Я не знаю. Мне нужен хрустальный шар для гаданий или, хотя бы родители, чтобы знать, что делать.

Последний вариант – работа с Паули – кажется наиболее безопасным, но скучным. Я почти всю жизнь провела в деревне. Я бы хотела уехать, но мне некуда, ни семьи, ни представления о том, как живут другие люди, у меня нет. Иногда я представляю, как отправлюсь на поиск родителей, которые чувствуют себя ужасно после того, как оставили меня на воспитание чужим людям. Но, в действительности я даже не уверена, что они живы, да и не знаю, хочу ли я их видеть.

Мне хотелось бы, чтобы Анни взяла меня за руку и подсказала, как быть. Может, даже предложила поехать в Европу вместе, показала мне мир, который я не видела раньше и представила своей семье как дочь. Вот что я хочу больше всего на свете. И то, о чем я никогда не осмелюсь просить.

Мы направляемся к ресторанчику, известному своими вкусными травяными чаями и вегетарианскими завтраками. Анни изучив меню, выбирает зеленый жасминовый чай и греческий вегетарианский омлет. Я сказала, что буду то же самое, хотя предпочла бы что-нибудь с большим количеством сыра, ветчины и сметаны.

– А теперь расскажи мне о себе, – сказала она, как только официантка отошла. Столкнувшись с этой фразой в реальности, я потерялась и не знала, что бы такого произнести для поддержания ее интереса. Поэтому я тупо пожала плечами.

– Ой, ты знаешь, всё по-старому. Школа, работа с Паули.

– И как продвигается ваш велобизнес?

– Набирает популярность. Мои проекты хорошо продаются.

– Так ты и проектируешь, и красишь?

– Я разрабатываю несколько вариантов, в основном арт-декор, у Паули не хватает терпения.

Бизнес Паули – это декорирование велосипедов. По мне, так это гениально – он покупает старые велики, восстанавливает их, потом мы их разрисовываем и продаем в модные веломагазины. Паули делает основную работу, а я прорисовываю сложные детали.

– В твоей жизни есть парни?

– Нет.

– У такой милашки, как ты? Очень странно, вокруг тебя должна быть толпа из поклонников, – я покраснела от такого комплимента, но не ответила.

Потому что у меня даже не было отношений, по крайней мере, серьезных. Да, есть парочка, с которыми я спала, но нет кого-то, кто хотел бы провести со мной день.

– Мне всегда казалось, что ты и Вольф могли бы быть хорошей парой. Может, не сейчас, а вообще, – она произносит имя Вольфа немного неправильно, на немецкий манер.

– О Боже, нет.

– Почему? Вы знаете друг друга так хорошо, как никто другой.

– В этом то и проблема. Никаких тайн тут нет. Эта идея мне неприятна, как будто меня сватают за родного брата, – не знаю, как Анни пришло в голову это предложить.

– Понятно, – говорит она, кивая. – Но это было бы здорово, я беспокоюсь о нем. Вольф стал нелюдимым и слишком молчаливым в последние несколько лет. Он ушел в себя, я редко его стала видеть, но когда вижу, он всегда один. И молчит.

– Он в порядке, – я говорю, потому что желаю перевести разговор в другое русло, вот только не знаю, о чем можно поговорить.

– Сейчас он очень походит на своего отца, мне очень не хотелось бы, чтобы он пошел по его пути.

«По его пути...» – я понимаю, о чем она. О суициде, который совершил его отец, когда нам было по тринадцать. С того момента мне всегда казалось, что тринадцать и вправду несчастливое число.

Подошла официантка и поставила небольшие чашки чая вместе с маленькой баночкой меда.

– Вольф не совершит подобного.

На самом деле я не уверена в своей правоте.

Знаю, что не совершил бы тот шалопай, которого я знала, но этот новый Вольф?

Анни улыбается, но у нее грустные глаза, мне это совершенно не нравится. Так она смотрит, если хочет выпить.

Вольф живет в моих самых ранних воспоминаниях, тогда он был мальчиком с золотисто-коричневыми волосами, мягкими руками и умными и серьезными глазами. Он возникал как будто из-под земли – такое у меня сложилось о нем детское впечатление. Он был грязный и… одичавший, как маленький бездомный зверек, которого мне удалось приручить.

Его внимание и дружба вызывали во мне такие же чувства, как если бы мне доверилось некое дикое создание – как будто ты избранный. Я до сих пор не могу понять его полностью, но знаю, что он никому не доверяет. Теперь и мне.

Я была той, которая знала его ещё как Вольфи. Ещё он был Вольфгантом (спасибо Анни), в детстве это имя мне казалось дурацким для ребенка.


Даже было время (мне было пять), когда я думала, что мы с ним будем вместе, поженимся, и у нас родятся такие же красивые детки, с золотистой кожей.

Больше я так не думаю, разумеется.

Я перестала верить в счастье очень давно.

Еду принесли быстрее, чем я ожидала и, когда официантка исчезла, Анника улыбнулась и задала вопрос:

– Ты будешь молиться со мной?

Я замерла.

Ходят слухи, что Анни ударилась в веру. Поговаривают, что это произошло после курсов анонимных алкоголиков, которые, видимо, были частью ее программы реабилитации, в которую я мало верю.

Она наклонила голову и закрыла глаза, я сделала то же самое, но чувствую себя обманщицей. Она протянула руку к моей руке, и я дала ей ладонь, не зная, что делать.

В Садхане в нас воспитывали духовность, но не такую. Не ту, что я видела в фильмах. В нашей деревне всё по-другому. Философия Махеша основана принципах йогов с примесью буддизма. Главным Богом является наша Земля, призвание к миру – единственная молитва.

Она произносит вслух слова, которые я не могу даже повторить, потому что их не знаю. Моя любимая Анни всегда была близка к краю, та, что освещала мою жизнь как звезда, неужели она стала фанатичной сторонницей такой религии? Когда она сказала «Аминь», я повторила, хотя понятия не имела, что это значит.


Николь

Когда я проснулась в новой спальне после первой ночи в доме бабушки и дедушки, я удивилась тишине вокруг. Я заснула с наушниками, включёнными на полную громкость, чтобы не слышать ругань родителей, но, видимо, во сне я выдернула их из ушей, так как сейчас я не слышу ничего. Мои родители – жаворонки, поэтому с первыми лучами солнца у нас в доме всё оживает. Мама готовит завтрак, убирает посуду, подметает полы. Папа, если он к тому времени ещё дома, обычно забивает гвозди, строит, ремонтирует что-либо. Поэтому это молчание заставляет меня похолодеть, несмотря на то, что в комнате очень тепло.


Вольф 

Попробуйте представить, что дерево способно любить.

Я не говорю, что будет легко представить себе мир, как его видит дерево. Наверное, Вы вообще считаете, что дерево его никак не видит, но это не так.

Это мне сказал Махеш, когда мне было двенадцать лет, и я строил свой первый домик. Я только узнал о важности коры для дерева и волновался по поводу её повреждения при работе с ней. Он помог мне узнать, как следует заботиться о дереве, что для него полезно, а что – нет. И это не так, как описывают в дурацких детских книгах, где «Щедрое Дерево» всё отдаёт человеку, а он всё берёт и берёт.

Я говорю об уважительных и взаимовыгодных отношениях, в которых дерево почитают за его красоту, силу и изящество.

А сейчас меня беспокоит, что если шум от забивания гвоздей услышат новоприбывшие соседи и решат, что мой домик строится на их дереве. Мое вторжение не было преднамеренным. Я выбрал это дерево раньше, чем они приехали. Я долго выбирал крепкий ствол, которому не в тягость будет поддерживать дом. С этого дерева легко проглядывается восточная часть леса. То, что мое строительство развернулось на чужой территории, я заметил почти что в конце, как оказалось, разделы старой колючей проволоки всё еще были расположены вдоль границы участка, но, так как большая часть этого забора исчезла, сейчас сложно сказать, где проходит граница. Даже когда я осознал свою ошибку, стало понятно, что выгонять меня пока отсюда не собираются. Пришлось заканчивать дом, оглядываясь через плечо, думая о том, как бы кто меня здесь не заметил. План, конечно, как из «О мышах и людях», но деревья не строят глупых планов и вообще их не строят.

Создание домика было для меня отдушиной. Я много думал о том, что должно быть внутри. Снаружи я выпилил много окон – хочу, чтобы внутри было много света. С сохранением тепла в доме были некоторые проблемы. Возможно, я буду здесь жить только весной, летом и ранней осенью. Короче, когда снаружи будет достаточно тепло.

Я уже собрался идти домой, когда услышал голос снизу, из-за которого покрылся мурашками. Голос был девчачий, и она спросила:

– Что ты делаешь? – я опустил глаза вниз, там стояла Николь.

– Строю крышу.

Она рассматривает домик, его странно расположенные окна и смешанные цвета фасада.

– Что это?

Она первая, кто увидел мое творение, мой секрет. Теперь не получится это скрывать. Странно, я должен бы злиться на нее за такое вторжение, но этого не происходит. Я только немного взволнован тому, что она здесь.


Глава 4

Николь

В тот момент, когда я увидела, пожалуй, самого странного парня из всех, которых когда-либо встречала, сидящего в домике на дереве – я решила, что мне это кажется. Этот парень вообще бывает на твердой земле?