– Вирджиния, я встретила человека…

Но она подняла руку.

– Даже не начинай рассказывать мне, что у тебя есть человек, который сможет наладить его, что-то настроить, что-то ввести, что-то подрегулировать, короче, мановением руки изменить всю мою несчастную жизнь.

И тут мне пришло в голову, что Вирджиния, сама того не зная, дала достаточно точную характеристику Мэттью. Но к сожалению, последовало продолжение. Она наклонилась над столом, нацелилась пальцем в мой телефон.

– Ты лучше скажи мне, как часто тебе нужны три четверти всего того, что может эта штуковина… – И она откинулась на спинку стула, сложив руки на груди, торжествуя.

Я покачала головой:

– Ты права.

Она улыбнулась:

– Я знаю.

Мы убрали мобильники. Она вновь наклонилась над столом, поставила на него локти, положила подбородок на руки.

– А теперь расскажи мне о тете Лайзе. И дорогой омерзительной кузине Элисон. Нет сомнений, что она в жизни добилась немалых успехов. Слишком много в нее вложили денег и усилий. Если бы мне…

– Дорогая омерзительная кузина Элисон пьет.

– Пьет? – Вирджиния просияла. – Ты хочешь сказать…

– Угу… как рыба, И тетя Лайза списывает все на усталость или перевозбуждение или просто игнорирует. О… она вышла замуж за египтянина. Тетя Лайза именует его не иначе как принцем.

– Естественно.

– В любом случае Элисон с ним уже развелась… и один из ее сыновей – гей…

Я соскочила с тонкого льда на твердую почву.

– Гей? – Вирджиния улыбнулась с чувством глубокого удовлетворения. – Господи! – И тут же добавила, уж не знаю, где она это почерпнула: – Но по закону средних чисел кто-то в семье должен быть…

Я ее вывод комментировать не стала.

– И Элайза – все та же заносчивая Элайза… старается приукрасить жизненные реалии, показать, что все у нее хорошо и лучше быть просто не может. Теперь она живет в крохотной квартирке далеко не в лучшем районе маленького городка. Это тебе не двухэтажные апартаменты с гаражом.

– Она счастлива?

Я как-то не думала об этом раньше, но теперь вспомнила ее слова, произнесенные при расставании с порога. Когда долго живешь с ложью, она, должно быть, перестает жечь.

– Да, – ответила я. – Я думаю, она счастлива.

– Что ж, очень многие, завершая свой путь, не могут сказать, что они счастливы, не так ли? – В голосе Вирджинии слышалась горечь. – Скажем, наша мать.

Наши взгляды встретились. Прошлое легло между нами большим черным пятном. Я уже открыла рот, но она опередила меня.

– Личфилд, значит. – Вирджиния наморщила нос. – Личфидд?

– Личфилд – неплохой город. Там великолепный кафедральный собор, и расположен он достаточно близко…

Опять ошибка. Вирджиния разозлилась.

– Да, конечно, – фыркнула она, – я никогда не бывала…

Как обычно, она указывала на то, что некоторые из нас – паршивые гедонисты, которые ничего не делают, кроме как разъезжают из одного города со знаменитым кафедральным собором в другой, чтобы потом хвалиться своими познаниями перед сестрой…

Я улыбнулась, покорившись судьбе.

– Но тетя Лайза живет далеко от центра. Можно сказать, на окраине, как мне показалось, занюханной. Судя по всему, львиную долю наследства получила Элисон.

– Низко же они пали, как сказала бы бабушка.

Наконец-то мы коснулись чего-то общего, связывающего нас. Я даже подумала: «Вот он, мостик, который позволит перейти к главному».

– Дорогая бабушка. Как мне ее недостает.

– Меня она в упор не видела, – не смогла не ввернуть я.

Вирджиния, как всегда в таких случаях, мои слова проигнорировала.

– Что ж, Лайза это заслужила. Получила свое… Когда я вспоминаю, как она относилась к нам. Не знаю, как это выдерживала наша мать. Будь я на ее месте, она бы получила от меня по полной программе.

– Лайза… очень привязалась к матери. Они же были близкими подругами… делились секретами.

Я увидела, как затуманились глаза Вирджинии, это случалось всякий раз, когда речь заходила о прошлом.

– Мать терпеть ее не могла. Никто в семье не мог.

– Не думаю, что так было всегда.

– С чего ты это взяла? – Вирджиния смотрела на меня в упор.

– В том, каким боком для кого поворачивается жизнь, обычно есть тайные причины. – Я старалась не расставлять акценты. – В конце концов взгляни хотя бы на нас…

– На нас? Это ты о чем? У нас никаких тайн нет. Ты добилась многого, ушла далеко, а меня оставила на месте.

– И по причинам, которых я не понимаю, тебя это гложет.

Вирджиния по-прежнему смотрела на меня, но ничего не сказала.

– Почему? – спросила я.

– Что значит почему?

– Почему мои достижения сидят у тебя в печенках? Обычно родственники должны радоваться успехам друг друга.

– Такое может быть только в твоих мечтах. И не было бы, если б ты не щеголяла своим богатством.

– Я не щеголяла.

– Ты просто бросалась деньгами.

Это уж был перебор. Даже она это поняла.

– Извини. Это несправедливо.

– Ты так думаешь, раз говоришь. Почему?

– Ну, потому что…

– Слушаю тебя…

– Рекомендую попробовать блюда дня: пармезановая запеканка с охлажденными оливками, брускетто[40] с баклажанами, суп из свежего зеленого горошка…

– Суп, пожалуйста. – В голосе Вирджинии слышалось облегчение.

Я рассеянно, желая поскорее вернуться к интересующей меня теме, тоже остановила свой выбор на супе. На что сестра сказала:

– Не можешь ты брать суп. – И пнула меня под столом.

Вот тут что-то в моей заячьей психологии сломалось. В конце концов, я не десятилетняя девочка, сказала я себе, мы уже взрослые люди.

– Суп, – повторила я громче и напористее.

А когда Вирджиния продолжала гнуть свое: «Дилис, ты не должна заказывать то же, что и я…» – перед глазами у меня все затянуло красным.

– Это еще почему? – Я еще больше возвысила голос. – Мне до чертиков надоело при общении с тобой контролировать каждое слово и шаг, и если я хочу этот чертов суп из свежего зеленого горошка, то я и буду есть суп из свежего зеленого горошка.

Я вскинула голову, выпятила челюсть. Все-таки мне было десять лет, и я нашла в себе смелость взбунтоваться. Так уж вышло, что поводом послужила тарелка супа из свежего зеленого горошка, но, заверяю вас, это был поступок. Если уж я собиралась в самом скором времени порвать со своей семьей и убежать в Индию со своим ни с чем не связанным, ничем не обремененным любовником, так чего мне сохранять в целости и сохранности сестринский союз? Суп или ничего!

Вирджиния опустила глаза, уставившись в скатерть.

– Ну, я думаю, теперь это знают все, кто находится в ресторане, Дилли… Хорошо, я возьму брускетто.

«Это же надо, – подумала я, – победа за мной».

– Будете что-нибудь пить? – нервно спросила официантка.

– Да! – рявкнула я. – Мы выпьем бутылку чего-нибудь действительно хорошего… и платить буду я.

Я с нетерпением ждала ответа Вирджинии, но она по-прежнему не отрывала глаз от скатерти. Официантка ушла за картой вин. Тут я заметила, что плечи Вирджинии трясутся. Боже, я довела сестру до слез. Что ж, пути назад не было.

– Джинни! – строго позвала я.

– Да? – промямлила она.

– Я должна отстаивать свои права. Ты не можешь всегда быть главной. Пользы тебе от этого никакой. – Даже мне эта тирада показалась очень уж ханжеской.

Плечи продолжали трястись, голова не поднималась. Но конечно же, она не плакала. Смеялась.

– Ну и дура же ты. – Она покачала головой. – Я не указывала, что тебе есть. Я думала о маркетинговом исследовании Петры и Джона. Если уж мы его проводим, какой смысл нам обеим заказывать одно и то же?

Потом, когда принесли суп и брускетто и мы исчерпали тему достоинств и недостатков блюд, я, расхрабрившаяся после вина, попыталась повернуть разговор к более серьезным темам. Вирджиния не возражала и, наблюдая, как я маленькими глотками расправляюсь со вторым стаканом, заметила:

– Полагаю, если ты пристрастишься к спиртному, Френсису понадобится лишь молвить словечко местному судье…

Идеальное начало. Я поставила стакан, глубоко вдохнула.

– Вирджиния, почему ты всегда должна меня подавлять?

Она моргнула.

– И почему ты воспринимаешь меня и мои деньги каким-то порочным союзом?

– Потому что они у тебя есть и ты знаешь, как ими пользоваться… и ты их, черт побери, используешь…

Ее злоба меня шокировала.

– Вирджиния, что такого я тебе сделала?

Она вскинула брови, как бы отвечая вопросом на вопрос:

– Moi?[41]

– Да, тебе! Я выпила один стакан вина, пью второй, а ты уже обвиняешь меня в пьянстве и намекаешь на то, что мой муж дает судьям взятки. То еще у тебя воображение.

– О, не преувеличивай. Деньги имеют власть.

– Вирджиния, кто преувеличивает, так это ты. Получается, что ты не можешь найти во мне ничего хорошего…

Вновь брови вопросительно взлетели вверх.

– А зачем тебе нужно, чтобы я искала в тебе что-то хорошее? Ты и так всего добилась.

– В этом ты вся. Комплимент превращается у тебя в критическое замечание…

– А ты думаешь, что заслужила все это счастье? – Она возвысила голос. И черпала она эти эмоции из очень глубокого, очень замутненного колодца. – Я хочу сказать… я была… сначала всегда была только я… а потом ты…

– Что сие означает?

– Сообразишь, если захочешь…

– Нет… я бы хотела услышать твои объяснения. Это не просто зависть… не так ли?

Вирджиния выпрямилась, по лицу чувствовалось, что она в дикой ярости. А также готова расплакаться. Спас ситуацию омлет по-испански. Осторожная официантка, ставя тарелку перед Вирджинией, бросила на нее сочувственный взгляд. Для меня это было в диковинку: вдруг кто-то пожалел мою сестру. Обычно все происходило с точностью до наоборот, жалели исключительно меня. Мне вспомнился случай, когда мы вчетвером поехали на уик-энд, один-единственный раз, и я попыталась объяснить дорогу. Она вскинулась, накричала на меня, заявила, что я на всех давлю, немало удивив бармена в каком-то кентском пабе, после чего выскочила из зала. Случилось это после того, как она направила нас не на ту дорогу, естественно, мы заехали совсем не туда, куда хотелось. Она же обвинила во всем карту. Понятное дело, мою карту.