Людмиле Петровне в тот день повезло, хотя сам человек и не всегда это понимает: в связи с Веркиной занятостью на службе (а работала она официанткой в кафе) наступательную операцию пришлось отложить до наступления вечера. То есть до того времени, когда ничего не подозревающие экскурсанты, усталые и довольные, погрузились в автобус и покинули театр грядущих военных действий. А иначе могла бы Людмила Петровна и лицензии лишиться в связи с излишней интерактивностью музея деревенского быта.

Утром, еще до экскурсии, она ходила навестить мать, и даже успела немного поссориться с ней, и настоение себе испортила. Дело в том, что матери, как обычно, еще вчера в подробностях доложили о новом жильце и о том, что его навещала разгневанная супруга.

– И откуда только они узнают, я прямо поражаюсь! Там же глухая окраина, вот помри там кто – неделю не найдут и не спохватятся. А если что не так, то через пять минут все всё знают. И уже тебе доложить успели. Ну не заразы ли?

– Ты на людей не неси, Людмила, – не стала отвлекаться на обсуждение деревенских сплетниц Евдокия Кондратьевна. – Ты сама-то что делаешь?

– Что я делаю? – удивилась она. – Откуда их только черт приносит на мою голову, мужиков этих непутевых? Они мне даром не нужны, одни проблемы от них. Что от Саньки, что от этого. И ведь немолоденький вроде, с виду лет шестьдесят, если не больше.

– Седина в голову – бес в ребро, – кивнула мать. – А ты потакаешь. Дела семейные, пусть сами разбираются. Чужому человеку тут встревать негоже. Я ведь знаю, почему у тебя ворота цветами расписаны. И вся деревня знает. Не срамись, Людмила, на все село. И меня не срами. Скажи этим своим: вот вам бог, а вот порог, идите, откуда пришли. Без них справишься.

– Нет, мама, не справлюсь, – возразила Людмила Петровна. – Ты же знаешь: и огород на них, и баня, и за домом смотрят, и по хозяйству все. Санька, конечно, мужик несерьезный, кто спорит. Но за лето всю проводку в доме поменял, электричество наладил. И пить у нас перестал! Без Володи как бы я людей кормила? Юра такое придумывает, что я бы в жизнь не догадалась, и за порядком следит. Денис…

– Да что ты мне рассказываешь! – возмутилась мать. – Насобирала отовсюду чужих мужиков и рада! Уголовников! Я тебе говорю: гони их в шею и не позорься. Мне помирать скоро, а тебе здесь жить. Что люди скажут?

– А что скажут? На каждый роток не накинешь платок. Есть такие, что никогда ничего хорошего все равно не скажут, хоть ты в лепешку расшибись. – Людмила Петровна старалась быть сдержанной, но чувствовала, что заводится. – А кто-нибудь, может, вспомнит, что я помогла людям в трудный момент. Ты сама мне говорила, что надо о людях думать, не о себе. Кто-то толкнет, а кто-то и поможет. Я запомнила, мама. Мне помогали и Анфиса Романовна, и Иван, и другие. Теперь я помогу. Если всех слушать, то лучше сразу лечь и помереть, тогда про тебя никто худого слова не скажет. Хотя и то вряд ли.

– Ох, не знаю, Людмила, ох, не знаю, – вздохнула мать. – Коли так, смотри сама, ты себе хозяйка. С Иваном посоветуйся. Он мужик, ему виднее.

– Ты себе противоречишь, мама! – засмеялась Людмила Петровна. – То гони мужиков в шею, то без мужика никуда, я уж не знаю, как быть.

– С тобой спорить – что с телком взапуски гоняться, – махнула рукой мать. – Не переспоришь. Поступай как знаешь.

Наступил вечер. Людмила Петровна, дед Семен и обитатели интерната в полном составе сидели за столом в доме, а не в сарае и ужинали. Обсуждали события дня и вводили в курс нового жильца, который очень стеснялся всеобщего внимания, а больше всего Людмилы Петровны. Когда на пороге возникли гости, их поначалу не заметили. Пришлось громкоголосой Верке брать инициативу в свои руки.

– Сидите, значит? Водку трескаете? – заорала она.

– Дура! Чего приперлась? Какая водка? Глаза протри! – крикнул Санька, сразу приходя в привычное склочное состояние, в котором он всегда общался с женой.

Людмила Петровна удивилась: когда его дражайшей половины не было рядом, Санька был тихим, молчаливым. Наверное, силы экономил.

– Вера Михайловна, мы же с вами договаривались – никакой водки, – вскочил с места Юрий. – Мы договоренности соблюдаем, можете сами убедиться. Проходите, присаживайтесь. Поужинайте с нами.

Верка шагнула к столу, удивленная вежливым обращением приятного мужчины, но ее спутница, коренастая и щекастая тетка лет пятидесяти, отрезала:

– Нам рассиживаться некогда! Петр, собирайся! Домой поедем. Там и поешь. А то подавишься чужим куском.

Поджав губы, она неприязненно переводила взгляд с Людмилы Петровны на Володю, потому что муж постарался улизнуть из поля зрения супруги, отодвинувшись вместе с табуреткой за широкую Володину спину.

– Послушайте, уважаемая, извините, на знаю, как вас по имени-отчеству… Мы вашего супруга не удерживаем. Возможно… – начала Людмила Петровна на правах хозяйки, но осеклась под ее взглядом. Было ясно, чти никакие аргументы не подействуют. Она хотела вернуть мужа и намеревалась сделать это любой ценой.

– Ты помолчи! – приказала она Людмиле Петровне и добавила, заметив, что к ней повернулся Юрий: – И ты тоже. Ну?! Петр?! Я долго буду ждать?

– А я не поеду! – прокашлявшись, сообщил Петр Борисович из своего укрытия. – Мы решили.

Володя рассмеялся.

– Кто это вы? Он, что ли? – Гостья ткнула пальцем в Володю. – Я тебе решу! Собирайся, кому сказала!

– Это он со мной решил. То есть я с ним. Мы вместе решили, – отважно бросился в бой Санька. – Ушли мы и не вернемся.

Брошенные жены набрали побольше воздуха и заголосили слаженным дуэтом, особенно старалась супруга Петра Борисовича, награждая всех собравшихся самыми отборными и нелестными прозвищами. Мужики растерялись.

– А ти-хо!!! – крикнула Людмила Петровна, треснув кулаком по столу.

Все в изумлении замолчали. В наступившей тишине стало слышно, как где-то в стороне зудит комар.

– Это! Мой! Дом! Тут никто! Никогда! Не орал! И орать не будет! Вон отсюда! Немедленно! А то ведь я не посмотрю…

В подтверждение своих слов Людмила Петровна, выскочив из-за стола, засучила рукава кофты и двинулась на женщин, которые так и не присели к столу, а продолжали стоять посреди комнаты. В глазах Верки мелькнул испуг: хозяйка дома была на голову выше ее и гораздо крупнее, к тому же она была вне себя, и если бы ей действительно пришло в голову вышвырнуть их вон, то начала бы она не с коренастой тетки из Сосновки, а с нее, с Верки. Неизвестно, что успела подумать тетка, но она сделала шаг назад. И тут между ними вклинился Родин.

– Уважаемые дамы! Если мне будет позволено, то я предложил бы сесть за стол переговоров. Тем более нам есть что обсудить, согласитесь… Прошу вас… – продолжая бормотать светским тоном, он мягко, но настойчиво взял Людмилу Петровну под руку, развернул на сто восемьдесят градусов и отвел к столу.

Володя тем временем, оставив на произвол судьбы прятавшегося за ним Петра Борисовича, обошел скандалисток с тыла и подсунул им табуретки, на которые они вынужденно сели. Таким образом, мизансцена стала неподходящей для полноценной корриды, поэтому Людмила Петровна хотя и упрямо продолжала свое выступление, но уже на два тона ниже:

– Вы сюда зачем пришли? Скандалить? Так я сейчас полицию вызову. А приедет участковый, еще и расскажу, как вы мне окна били. И другое имущество портили! – Она грозно посмотрела на женщин и по их виду поняла, что тактическое преимущество перешло к ней, потому что те не ожидали неинтеллигентной выходки от пусть и бывшей, но все же училки. Во всяком случае, Верка ее совершенно по-другому описывала. – За ворота будет как минимум штраф, а за выбитое окно – я уж и не знаю, что будет, потому что это уже рецидивизм. Так, Володя?

– Железно. Статья двести тринадцатая. Хулиганство. Да еще группой лиц по предварительному сговору, – подтвердил тот. – Лишение свободы на срок до семи лет.

– Это что – за окно? – изумилась Алевтина. – Семь лет?! Ни фига себе.

– Окно не я! Меня там не было, я еще на работе находилась. Я только хотела человеку помочь, – поспешила сдать новую знакомую Верка. И покосилась на мужа. – А мне что? Пусть живет, где хочет… сволочь! Деньги носит. Пить вроде не пьет. Хотя, конечно, обидно.

– Мы же с вами договорились, уважаемая Вера Михайловна, – укоризненно развел руками Юрий, глядя на Веру. – Мы свои обязательства выполняем. А с вашей стороны нужно терпение и понимание. Не надо форсировать события. И все будет хорошо, как вы хотели. Да, Александр?

Санька промолчал. Верка неожиданно всхлипнула:

– Я думала, может, согласится он уже домой… От людей совестно! А тут эта приехала, накрутила меня. Я и разнервничалась. Ты меня прости, Саня. И ты, Людмила, тоже.

– Да за что прости?! – снова ринулась в бой пришедшая в себя супруга Петра Борисовича. – Я за своим пришла! Мне чужого не надо, как некоторым! – Она с ненавистью покосилась на Людмилу Петровну. – Но и мое не трогай!

– Вас как зовут, уважаемая? – спросил Юрий.

– Алевтина Гавриловна, – угрюмо ответила гостья, давая понять, что уж ее-то этими фортелями не проведешь.

– Алевтина Гавриловна, а давайте у самого Петра Борисовича поинтересуемся, – вкрадчиво продолжил Юрий. – Он все-таки живой человек. И имеет право высказаться.

Все посмотрели на Петра Борисовича. Он, однако, не имел ни малейшего желания излагать свою позицию и лишь покачал головой, как упрямый малыш, которого мама отрывает от строительства и тащит из песочницы домой обедать. Тогда с места поднялся Санька, который за время, проведенное в мужском коллективе вдали от любящей супруги, кажется, стал повыше ростом и вообще смотрел веселее.

– Мы с Петром так решили: домой пока не возвращаемся! – заявил он и поспешно добавил, видя, как подскочила Алевтина: – А если будете орать или драться, то мы на развод подадим! Оба.

– Ты забыл сказать, что бить стекла тоже не разрешается, – тихо подсказал Володя.