– Куда ушла мама? – задала я вопрос писклявым голосом.

Руки отца крепче сжали руль, и, не разворачиваясь ко мне, он выдал:

– Не знаю.

Я ожидала услышать не это.

– Разве она не сказала хоть что-нибудь, прежде чем уйти? Где она будет? Когда вернется?

– Нет.

– А ее мобильный? – хотя я и спросила, но знаю, что он отключен, я пыталась позвонить с телефона Иззи.

– Она оставила его дома.

– Оо.

М-да. Это похоже на маму. У нее никогда не было привычки брать телефон с собой, к тому же она постоянно забывала его заряжать и просто думала, что ей редко звонят.

– Ты пытался позвонить кому-нибудь из родственников?

– Пару раз, никто не ответил на звонки.

– Наверное, она знала, куда идти, да?

Отец ничего не ответил, и я снова пытаюсь представить маму, где она и что делает... и понимаю, что никакого понятия об этом не имею. Вообще, понимание того, что моя мама – преподаватель было у меня только в мыслях. Даже идея о том, что мама могла мечтать о чем-либо, выходящим за пределы нашего мирка, казалась мне нереальной и неинтересной, как сложные математические вычисления.

– Ты не думал, что она могла пострадать, или что-то серьезное могло случиться? – опять молчание. – Пап? Это не шутки. Что, если она разбилась или заблудилась, или... – Или что? Я не знаю.

– Полиция позвонила бы, случись что-то серьезное. Она не хочет быть найденной, вот что я имею в виду.

– Но почему? – глухо спрашиваю я.

Я знаю почему. Но мне нужно убедиться в правильности догадки. 

– Не знаю.

По тону его голоса было понятно, что тема закрыта. Отец никогда не признается, что чего-то не знает. Только сейчас я понимаю, какая же нетвердая почва у меня под ногами. В жизни я всегда рассчитывала на несколько вещей: на абсолютную уверенность моего отца во всем и на тот факт, что родители вместе.

Не сомневаюсь, папа любит маму. Он может и не показывает этого, но это так. Я уверена. Другое дело, любит ли она его. Я опять в растерянности. За окном мелькает сосновый лес. Мы проезжаем большой знак с медной надписью «Деревня Садхана и Духовный центр».

– Кто там живет в этой Садхане? – спросила я.

– Эти люди – группка сумасшедших язычников.

Я исподтишка взглянула на профиль отца, пока он был занят дорогой. На его голове до сих пор короткая стрижка, хотя он и в отставке. Он не планировал уходить, но так вышло, и мне всегда кажется, что он готов надеть униформу и в любой день вернуться к работе. Я отвожу взгляд, пока он не заметил, как я за ним наблюдаю.

Мне хочется спросить: «Так ты знаешь, кто эти люди?»

Но вместо этого получается:

– То есть, там что-то вроде церкви?

– Там, похоже, живет группа хиппи, которые используют духовность как прикрытие для выращивания травы.

Я вспоминаю Вольфа, парня из леса (и уже не в первый раз). Он странный и сколько бы я ни думала, у меня не получается приобщить его хоть к какой-то категории людей. По-моему, он полная моя противоположность – я-то скучная девочка-ботаник азиатской внешности, обученная охоте.

Знаю, что для людей я – тихоня. Потому что в классе сидела спокойно, не поднимала руку, чтобы другие могли ответить, поскольку знала все ответы на вопросы.

– Давай-ка я кое-что тебе проясню. Мы больше не в военном городке, здесь, в гражданском мире куча сумасшедших – и твоя работа держаться в стороне от этого, понятно?

– А с кем же мне дружить?

– Ни с кем. У тебя есть сестра и этого достаточно.

Я отвернулась к окну и закатила глаза. До чего бредовая идея дружить с Иззи. Он вообще давно ее видел?

– Мы с ней немного разные.

– Не спорь. Вы с Иззи – семья, вам ничего не должно мешать общаться. 

Я подавила громкий вздох.

– Хорошо, пап.

Я слышала от него подобное и раньше. С моей стороны глупо было бы затевать этот разговор, зная, что он ни к чему не приведет. Хотя, может, просто Иззи настолько женственней меня, что он считает, что ей необходим телохранитель?

Он вообще ее не знает.


* * * 

Когда мы возвращаемся домой из продуктового магазина, я помогаю папе выгружать еду из пакетов. Ее так много, что её наверняка хватит на ближайший месяц.

Отец работает в полнейшей тишине. Интересно, надеялся ли он увидеть маму дома?

В кухне он уже распределил шкафы для еды. Я стараюсь положить всё в точности предназначенное для этого место.

Когда не осталось ничего, кроме гигантского мешка сухого риса и пустой канистры, я стала искать отца, чтобы узнать, что с этим делать. У нас уже был случай, когда моль в кладовой всё сожрала. Перерыв весь дом, я нашла отца, сидящим в своем офисе. Он что-то просматривал и иногда делал заметки на страницах.

– Гм… – пытаюсь привлечь его внимание. – Что делать с рисом?

Он нахмурился, как будто не понял вопроса, и эта неопределенность в его глазах пугает. Обычно он выглядит самоуверенно, а тут он показался мне даже хиловатым и как будто постаревшим. Я даже вижу проблески седых волос на голове и глубокие морщины вокруг рта и глаз. Раньше я этого не замечала.

– Я собираюсь уехать на некоторое время, вам придётся побыть одним, – говорит он.

Мне нужно время, чтобы осознать сказанное. А пока я молчу. Не знаю, что ответить.

– Куда ты собираешься?

– Искать маму.

– И сколько ты будешь её искать?

– Столько, сколько потребуется.

– И мы с Иззи будем здесь одни?

У нас ведь даже нет телефона или интернета. У отца был план жить за счет солнечных батарей, но мы их еще не установили.

Хорошо, что хоть электричество есть.

– Да. Здесь достаточно еды, я оставлю вам немного денег. И ружье.

– Но... – вырвалось у меня, прежде чем я успела подумать. Это самое нелюбимое его слово.

Отец строго смотрит на меня.

– Все будет нормально.

В моей голове тысяча вопросов, но пока я их формулировала, отец дал мне какую-то книгу. Я вижу что это «домашняя» книга, где он записывает все, что считает связанным с семьей.

Это какой-то неясный документ, который он написал для мамы, сестры и меня пару лет назад. В него мы, собственно, никогда не смотрели, зато отец к этой книженции обращался при каждой возможности.

Я беру книгу в руки и сжимаю так крепко, как будто я тону, а книга может меня спасти.

Значит, я и Иззи одни в этом разбитом доме, в самой глуши. Звучит ужасно. Но отца это не волнует, он хочет, чтобы я доказала, что смогу выжить в этих обстоятельствах.

Я вглядываюсь в небо, как будто там что-то может быть написано.

Существует миллион причин, почему оставить нас тут вдвоем – плохая идея, но отец просто не сможет сидеть и ждать.

– Где ты будешь ее искать? – наконец спрашиваю я.

– Тебя это не должно волновать, – по его взгляду видно, что он считает, что я «недалекая».

Еще больше вопросов возникает, если подумать о том, что что-то может случиться, ведь мне даже позвонить некому. У отца нет телефона, он думает, что в них нет необходимости. К тому же по нему правительство легко может отследить наше передвижение. Телефон есть у сестры, но связь тут почти не ловит.

– Вы двое продолжайте работать по списку, если все сложится удачно, я вернусь максимум через неделю.

«Если всё сложится удачно...»

Надо постараться не говорить ничего Иззи.

Может и получится, но как я проживу с ней наедине целую неделю?

Или даже больше, чем неделю.

Даже не хочу об этом думать. 

Папа не из тех людей, с которыми можно спорить, даже если ты его дочь. Он настолько уверен в собственной правоте, что любые слова, противоречащие его убеждениям, для него так же достоверны и убедительны, как и жужжание летающей вокруг головы мухи. Это всего-навсего мелкая помеха, от которой надо отмахнуться, а в идеале – раздавить.

Я знаю это столько, сколько себя помню, но выразить свою мысль словами я смогла лишь недавно.

– Где Изабель? – спрашивает он, стремительно проходя мимо стола и беря в руки чемодан, который, я только сейчас это замечаю, стоит возле двери.

– В комнате, наверно.

– Изабель, – кричит он в глубину коридора, – спускайся сюда.

Иззи неторопливо спускается по лестнице, на ногах у неё фиолетовые шлёпанцы с ремешком между большим и указательным пальцами, одета она в джинсовые шорты и слишком открытый топ, так что папа такое точно не одобрит.

Она молча окидывает нас взглядом.

– Я еду искать маму. Твоя сестра за старшую пока меня нет. Ты должна делать все, что она скажет, поняла?

Иззи открывает рот и в ужасе спрашивает:

– Что?

– Ты меня слышала. Я не потерплю никакой дерзости.

– Я тоже хочу поехать, – просит она.

– Ты останешься здесь и будешь ремонтировать дом. Я оставляю вам список дел, которые надо сделать, так что, когда мы с мамой вернёмся, всё должно быть готово.

Не могу представить, что он имеет в виду, говоря о ремонте дома. Мы что, должны закрыть глаза на пятна на стенах и потолке, на сломанные и склеенные изолентой окна, на жуткую атмосферу дома, в котором будто обитают призраки, и просто вести тут хозяйство, словно всё в порядке? Или мы должны проявить талант мастеров на все руки, которого у нас нет, и всё починить?

Он ничего не объясняет, только говорит: «Итак, всё ясно» и идёт по коридору к двери с чемоданом в руке.