили. Я забыла о простуде Джима, а когда Мейм пришла поболтать, мы замахали на нее руками. Нас с Розой трясло, как в лихорадке: еще бы – наше собственное дело, наша студия.

«Ателье», – шептала я. Злой фее здесь меня не достать. Работа приносит больше удовольствия, чем поцелуи Тима Макшейна. Решено: я буду получать наслаждение, как художник.

С работы мы ушли поздно, а домой я добралась еще позже. Ужин давно закончился, и я вздрогнула, увидев в окнах гостиной яркий свет. Джим…

Когда я вошла, доктор Хейли как раз собирался уходить. Он уже стоял в дверях и разговаривал с Майком. Я услышала его слова:

– Давайте им побольше воды и горячего чая. Пар поможет им дышать, и, будем надеяться, их легкие смогут очиститься.

Им?

– Джиму хуже, Майк? – встревоженно спросила я.

– Да, хуже, Нони. А еще мама… Генриетта сказала, что она тоже начала кашлять сегодня утром. И с тех пор не может остановиться.

– А Генриетта пробовала давать им чай с медом и лимоном? Она сразу вызвала доктора? – сыпала вопросами я.

Из спальни показалась Генриетта. Я бросилась к маме, но сестра взяла меня за руку.

– Мама наконец-то уснула, – сказала она. – Оставь ее в покое.

Но я сбросила руку Генриетты и все равно вошла. Рядом с кроватью на стуле сидела Энни. Мама и во сне дышала ужасно, издавая пугающие хриплые звуки при каждом вдохе.

Энни взяла меня за руку.

– Она сильная. И не такая старая, как была бабушка Онора.

Да. Маме всего пятьдесят три, и она никогда не болела. Она была совсем маленькой девочкой, когда приплыла из Ирландии со своими братьями, а потом умерли их родители. Самое худшее, Великий голод, было позади, но все равно то были тяжелые времена. Мама всегда очень гордилась тем, что жила в Нью-Йорке.

«Да, Джерси-Сити – это, конечно, хорошо, но я гуляла по улицам Манхэттена, правда гуляла», – любила повторять она. «А они там что, вымощены золотом, мама?» – поддразнивала я ее. «Именно, Нони, потому что моим братьям очень хорошо платили за то, что они мостили их».

Ее братья. Люк и Доминик. А они, интересно, знают?

Я отправилась на кухню, чтобы выяснить у Генриетты, сообщила ли она им о маминой болезни.

– Нечего выставлять себя на посмешище, – заявила сестра. – Мама выздоровеет, а мы будем выглядеть идиотами, потому что бьем тревогу по пустякам.

Слава богу, назавтра была суббота, у меня выходной, хотя я в любом случае не пошла бы на работу. Ближе к вечеру, когда Джим попытался встать с кровати, у него начался бред. Майку пришлось удерживать его: Джим твердил, что должен идти помогать отцу в кузницу, где он работал еще мальчишкой.

А мама ничего не говорила. Только кашляла и кашляла, и плечи ее содрогались. Мы пробовали пар: я держала полотенце у нее над головой, Энни подносила снизу миску, а Агнелла сидела на полу рядом и держала маму за руку.

Твердым шагом в комнату вошла Генриетта.

– Слишком много народу, – заявила она и заставила нас выйти.

Мы ждали на кухне и по очереди сидели с мамой. В воскресенье ничего не изменилось. Джим лежал в гостиной, мама – в спальне, а доктор Хейли ходил от одного к другому и почти ничего не говорил. В обед мы съели холодную картошку с ломтиками бекона, но вечером жена Джо Мерфи принесла кастрюлю тушеного мяса и свежеиспеченный черный хлеб. В понедельник на работу я не пойду. Пойдет только Роза и объяснит мистеру Бартлетту, почему меня нет.

Пришли мамины братья, а еще тетя Кейт и тетя Нелли с дядей Стивеном, дядя Майкл со своей женой, Мэри Чемберс. Доктор Хейли позволил каждому побыть с мамой всего несколько минут.

– Как ты себя чувствуешь, Бриди? – спрашивали они у нее, и она старалась улыбаться.

Так прошло два дня, и доктор Хейли сказал:

– Все. Ей нужно отдохнуть.

Мама только спала и кашляла, а в промежутках могла съесть лишь немного супа да выпить чая.

– Мама, мамочка, – снова и снова бормотала я, когда наступала моя очередь сидеть с ней. Она пыталась что-то ответить, но вновь начинала кашлять. – Не нужно, мама, лежи спокойно.

Мы ничего не сказали ей, когда рано утром 30 июня умер Джим. Джим, мой молчаливый брат, всегда держался обособленно, но был хорошим парнем. Ох, Джим, я ведь почти не знала тебя! Ты потерялся в большой и беспокойной семье. А я была слишком занята перепалками с Генриеттой, чтобы замечать тебя. Прости меня, мой дорогой Джим. Покойся с миром. И я продолжала молиться: «Господи милосердный, Ты взял у меня брата. Но оставь мне мою маму, прошу Тебя, Господи! Пожалуйста!»

Эд забрал тело Джима в свое новое похоронное бюро. У нас была всего одна ночь, чтобы помянуть его, а на следующее утро уже состоялась траурная месса. Когда все ушли в церковь, я осталась с мамой.

Она проснулась.

– Джим, Нони. Как там Джим?

– Хорошо, – начала было я.

Но она не поверила и попыталась сесть на кровати.

– Джим? – позвала она. – Джим?

– Он… он умер, мама. Сейчас его как раз отпевают.

Она отвернулась, полезла рукой под подушку и начала что-то искать там.

– Ты ищешь свои четки, мама?

– Да, пожалуйста.

Я достала из выдвижного ящика ее четки и вложила их ей в руки. Она снова откинулась на подушки и начала перебирать деревянные бусины, которые для нее вырезал мой отец.

Она перекрестилась.

– Во имя Отца, – удалось произнести ей до очередного приступа кашля.

– И Сына, и Святого Духа, – закончила я за нее. Затем я прочитала «Отче наш» и первую молитву «Радуйся, Мария».

Непрерывный кашель ослабил маму, но она старалась молиться вместе со мной. Дойдя до строчки «сейчас и в час нашей смерти», я осознала, как мне ненавистны эти слова.

– Держись, мама, – прошептала я ей. – Ты должна пережить это.

– Я устала, Нони. Я так устала.

– А ты отдохни, мама, – уговаривала я.

– Нони, – сказала она мне. – Ты должна вести себя правильно, Нони. Пообещай мне. У женщины есть только ее доброе имя, а без него…

Ее снова одолел приступ кашля.

– Успокойся, мама.

Я погладила ее лоб. Почему она сказала это сейчас? Я не видела Тима Макшейна – и даже не думала о нем с прошлой недели. Я очень тревожилась за маму.

– Мама, – прошептала я.

Она закрыла глаза. Дыхание ее стало ровным. Она заснула. «Мама проснется, и ей станет лучше», – подумала я. Но ошиблась.

Слава богу, в ее последний час мы все были рядом с ней. Даже мой брат Эд с женой, которые приехали из Индианы.

Генриетта стояла на коленях у ее кровати и всхлипывала. Энни замерла между Майком и Мартом, позади них – Эд с Агнеллой, у самой двери – мальчики Генриетты. Я сидела на кровати рядом с мамой, держала ее за руку и гладила по голове… Но даже не была уверена, что она все еще жива.

Вдруг мама открыла глаза.

– Пэдди, – сказала она, глядя куда-то в сторону окна, а потом очень четко произнесла: – Ваш отец пришел забрать меня домой.

В тот же миг она умерла. Душа оставила ее тело с ужасным звуком – предсмертным хрипом.

Она ушла. И мы, все остальные, почувствовали себя еще более одинокими, чем когда бы то ни было.

* * *

Тим Макшейн пришел на панихиду по моей матери, появившись в ритуальном зале похоронного бюро «Келли и Доран» вместе с Долли Мак-Ки. Долли встала рядом с гробом и спела «Аве Мария» – это было незабываемо. Тим Макшейн пожал мне руку, но я ничего при этом не почувствовала. Ну и слава богу. Я думала только о маме. Как я буду без нее теперь?

– Ты почувствуешь ее присутствие, – заверила меня тетя Нелли.

И мне действительно показалось, что она рада расположиться рядом с отцом, а не на Кэлвери, где для нее не было места. Мы похороним их обоих на новом кладбище Маунт Кармел. Эд все организовал: купил участок и прислал из Санитарной службы бригаду, которая выкопала гроб отца на Кэлвери и перевезла его на Маунт Кармел. Все это произошло за один день, и теперь папины останки были готовы упокоиться рядом с мамой.

– Дорого, – ворчала Генриетта. – Очень дорого.

Но, ради всего святого, разве все мы не хотим, чтобы они были вместе?

– А как же бабушка Онора? – спросила я у Эда. – Теперь она осталась на Кэлвери одна.

– Она там не одна, а с бабушкой Майрой, дедушкой Патриком и сыном Майры Джонни Огом, – ответил он. – Там также покоятся полковник Маллигэн и все солдаты, павшие во время Гражданской войны. Так что за нее не волнуйся, Нони.

Джим и мама ушли в течение одной недели. В моей голове это никак не укладывалось. И я все ждала, что вот сейчас на кухню войдет мама…

* * *

Прошла еще одна неделя, прежде чем я смогла вернуться на работу. Оставаться дома с Генриеттой было просто невыносимо. Ради памяти мамы я решила быть доброй и любящей сестрой. Но, видит бог, Генриетта могла вывести из себя даже святого.

– Если бы ты все сказала мне в самый первый вечер… – заявила она мне. – Джима нужно было отвезти в больницу. И тогда он не заразил бы маму. Можно было спасти их обоих.