На третий день, я завтракаю хлопьями в два часа дня. Проливаю немного молока с ложки на свитер, но мне безразлично. Из примерочной выходит мама и разминает руки, которые сводит от шитья, после первого же дня общения с требовательным клиентом. И все только для того, чтобы у меня была хорошая, обустроенная жизнь. Жизнь, которую я только что разрушила. Просто лучшая дочь года.

– Думаю, в понедельник тебе нужно вернуться в школу, – говорит она.

Как только я думаю о школе, мой желудок сводит. Лицо Хаксли. Лицо Бари. Я прокручиваю в голове, как они смотрят на меня, готовые наброситься. Вал. Не могу даже себе представить ее лицо.

– Знаю, ты напугана, но нельзя навсегда остаться дома.

– Я могла бы обучаться на дому.

Мама сметает со стола крошки в ладонь, а потом стряхивает их в раковину.

– Дорогая, я очень ценю, что ты мне открылась. Выслушав, я сделала только часть работы. А теперь хочу обсудить с тобой, почему ты решила стать специалистом по разрывам.

Я опускаю ложку в тарелку с хлопьями. Я знала, что этот момент наступит, но все бесполезно. Она не поймет почему. Не поймет, потому что как раз находится в тех отношениях, которые я бы взялась расстроить. Она – Вал через тридцать лет.

– Это сложно.

– Помню, как тяжело мне было в старших классах. Я самая последняя среди подруг начала встречаться с парнями…

– Мама, речь не об этом! – Ну конечно, все всегда должно сводиться к одиночеству. Ведь это единственное логическое объяснение тому, что делают девушки, не так ли?

Она накрывает мою руку своей ладонью и смотрит в глаза.

– Мне никогда не везло с парнями.

– Мама, прекрати.

– Но когда я встретила твоего отца, то сразу поняла почему ничего не получалась с остальными лузерами.

– Нет! Не правда! Не надо меня кормить сказочками об ухаживаниях. Ты была одинока, отец был одинок. Вы примерно одного социального положения, хотели иметь детей и живить в пригороде. Конец. Никакой любви.

Мама застывает. Она пытается спокойно отнестись к этим словам, но я вижу, как глубоко обидела женщину, которая выносила и родила меня.

– Ты думаешь, что твой папа и я не любим друг друга?

В ее устах это звучит по-другому, как-то серьезнее.

– Вы хорошо относитесь друг к другу.

– Но не любим? – Она не верит своим ушам, и это озадачивает меня. Они что, не замечали, как себя ведут?

– Вы никогда не целуетесь. Папа изредка чмокает тебя в лоб, и на этом все. – Я съеживаюсь при мысли о целующихся родителях, как парочки в школе. Какая гадость!

– Когда мы встречались, наши друзья называли нас самой романтичной парой.

– Серьезно? Сейчас вы больше похожи на брата с сестрой.

– Мы с твоим папой очень любим друг друга. Просто после двадцати шести лет брака, любовь становится другой. – Мама берет тряпку с раковины и вытирает столешницу. Она всегда старается, чтобы все хорошо выглядело, начиная от платьев невест и заканчивая столешницей.

– Вы даже никуда не ходили на свою годовщину.

– У нас было много замечательных годовщин. Но теперь они стали просто скучными и дорогими. Твой папа мог бы пригласить меня в самый лучший ресторан на Манхэттене, а потом на какой-нибудь спектакль. Но мы оба целый день работали. Я знаю, как сильно он любит фильмы о войне. А он знает, что «Брунелло» – мой любимый ресторан, готовит еду на вынос. Поэтому мы расслаблялись на диване, поедая куриную отбивную и смотря «Иран-контрас». Мы отлично отпраздновали годовщину. Знаю, сейчас тебе это трудно понять. Я уверена, парочки в школе ведут себя совсем иначе. Но это и есть любовь.

– Как-то скучно.

– Добро пожаловать в реальный мир. После того, как эйфория первых свиданий и романтических жестов испаряется, а в конечном итоге так происходит всегда, ты остаешься с тем человеком, которого хочешь видеть каждый день.

– С отцом?

– Именно. – Мама вытирает молоко с моего свитера.

Может, она права. Я вспоминаю обо всех скучных моментах жизни родителей, о том, что они знают малейшие детали друг о друге, даже не задумываясь. Они ведут себя естественно. Им не надо доказывать всему миру, что они влюблены, использую гигантские мягкие игрушки и показушные выступления.

– Ты читала новости? – Она берет газету со столешницы. – Стив Оверлэнд получил полную стипендию в Университете Чандлер. У них с тренером даже была пресс-конференция.

Мама показывает мне статью. Я выплевываю хлопья на стол. Я узнаю тренера. Да и как можно не узнать это мальчишеское личико и искрящиеся голубые глаза? По телу пробегает озноб. Все, кроме имени, мне в нем знакомо.


***


Я сжимаю телефон в руке и закрываю дверь.

– Приветствую Вас. Университет Спорта Чандлер, – говорит секретарь.

– Соедините меня с тренером Лэхемом, пожалуйста.

– Лэхем у телефона, – говорит он в трубку.

– Здравствуйте, мистер Тауне. – Я пытаюсь сделать так, чтобы мой голос звучал угрожающе, но он только смеется.

– Отличная работа, мисс Вильямсон.

– Вы ведь не дядя Стива, не так ли?

– О, ты меня поймала.

– У семьи Стива никогда не было проблем с Хаксли. Вы просто хотели, чтобы она исчезла из его жизни, и он мог играть в футбол за ваш второсортный университет, – Я качаю головой, шокированная своей тупостью. – Вы мне солгали.

– Ты собираешься читать мне мораль? Ты? Та, кто разбивает пары за деньги.

– Я думала, что помогаю его семье.

Я не настолько корыстна. Мне всегда нужны были веские причины, чтобы взяться за работу. Но достаточно веские ли они били?

– Уверен, ты помогла. Они не хотели, чтобы их сын чахнул в никчемном колледже из-за своей любящей все контролировать подружки.

– Лучше так, чем подлый тренер, – мой голос отскакивает от стен. Меня начинает подташнивать. Нужно сесть.

– Я сказал то, что тебе нужно было знать для выполнения работы. Ты бы видела Стива. Никогда не видел его таким счастливым. Ты все правильно сделала.

Я думаю о Хаксли. Сомневаюсь, что она счастлива. И для чего все это? Для того чтобы тренер Лэхем получил приличную рождественскую премию?

– Он уже был счастлив, со своей девушкой.

– Ты в этом уверена? Когда я разговаривал с ним на пресс-конференции, все было совсем не так. Если бы они действительно любили друг друга, – при мысли об этом он смеется, – то были бы до сих пор вместе.

Думаю, ни одни отношения не пережили бы всю ту ложь и манипулирование, что я использовала. Что было бы, если бы я не вмешалась? Что было бы со всеми другими парами?

– Я собираюсь обо всем рассказать, – говорю я.

– Да кто тебе поверит? Ты общалась с мистером Тауне.

– Я тоже могу отследить ваш IP-адрес.

– На твоем месте, я бы держал рот на замке, – он понижает голос и меня пробирает дрожь. Это был совсем не дружеский совет. – Тебе же будет хуже. Никто не оценит то, чем ты занималась после школы.

– Они и так уже знают.

– Ну, это пока не конец света, – говорит он. – Поверь мне. Ты не захочешь, чтобы эта история вышла за стены школы и стала сенсацией. Если тебе повезет, возможно, ты и раскроешь меня. Но у меня, может, не звездный, но отличный послужной список. Если меня отсюда уволят, то возьмут в другой колледж. Первая же победа сезона сделает историю древним прошлым. Но тебя...

Я с трудом сглатываю и сильнее прижимаю телефон к уху.

– Тебя эта история будет преследовать всегда. При поступлении в колледж, во время интервью на работу, в отношениях и так бесконечно. Везде. Ты хочешь, чтобы именно это люди узнавали о тебе в первую очередь? Ты готова быть известной как специалист по разрывам до конца жизни?

Я пытаюсь оставаться сильной и непоколебимой, но по щекам начинают струиться слезы. Мне хочется накричать на него, сказать, что он неправ и что не могу дождаться момента, когда выведу его на чистую воду. Но, к сожалению, он прав.

– Забудь об этом, Ребекка. Это всего лишь старшая школа.


37


Три дня я провела в сонном состоянии, но в субботу утром неожиданно проснулась в семь тридцать утра. Так что решила проверить Фейсбук и бегло почитать все, что обо мне говорят люди. М-да, у моих одноклассников довольно скудный словарный запас, однако они очень хорошо его используют. Вижу обновление от Эйми. Она вывесила на стену свою фотографию, где держит на руках младенца, своего сына. Он выглядит таким спокойным, крохотным, меньше арбуза. Никогда особо не любила детей, но умиляюсь от вида его больших глаз и крошечных пальчиков. Интересно, у меня когда-нибудь будет подруга, которую я буду знать так долго, что увижу, как она станет матерью. Возможно, Вал именно она.

Это не та информация, от которой можно просто отмахнуться.

Без стука захожу в комнату Дианы. Она валяется на кровати как труп.

– Подъем, – шлепаю ее по ногам под одеялом.

– Что? Бекка, что случилось?

– Мы собираемся в небольшое путешествие.

– Куда?

– Не могу пока тебе сказать. Одевайся. И покрасивее.

– Я – пас. – Она обратно падает на кровать.

Я стягиваю одеяло. Диана пытается удержать его, но я сильнее.

– Жду тебя внизу через полчаса.

– Нет!


***


Я проезжаю мимо бесконечных магазинчиков и универмагов вдоль трассы номер четыре. На дороге совсем немного машин. Да и кто в здравом уме будет куда-то ехать в восемь тридцать субботним утром? Как только мы подъезжаем к мосту Джорджа Вашингтона, Диана снова спрашивает, куда мы направляемся.