Не могу заснуть. Может сбежать отсюда? Но куда… Здесь у меня нет ни друзей, ни знакомых, никого на тысячи миль вокруг, а желания стать бездомной у меня нет. Хотя мы и так отчасти как бездомные, и меня бесит такой образ жизни, ладно, хотя бы есть вода и еда.

А ещё тут когда-то умерла моя прапрабабушка, и в доме наверняка есть привидения, хотя пока ни одного не видела.

Пока.

Я слышу голос мамы снизу, кажется, она плачет. Она снова накричала на отца, а он снова промолчал. Иногда, когда она не кричит, слышен низкий гул голоса отца.

Мама уже начинала психовать, когда мы только подъехали к дому после обеда. Вернее, началось это задолго до того. Она начала злиться ровно с того момента как мы стали удаляться от города. И чем дальше мы уезжали от центра и магазинов, тем злее она становилась.

Мама любит магазины (впрочем, как и я).

Потом она начала бормотать на кхмерском, а это всегда плохой знак.

Мои родители стоят в комнате прямо подо мной, поэтому я могу слышать обрывки их фраз. В основном ничего нового, заезженная пластинка, ещё, видимо, мама ходила из комнаты в комнату, потому что её голос то приближался, то отдалялся.

«Противный старый дом... ты никогда не слушаешь... не заботишься о нас... невозможно жить в середине леса...».

Я услышала достаточно, чтобы понять, что мама «сделала» его. Отец всё-таки довёл её до края, и я снова начинаю надеяться, что она переубедит его и он поймёт, что здесь невозможно жить, и прямо с утра мы соберём вещи и свалим отсюда в «Мариотт-Отель», пока не найдём нормальный дом.

Вот что должно произойти, если во Вселенной есть хоть сколько-нибудь справедливости, если существует Бог, в которого все верят? Я не молюсь, но я закрыла глаза и, лёжа в этом пыльном спальном мешке, повторяю слова: «Боже, позволь нам убраться отсюда, пожалуйста. Если Вы слышите, помогите нам уехать прямо завтра. Или сейчас, как Вам удобно. Аминь».

Оказывается, я произнесла это вслух.

Вдруг хлопнула дверь.

А затем дверь машины.

Завёлся двигатель, водитель газанул и машина уехала. Всё это произошло так быстро, что я даже не успела подбежать к окну и посмотреть, кто сел в машину, которая уже удалялась в лес по гравию. Но, вроде, это была мама.

Я смотрела в окно, пока машина не исчезла из виду, а затем вернулась в спальник, вытерев ноги полотенцем перед этим. Не хочу, чтобы грязь из этого дома попала в спальный мешок. Дом погрузился в тишину. Обычно, если мама злится, она ходит и вопит, собеседник ей в тот момент не нужен. Она может хоть целый час распинаться перед стеной, так что, судя по воцарившемуся молчанию, уехала именно мама.

Куда она могла поехать в час ночи во вторник? Магазины, рестораны и всё подобное закрыты. Может, она просто решила проехаться, чтобы остыть? Или ее уход означает нечто большее?

Я представила, как она едет по дороге, останавливается у мотеля и берёт там комнату. Но... Что дальше? Она вообще вернётся к нам? По крайней мере, ко мне? Как она могла меня оставить одну? Понятно, конечно, что она была зла и думала, что я сплю, поэтому и не пришла меня будить, чтобы забрать с собой.

Походу она просто решила сбежать из этого дебильного дома, от отца и отдохнуть где-нибудь в уютной комнатке мотеля. Эта мысль немного успокоила меня, но заснуть по-прежнему не удавалось. Я посмотрела на свой телефон, с его экрана постоянно маячила идиотская надпись «Связи нет», и мне захотелось бросить эту железку об стену, чтобы она разлетелась на сотни кусочков. Но вместо этого, я решила заглянуть в сообщения. Я пересматривала переписки с моими друзьями, с которыми мне уже не удастся встретиться снова.

Ненавижу всю свою жизнь! Всю!

Может, спуститься на первый этаж к отцу и высказать ему всё? Рассказать, что я чувствую. Но, разумеется, я этого не сделаю. Вместо этого, я тупо лежу и залипаю в потолок, на эти чёртовы пятна, ожидая рассвета.


Глава 3

Лоурель

Не могу даже сказать, насколько я счастлива из-за того, что Анника пришла домой.

Кто вот это может понять?

Точно не Вольф, для которого присутствие матери рядом, как петля на шее.

И точно не сама Анника. Она не знает, что для меня значит.

И явно не мои родители, которые ушли четырнадцать лет назад в туман (с наркотиками) и даже не удосужились послать хотя бы открытку.

Каждый раз как я вижу Анни после возвращения, я испытываю противоречивые чувства. С одной стороны, радость. А с другой... Разочарование и что-то ещё, непонятное мне самой.

Я застыла у двери в ее комнату. Моя рука парит в воздухе, готовая постучать, но пока я слушаю ее голос с мягким немецким акцентом – она разговаривает с кем-то.

Она смеется, и моё сердце готово выскочить из груди. Она вернулась уже как две недели, но пока у нас не было возможности остаться с ней наедине. Тут раздаётся низкий мужской голос, и моя рука опускается. Неужели она за две недели умудрилась найти парня? Может, это друг. Хотя эта догадка даже звучит глупо. Нет, Анника не из тех женщин, кто может дружить с мужчинами. Она слишком прекрасна.

На самом деле, мать Вольфа – самая красивая женщина из всех, что я видела. Она необычна, нереальна как богиня из греческих мифов. Когда я была меньше, в моих мыслях Анника была моей матерью. Вольф был мне как брат, но иногда я жалела, что он рядом. Потому что он хотел всецело быть во внимании Анни.

А я и сейчас хочу.

У нее есть домик в северной части деревни, в котором никто не жил с того момента, как она уехала.

Она является одним из первых членов Садханы, и с таким долгим членством ей полагаются привилегии. Кроме того, мне кажется, что у Махеша кое-что для нее есть. Он даст ей то, что она захочет, в том числе уединенное место, где никто не сможет ее достать (даже ее сын). Поэтому мне противно даже думать о том, что какой-то левый парень там с ней. И он своими грязными руками может дотронуться до ее мягкой кожи. Его присутствие разрушает всякую надежду на то, чтобы хотя бы час побыть около нее.

Я только хотела предложить ей позавтракать вместе. Чай она будет или кофе. Я бы рассказала о своей реабилитации, о том, что благодаря ее заботе мне лучше. Мне следовало лучше оценить ситуацию, но я ничего не могу с собой поделать. Я развернулась и уже начала уходить, как щелкнул замок, и дверь отворилась, отчего я застыла на месте. Я покраснела, как будто сделала что-то предосудительное. В дверях замер парень и тоже уставился на меня, он был какой-то помятый растаман, с дредами до пояса, бородкой и футболкой с надписью «Я – солдат в армии Джа» (фраза из песни).

И, прежде чем я смогла улизнуть, послышались шаги, а в дверях возникла сама Анника.

– Лоурель, дорогая! Какой сюрприз!

– О, привет, – я растерялась и не знала, что сказать.

– Как ты здесь оказалась? – она удивлена, но улыбается.

– Я... остановилась узнать, не позавтракали ли вы уже, – я сказала правду, не люблю врать.

– Нет, ещё нет, – растаман наклонился и поцеловал Анни.

– Мне нужно идти, – сказал он, совсем без ямайского акцента, который я ожидала услышать. Вообще ведёт себя как будто он в крутом костюме, а не в этих шмотках. – Я вынужден Вас оставить этим утром, – он ушёл и, наконец-то, у меня появилась возможность сделать то, что я задумала.

– Я собиралась пойти в кафетерий. Не хотите со мной? – я ненавижу себя за то, как ужасно сейчас прозвучал мой голос, он какой-то слабый и заискивающий.

Она быстро провела ладонью по своим мягким, светлым волосам и произнесла:

– А давай-ка я отвезу нас на завтрак в город? Там мы сможем посидеть в тишине и покое, – это большее, о чем я только могла мечтать. В кафе будет куча народу, многих людей Анни будет знать, поэтому будет много с ними разговаривать, а значит, у меня будет возможность просто лишний раз побыть с ней рядом. Но... Поездка в город и обратно, сам завтрак в кафе, где ещё нужно выбрать блюдо и дождаться заказа? Класс.

– Это было бы просто прекрасно! – выпалила я, сияя от счастья. У меня есть деньги, которые я выручила, помогая Паули с его велобизнесом. Но она отмахивается от этого предложения. Я слышала раньше сплетни о том, что у Анники есть внушительный целевой фонд.

– Не говори глупостей, я оплачу. Давай просто посидим вдвоём.

Через пару минут она вышла из ванной одетая, с растрёпанным пучком на голове. Она легко скользнула в сандалии и улыбнулась.

– Я так рада, что ты остановилась, – после этих ее слов мое разочарование улетучилось. Анни, со своей необычной красотой как у редких зверьков, снова была моя. Мы идём к машине, старенькому «Мерседесу», который, наверное, раза в два старше меня. В машине витает запах ладана, а снаружи пахнет картошкой фри. Мы едем, разговариваем о пустяках: кто приехал в деревню, кто уехал и тому подобное. Она рассказывает о своём путешествии по Европе и Азии после того как она вышла из реабилитационного центра, но это не то, о чём мне хочется поговорить.

У меня появляется странное чувство, что запаниковав сейчас, я потеряю такое ценное время рядом с ней, и больше у меня не будет шанса сказать то, что желаю.

Беда в том, что я даже не представляю, о чём нужно говорить.

Мне интересно узнать о том времени, что она провела вдали, но сейчас я хочу поговорить о своём будущем. Именно с ней. Мне хочется, чтобы она выслушала мои планы и дала совет. Стоит ли идти в колледж? Или путешествовать? Продолжать работу с Паули?