Джейми Каейн - Инструкция на конец света

Мы с Иззи следуем за ним настолько потрясённые, что нам нечего сказать.

Я стою на крыльце и смотрю, как он уезжает, как его грузовик оставляет за собой облако пыли на иссушенной грунтовой дороге, но я всё ещё надеюсь, что он передумает, осознает, какое это безумие оставить двух девочек-подростков одних в этой глуши на всё время своего отсутствия. Но вот только, когда он о чём-то передумывал?

Почти никогда.

Я оборачиваюсь и смотрю на выражение лица Иззи. Она уже сейчас, как я могу предположить, прокручивает в мыслях, в какие неприятности ввяжется со своей новоприобретённой свободой.

– Мы остаёмся ровно на этом месте, – говорю я, и эта фраза звучит чудаковато, потому что у нас нет машины, чтобы куда-нибудь поехать, а до города миль пять.

И куда бы мы поехали?

Она пожимает плечами.

– Как хочешь, но почему бы и нет, если мы здесь одни? Я собираюсь выяснить, как развлекаются местные.

– Нет, не собираешься. Ты остаёшься здесь, как сказал папа, и помогаешь мне.

Послушав себя со стороны, я понимаю, что выгляжу самой большой тупицей в мире, но что мне ещё сказать?

Правда в том, что у меня вообще нет способов контроля над Иззи. Всю свою жизнь она бушует сильнейшим ураганом, с которым мне надо жить, постоянно опасаясь, какие разрушения он может за собой повлечь.

Она драматично округляет глаза:

– И что с того?

– А то. Если ты не будешь делать, как сказал папа, я ему сразу же расскажу, как ты себя вела, пока его не было.

– Ты расскажешь папе, а я устрою тебе такую жизнь, что ты об этом пожалеешь, – воркует она фальшивым приторным голосом, потом разворачивается и идёт обратно в дом.

Впервые я скучаю по маме. Мы не самые дружные мама с дочкой, и я знаю, что разочаровываю её, когда встаю на сторону папы, но всё-таки. Как она могла оставить нас тут, вот так, без объяснений, без прощаний – без ничего?

Зуд в пальцах призвал взять дневник и ручку, чтобы записать всю эту головоломку, изложить её на бумаге, на которой я могу построить и перестроить свои мысли, пока они не раздавили меня. Мне кажется, что привычку писать я переняла от папы, зачинателя конца света, хотя он даже не знал о моём личном дневнике, в отличие от дневника тренировок по выживанию, который он заставил меня завести. Тот личный дневник – единственный мой бунт, единственное место, где я могу говорить то, что хочется, и не надеяться на одобрение папы.

Я никогда не умела угадывать мамины мысли. Что-то в ней кажется невероятно знакомым – её тёплый запах жасмина, её голос, её широкие скулы, а что-то – таким несовместимым со мной, будто бы она с другой планеты. Мама не из тех, кто любит говорить о своих чувствах, или своём прошлом, или о чём-то личном. Она даёт поручения, спрашивает, как прошёл день, объясняет, как что-то сделать. Но сама она для меня - закрытая книга.

Теперь же меня интересует скрытая сторона мамы, та, которая стремится сорваться и убежать, не попрощавшись, та, у которой, в отличие от меня, достаточно смелости, чтобы противостоять папе. Имя мамы – Мели¹, и впервые за свою жизнь я вижу, что она цельная личность, а не просто мама. Та сторона, которую мы не замечали до этого дня, у которой есть надежды, мечты, страсти, никак не связанные с нашей семьёй, – это то, что я хотела бы узнать.

Внутренний мир Мели, мне кажется, гораздо сложнее, чем любой из нас мог представить.

Ты сам по себе.

Каждый обученный мечтает пройти экзамен на выживание. В подготовке ведь нет никого смысла, если ты действительно не веришь в конец света, верно? Ты постоянно мечтаешь о подвигах, приключениях, ощущении жизни на пределе. Я вижу это во всех подготовительных журналах, которые папа раскидывает по дому, на вебсайтах и в переписках, окна которых папа оставляет открытыми на экране.

Но я всегда удивлялась этой мечте и её хрупкости. В конце концов, если правда хочется так жить, почему бы прямо сейчас не собрать вещи и не переехать в труднодоступные районы Аляски? Зачем ждать?

Теперь я вижу, что папа, наконец, сделал именно это. Этим он говорит нам и остальному миру: «Зачем ждать? Почему бы не начать бороться с апокалипсисом уже сейчас?»

Вольф

Я видел во сне девушку из леса, видел Николь. Хотя я обычно не запоминаю сны, этот помню отчётливо, потому что нечто подобное я вижу каждую ночь со дня нашей первой встречи. Она подкарауливает меня в лесу, а после того, как стреляет мне в ногу и склоняется надо мной проверить, жив ли я, я целую её.

В этом сне не так много нелогичных моментов, но он настолько живой, что пробуждает во мне желание увидеть её снова по неясным для меня самого причинам. Я тут же просыпаюсь в поту, с пересохшими губами, с выпрыгивающим из груди сердцем и в напряжении.

Я убеждаю себя, что этот сон повторяется и не даёт ей покинуть мои мысли, потому что я не хочу думать о той странной девушке с пушкой. Я не хочу думать ни о чём, кроме неё, и это меня пугает. Она идёт вразрез с моими устремлениями в духе Торо – к простоте и одиночеству. Генри Торо никогда не упоминал о вторжении девушек в его уединённую жизнь на берегу Уолденского пруда.

Пока я делаю обычные вечерние дела на кухне – наслаждаясь их размеренностью – и нарезаю овощи для ужина, приходит Лорель. Мне нравится работать кухонным ножом, и, несмотря на то, что сейчас я измельчаю ножом лук, глаза у меня не слезятся. Свет из окна косо падает на кухонный стол и под разными углами отражается от движущегося ножа.

– Эй, ты, – начинает Лорель, скрестив руки на груди и навалившись рядом со мной на край стола для разделки мяса. – Где ты был?

– Последний час здесь.

– Я имею в виду, всё это время. Ты словно на другой планете живёшь.

Я мельком смотрю на неё и замечаю недовольство в глазах, которое она тщательно скрыла в голосе.

Лорель постоянно что-то требует от меня как от друга. Она всегда хочет большего, чем я могу дать ей. Раньше я пытался ей угодить, пытался найти прелесть в том, как она, наверно, нуждается во мне, но после ряда неудач я оставил эти попытки.

– Я был то здесь, то там.

Пока она смотрит, как я нарезаю овощи, царит неловкое молчание. Я легко справляюсь с ножом, и белая мякоть лука быстро превращается в кучку мелких кубиков. Потом я беру другую головку, и всё начинается заново.

– Мы серьёзно поговорили с Анникой, – говорит она.

Я молчу. Я не хочу говорить о маме или о чём-то ещё. Я принялся готовить ужин раньше, чем надо, потому что так я могу работать один, без шума и болтовни.

– Она говорит, что беспокоится за тебя.

– Ммм, – мычу я.

Мычанием я хотел показать безразличие, чтобы отбить у неё желание продолжать разговор, но, кажется, она приняла его за приглашение говорить дальше.

– Она думает, что у тебя склонность к суициду, как у твоего отца.

Если бы я не знал Лорель так близко, я бы принял эту фразу за попытку помочь. Или за банальную вежливость.

Но мы выросли вместе как деревья, стволы которых переплелись.

Сиамские близнецы без родительского надзора.

– Ей не следует беспокоиться, – говорю я кучке лука.

– Я тоже волнуюсь. Ты ведёшь себя так, будто у тебя депрессия.

– Со мной всё в порядке.

Она кладёт холодную ладонь на мою руку, которой я нарезаю лук. Я останавливаюсь и смотрю на неё. Её волосы, подвязанные зелёным расписанным платком, лежат на плечах и спускаются почти до талии, а серо-голубые глаза ничего не выражают. В левой ноздре, как обычно, сверкает серебряное кольцо.

– Она сказала мне, что хочет, чтобы ты пошёл с неё на встречу АА².

– Я не пью.

– Она хочет взять тебя как сопровождающего из семьи или что-то вроде того.

Лорель вовсе не играет роль посредника между мамой и мной, но всё же Аннике только хуже, как только она вернулась. Может быть, Лорель действительно этому поспособствовала.

– Почему бы тебе не пойти вместо меня? – предлагаю я и продолжаю готовить.

– Она хочет, чтобы ты пошёл с ней. Не я.

– Тогда почему она не попросила меня лично?

– Она подумала, что ты скорее согласился бы, если бы я тебя попросила. Она думает, что ты злишься на неё из-за того, что её так долго не было.

Я молчу.

– Она заставила меня помолиться с ней, – жалуется Лорель, будто в этом есть что-то вопиющее.

– Мы живём в духовном реабилитационном центре, если ты ещё не заметила.

– Нет, эта молитва была похожа на молитву Богу.

Пока я ищу, что ответить, объект нашей беседы заходит на кухню. Колокольчики на двери зазвенели – кто-то пришёл.

Лорель рядом со мной смертельно побледнела, возможно, обеспокоенная тем, что до мамы донеслась её последняя реплика.

– Два моих любимых человека! – восклицает Анника, очевидно, ничего не замечая. – Вас-то я и искала.

Я снова сосредотачиваюсь на нарезке, как будто она перенесёт меня отсюда в другое место, но Анника подходит ко мне вплотную, и я чувствую запах пчелиного воска.

– Ты его уже попросила? – спрашивает она Лорель.

– Да. Он уклоняется от ответа.

– Этого я и опасалась. Я же подозревала, что только я сама должна спросить его?