Рассказа о дальнейших планах нежданного поклонника ее красоты и стихов Игоря Северянина Людмила Петровна дожидаться не стала. Она подхватила последний букет, скомкала газету и бросилась бежать, пробормотав что-то насчет автобуса. Автобус до Большого Шишима отправлялся через час двадцать, и все это время Людмила Петровна пряталась за киоском «Роспечати», опасаясь, что старичок окажется настойчивее, чем следовало.

Ей было смешно и даже приятно. Первый в ее жизни опыт розничной торговли оказался успешным: в кошельке лежали четыреста пятьдесят рублей (девять букетов по пятьдесят рублей, а она еще стеснялась, заламывая такую, по ее мнению, сумасшедшую цену), перед глазами возникали улыбающиеся, довольные люди, а в ушах звучало: «Вы такая красивая женщина». Может, конечно, старичок и с приветом, но то, что она красивая, ей никогда никто не говорил, даже муж в свое время. В общем, мелочь, а приятно. Всю дорогу домой, трясясь в автобусе по разбитой дороге, она прятала лицо в возвращавшийся с ней домой букет «Павлинки», чтобы другие пассажиры не видели ее счастливой улыбки. И бормотала, с трудом припоминая: Сирень и день! Как опьяненно звучите вы в душе моей! Как я на мир смотрю влюбленно, пьян сном сиреневых кистей…»

– Представляешь, мам, для горожан пятьдесят рублей – не деньги. Вмиг разобрали, – блестя глазами и уплетая за обе щеки ужин, взахлеб рассказывала о своих приключениях Людмила Петровна. – А уж сирени у нас с тобой! И между прочим, нарциссы у меня тоже не простые, особенно с оранжевым ободком, ну те, что возле вишни, жаль, отошли. Нет чтобы раньше мне догадаться. А мужчина этот очень приятный, между прочим, – беззастенчиво привирала Людмила Петровна. – Так возле меня и стоял. Вы, говорит, такая красивая. Стихи мне стал читать, представляешь? Чуть замуж не позвал. Смех!

– А я что говорила? – улыбалась мать. – Еще на свадьбе погуляем, не на Сашкиной, так на твоей.

– А что Сашка? – насторожилась Людмила Петровна. – Он тебе что-то сказал? Вот ведь негодник, от матери скрыл, а тебе…

– Да успокойся ты, заполошная! – всплеснула руками мать. – Ничего он мне не говорил. До того ли ему было? Просто к слову пришлось. А сама-то подумай: парню двадцать шесть, красивый, ладный, не пьет, не курит. Девки-то на таких сами вешаются. Я так думаю, Людмила, что и торговать он не для себя пошел. Для себя Сашка не пошел бы точно.

– А для кого?

– Для крали своей. Не иначе. А что молчит, так нынче у них порядок такой. Молчат, а родители и не суйся. Они ведь сейчас и свадеб не справляют, так живут. Не успеешь оглянуться – станешь бабкой.

– Да, – вздохнула Людмила Петровна, озадаченная открывшимися перспективами.

Мама, пожалуй, права: если сын молчит, это не значит, что у него никого нет. Скорее всего именно для этой городской девчонки он и бросился зарабатывать деньги. Девчонки нынче инженерами-то не очень увлекаются, им коммерсантов подавай. А она, дура наивная, радовалась, что после армии сын в институт поступил, диплом получил, работа у него хорошая и зарплата приличная, не пропадет теперь. А оно вон как обернулось…

– Погоди-ка, Людмила, дай глянуть… не вижу без очков. А вроде она! – Мать отобрала у Людмилы Петровны скомканную газету, которую та достала из кармана юбки и аккуратно разглаживала, занятая своими мыслями. – Ну точно, Настасья. Как ее по батюшке, не помню.

Людмила Петровна равнодушно смотрела, как мать водит пальцем по газетным строчкам, по слогам разбирая подпись под фотографией. Газету она купила в городе, чтобы не класть букеты сирени на пыльный парапет, а потом, убегая от старичка, сложила и сунула в карман.

– Она самая! – радовалась мать. – Краева Анастасия Михайловна. Люд, слышишь, это та Настасья Зюзева, что в шестьдесят втором вышла замуж за Пашку Краева, в Озерках, а Пашка отцу твоему родня, их матери – сестры двоюродные. Ты смотри, постарела как, я ведь ее сто лет не видела.

– Да ну ее, мам, – отмахнулась Людмила Петровна. – Сто лет не видела и еще сто лет не увидитесь. Больно надо.

– Нет, не скажи, – вдруг заулыбалась мать, тыкая пальцев в фотографию на помятой газетной странице. – Глянь, глянь! «Фермер Иван Краев с матерью, Анастасией Михайловной».

– И что с того? – расстроенная мыслями о Сашке, равнодушно спросила Людмила Петровна.

– А то, что за ее Ваньку, вот за этого самого, мы с отцом тебя хотели замуж выдать! Хороший парень был, работящий, заводной, на музыке своей играл, магнитофон вроде. Все девки сбегались по вечерам к их избе. А ты, видите ли, нос воротила, потом учиться уехала. Без нас замуж вышла.

– Не без вас, – возразила Людмила Петровна. – Разрешения у вас с папой просила, все как положено. А Ваньку этого я и не помню вовсе.

– Так я же говорю, она в Озерках замуж вышла, там они и жили, – пояснила мать. – Ты его не видела никогда, Ваньку-то. Это уж мы с отцом так, думали просто. Боялись, что ты за городского выскочишь.

– Ага, деревенские лучше, – усмехнулась она. – Я за вашего деревенского вышла и теперь как за каменной стеной. Не говори уж.

– Слушай, Людмила, ты не ругайся, а вот лучше возьми и прочитай, – попросила мать. – Мне же интересно, что с Ванькой стало, как они там с Настасьей. Пашка, Краев-то, сам жив ли. С чего про них в газете пишут. Читай, читай давай!

Нацепив на нос очки и подвинувшись поближе к лампе, Людмила Петровна принялась читать длинный, почти на всю газетную полосу очерк, посвященный преуспевающему фермеру Ивану Краеву из деревни Озерки, который, по словам журналиста, выращивал зерновые на 200 гектарах, содержал 200 голов свиней, заготавливал до 400 тонн сена. Да еще умудрился за последние два года утроить объемы производства и снизить себестоимость продукции в полтора раза.

– О как! – уважительно воскликнула мать, когда дочь закончила чтение. – Молодец, Ванька. И Настасья молодец. Такое дело вдвоем подняли. Вот я и говорю: была бы ты теперь Ванькина жена, Краева то есть, была бы фермершей. И не уволил бы тебя никто. Своя земля, своя скотина – кто ж тебя уволит?

Людмила Петровна посмотрела на фотографию Ваньки Краева – джинсы, рубашка в клетку, кепочка, высокий, тощий, невидный, потом на мать, которая хитро улыбалась. Открыла рот, чтобы что-то сказать, да махнула рукой и стала собираться домой – ночь на дворе, сколько можно лясы точить.

На другой день рано утром Людмила Петровна, как всегда, пришла к матери. Они вместе позавтракали, однако, вопреки сложившейся традиции, она не поспешила в огород и не набросилась на кусты сирени.

– Мам, мы вчера про фермера читали. Ты газеты не выкинула?

– Нет. Федосье покажу. Она с Настасьей дружили. А тебе зачем?

– А я к нему в гости хочу съездить, к Ивану, – пояснила Людмила Петровна. – Познакомиться. Тем более что ты говоришь, родня мы.

– Седьмая вода на киселе, – уточнила мать. – Чего удумала? А, Людмила?

– Посоветоваться хочу. Ты вчера правильно сказала: у кого свое хозяйство, того уволить нельзя. Потому что он сам себе хозяин. Вот я и решила.

– Чего ты решила, глупая твоя голова? – заранее испугалась мать.

– Фермером стану. Дом пустой стоит – пятнадцать соток который год бурьяном зарастают. Да у тебя двадцать. К Карпу Филипповичу и Федосье Иосифовне пойду поклонюсь, как раз забор в забор. Карп Филиппович еще когда говорил, что сил на земле работать у них уж нет, а смотреть, как все зарастает, душа болит. Так что они мне хоть в аренду, хоть так отдадут. Это еще двадцать. Итого полгектара. Мало ли? А кого разводить – решим. Огород я не особо люблю, а со скотиной обращаться умею. Вот Краев меня научит уму-разуму. Возьму кредит в банке. А там видно будет. Может, Сашка согласится помогать. Он чужого-то уже нахлебался. Может, теперь и за свое возьмется охотой.

– Дура ты, Людмила, – печально констатировала мать. – Так вот посмотришь – вроде умная, а все равно дура.

– Да почему?! – возмутилась она. – Тот же твой Иван, вон там написано, политехнический окончил. И ничего, справляется.

– Да он мужик.

– А я чем хуже?! У нас в стране мужиков вроде и нет. У нас бабы вместо мужиков. Вон даже глава администрации – и та женщина. Я всю жизнь в селе прожила, все на себе волокла, двоих сыновей одна подняла, всякую работу знаю. Чем мне еще заниматься-то тут? Или в город прикажешь уезжать?!

– Избави Господи! – придя в ужас от подобной перспективы, перекрестилась не особенно верующая мать. – Ты чего говоришь-то, Людмила? Санька вон уехал уже!

– А больше мне здесь делать нечего! В сельсовет меня Тимкина мамаша на пушечный выстрел не подпустит, да там и без меня полно желающих бумажки перекладывать. В районе в колледж тоже не возьмут, уж Зинаида постарается. Прикажешь всю оставшуюся жизнь в твоем огороде копаться и вдвоем на одну пенсию жить? Летом цветами торговать, а зимой чем? Снегом? Нет уж! Я еще им всем покажу! – Кому «всем» и что именно покажет, Людмила Петровна уточнять не стала, лишь воинственно потрясла кулаком.

– Ладно, поезжай! – неожиданно согласилась мать, у которой вдруг возникли свои резоны. – Может, судьба это. Ванька-то, раз с матерью на картинке снят, а не с женой, наверное, холостой. Иначе хозяйка с мужиком снималась бы, точно. И в газете ни про какую жену ни слова нет. Поезжай, доча. С Иваном познакомишься, кто знает, как оно сложится. И привет от меня Настасье передашь. А то сидишь сиднем дома, как мумрик какой.

– Мама! Это нечестно! Что ты меня дразнишь, как детей в садике? И я не собираюсь… – возмущенно начала Людмила Петровна, но случайно бросила взгляд в окно и увидела, как банда из четырех коз, которых хозяева пускали на вольный выпас, нагло вторглась на их огород и с огромной скоростью объедала все, до чего можно было дотянуться.

Обе женщины, прихватив что под руку попалось – Людмила Петровна веник, а мать полотенце, – бросились выгонять нахалок, и назревавший диспут о возможных хитроумных многоходовых комбинациях судьбы прекратился.

Решение нанести визит Ивану Краеву Людмила Петровна не стала долго обдумывать и уж тем более откладывать в долгий ящик, потому что была женщиной решительной и последовательной, и на следующий день отправилась в Озерки. Путь недальний, полсотни километров. Там первый же встреченный на автобусной остановке мальчишка указал ей на основательный, из новенького оцилиндрованного бревна дом в два этажа, такие она видела на картинке в журнале. Неплохо, значит, идут дела у фермера Краева, приободрилась Людмила Петровна. Глядишь, и ее уму-разуму научит. Перед домом на специально оборудованном флагштоке развевался российский флаг.