— А ты? Тебе никогда не хотелось назвать себя Галахадом, или Гинглейном, или Блиоберисом? — поинтересовалась Энни, в ее глазах плясали веселые чертики.

Гарсон усмехнулся.

— Нет, я вполне доволен собственным именем — это, кстати, наше родовое имя. А почему твоя сестра выбрала такой псевдоним — Вашти? — внезапно спросил он.

— Это не она, а Люк выбрал. Кажется, по-персидски это означает «прекрасная», а он говорил, что она прекрасна.

— Как и ты, — сказал Гарсон.

Энни улыбнулась. Может быть, она все-таки не выглядит такой уж простушкой даже в этом костюме из дешевого магазина?

— А Дженни назвала Оливера так, потому что это имя означает символ мира, продолжала она. Потом бросила на него настороженный взгляд. — А что ты сказал своим родителям о моей сестре и Люке?

— То, что ты мне рассказала. Как умерли твои родители, и Дженни почувствовала себя одинокой, и…

— Они поняли?

— Они не считают ее легкомысленной пустышкой, если ты это имеешь в виду, ответил Гарсон с нетерпением в голосе. — Но им не верится, что Люк мог быть таким жестоким. Честно говоря, мне кажется, мать никогда этому не поверит. Она слышит только то, что хочет слышать о нем. А что касается отца — он давно уже философски относился к плохому поведению Люка. — Он посмотрел на часы. — Нам пора возвращаться.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — заявил Оливер, лежа на подушке и потирая кулаками глаза. — Лучший их лучших, — добавил он, уже засыпая.

Энни улыбнулась. Она понимала, что малыш повторяет слова, слышанные им неоднократно в течение дня от своей бабушки, но он и в самом деле так думал. Она никогда не видела его таким счастливым и раскованным. Она и сама расслабилась сегодня, подумала Энни, поправляя одеяло. Особенно ей понравилась поездка обратно, когда Оливер дремал на заднем сиденье, а они с Гарсоном обсуждали прошедший день. Глядя на них, весело болтающих, с малышом на заднем сиденье, любой принял бы их за семью, возвращающуюся домой с прогулки.

Улыбка погасла. Семьей они не были, и эта мысль была неприятна. Целый день, проведенный с Гарсоном, заставил ее понять с пугающей ясностью, что она больше не хочет жить одна. Не может жить одна. Ей необходимо чувство близости, принадлежности кому-нибудь. Необходимо это и Оливеру. Теперь, вкусив это сегодня, они уже не смогут больше существовать такой неполной семьей.

— Хочу, чтобы мой дядя Гарсон тоже поцеловал меня, — заявил малыш после ее поцелуя.

— Слушаюсь, сэр, — сказала Энни и подошла к лестнице. Вместо того чтобы, довезя их до дома, поехать в «Кинге хед», их «шофер» предложил приготовить кофе, пока она будет укладывать Оливера. — Наш маленький разбойник хочет от тебя поцелуй на ночь, — крикнула Энни вниз и услышала хихиканье за спиной.

Гарсон поднялся по лестнице, переступая длинными ногами сразу через две ступеньки.

— Ладно, — сказал он.

После поцелуя и еще одного заверения, что это был самый лучший день, Оливер свернулся калачиком под одеялом вместе со своим медвежонком.

— А мы еще поедем к моим дедушке с бабушкой? — поинтересовался он.

— Да, скоро, — ответила Энни.

Видимо посоветовавшись с Гарсоном, старики за время визита ни разу не заговорили о новой встрече, но перед отъездом Оливер спросил, можно ли им — он очень хочет — приехать еще раз. Дулси и Эдвин умоляюще посмотрели на Энни, и она согласилась. Было решено, что Гарсон проверит свой график поездок и позвонит им. Потом они договорятся о дате следующего визита к ним на ланч в Винчестер или родители приедут в Лидден-Мэгнор.

Успокоенный ее обещанием, Оливер зевнул и закрыл глаза.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответили одновременно Энни и Гарсон.

— Пойду переобуюсь, — сказала Энни, закрывая дверь в комнату Оливера. Спущусь буквально через минуту.

В своей комнате она сняла кожаные ботинки и увидела на колготках дырку, которую следовало немедленно зашить. Она сняла джинсы и сидела на кровати, стягивая колготы, когда внезапно боковым зрением увидела Гарсона в проеме двери. У нее замерло сердце. Она видела, как его взгляд скользил по гладкой коже ее бедер, вниз по длинным голым ногам.

— Я думала, ты занят приготовлением кофе, — сказала она.

Он посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне больше нравится смотреть на тебя, — хрипло произнес он.

Потянувшись, Энни подняла крышку корзины для грязного белья и положила туда колготы. Может быть, Изабель Дьюинг — самая шикарная и элегантная женщина, но и она обладает достаточной привлекательностью, о чем свидетельствует неподдельный мужской интерес в глазах Гарсона.

— Удивительно, как быстро твои родители и Оливер нашли общий язык, сказала она, улыбаясь при этом воспоминании.

Засунув в карманы джинсов руки, Гарсон вошел в комнату, и она еще раз удивилась, насколько он огромен. Кроме высокого роста, у него была еще мощная, статная фигура. Интересно, занимается ли он на тренажерах во время своих путешествий? — подумала она. Должно быть.

— Так же, как и мы, — сказал Гарсон. Энни вспомнила, как они болтали в машине, как удивительно совпадали их вкусы в отношении переустройства «Фермы», и о том, как с первой минуты знакомства у них оказалось одинаковое чувство юмора.

— Думаю, что да, — согласилась она. Его синие глаза смотрели на нее в упор.

— И в постели мы найдем общий язык. Нервы Энни были напряжены. В голове прозвучал тревожный сигнал. Одно дело — быть объектом восхищенных взглядов Гарсона и совсем другое — лечь с ним в постель. Она понимала, что многие девушки не упустили бы такой возможности, получили бы от этого удовольствие, и все, но для нее лечь с кем-то в постель было совсем не просто. Правильно, она не собиралась до конца своих дней оставаться одной, и все же стоило ли просто заводить с ним интрижку?

— В постели? — переспросила она. Гарсон опустился на кровать рядом с ней, отчего матрац сразу прогнулся.

— Энни, — сказал он, — ты прекрасно знаешь, что мы рано или поздно окажемся вместе в постели. От его слов атмосфера в комнате сразу стала напряженной, сам воздух, казалось, начал вибрировать.

— Ничего такого я не знаю, — сказала она. Он медленно улыбнулся уверенной, очень мужской улыбкой.

— Знаешь, — подтвердил он и наклонился к ней. Поцелуй был мягкий и почти ленивый. Энни сжала руки в кулаки. Она не будет реагировать, сказала она себе. Она не должна никак реагировать. Не важно, что кровь забурлила в венах, в то время как его язык начал дразнящими движениями обводить ее губы. Ее не соблазнить. Но через минуту, когда он оторвался от нее, все ее тело молило о продолжении.

— Ну, признайся, — прошептал Гарсон. Подняв подбородок, Энни с вызовом посмотрела в его глаза.

— Ни в чем я не собираюсь признаваться. Он снова наклонился к ней. Во время нового поцелуя его рука скользнула ей под рубашку, и он расстегнул на ней лифчик. Его руки начали гладить ее обнаженную грудь, и она издала сдавленный вздох. Она откинулась назад, но Гарсон снова привлек ее к себе, не отрываясь от ее губ. Когда его язык раздвинул ее губы, вся решимость Энни не сдаваться куда-то пропала. Их губы слились в страстном поцелуе, его руки нежно обнимали и гладили ее, и, казалось, он дотронулся до чего-то такого глубоко внутри нее, что начисто лишило ее силы воли и требовало полного подчинения.

Расстегнув ее рубашку, Гарсон одним легким движением снял ее, затем снял лифчик, а потом, нежно обняв, положил Энни рядом с собой на кровать. Его взгляд не отрывался от кожи медового оттенка на ее груди, от ее розовато-коричневых сосков. Она заметила, как потемнели и затуманились его глаза. Снова и снова ласкал он ее, слегка нажимая на твердеющие при его касании соски, круговыми движениями гладя упругие груди. Энни вся дрожала. Желание поднималось в ней жаркой, чувственной волной.

— Гарсон… — прошептала она, и как бы в ответ на невысказанную просьбу он лег рядом с ней.

Обняв, он снова поцеловал ее. Сначала он поцеловал губы, затем стал опускаться ниже и ниже, целуя шелковую кожу ее шеи и налитую грудь. Погрузив пальцы в его темные, густые волосы, Энни притянула его к себе.

Теперь Гарсон целовал соски, нежно покусывая их, гладил ее, медленно следуя контурам ее плеч, груди и живота. Она изнемогла от этих ласк. Ей тоже хотелось гладить его нагое тело, чувствовать его близость. Она хотела прижаться губами к его телу.

Когда он оторвался от нее и сел рядом, Энни подумала, что он, наверное, почувствовал это желание и собирается снять рубашку. Быстрее, пожалуйста, быстрее, взмолилась она безмолвно.

— Ты веришь мне? — спросил Гарсон.

Она смотрела на него в растерянности. Казалось, он совершенно спокоен, в то время как она чувствовала, что ее тело готово разорваться на миллион частиц.

— В-верю тебе? — заикаясь спросила она. — В чем?

— Что нам судьбой уготовано заниматься любовью.

Энни кивнула. А что еще она могла сказать, если изнемогала от желания лежать рядом с ним, если ее тело требовало удовлетворения разбуженной страсти, удовлетворения, до которого было так далеко и в то же время так дразняще близко?

Он продолжал все так же сидеть рядом, и она, нахмурившись, взглянула на него.

— Ты просто делаешь попытку это доказать? — с трудом промолвила она.

— Не только, — ответил Гарсон, — но в общем-то да.

Казалось, кто-то ледяными пальцами сжал ее сердце. Она была всего лишь жертвой обольщения.

— Удар ниже пояса — вот как это называется. — Ей хотелось кричать от ярости, но, поскольку в соседней комнате спал Оливер, она произнесла это свирепым шепотом.

— Не понял…

Вскочив, она начала собирать разбросанную одежду.

— Я говорила тебе, что уже два года не занималась любовью, — сказала она, лихорадочно застегивая лифчик. — И вот теперь…