– Затратно и прекрасно, как всегда. Ты должен поехать со мной в следующий раз.

– Может быть, поеду, – говорю я и откидываюсь на спинку дивана, погружаясь в тишину и спокойствие кабинета. - Меня заинтересовала странная записка, которую ты обронила возле моей двери.

– Я вчера целый день провела с Анникой, – говорит она вместо объяснения.

– Понятно. Она вернулась.

– И конечно, я тут же подумала о тебе. Как ты это воспринял?

Я пожимаю плечами. Что ей ответить, в самом деле? Если кто-то и знает о тяжести ситуации, то это Хелен.

– Ты много времени с ней провёл?

– Нет, – отвечаю я.

– Это она так решила?

– Я. Она пыталась восстановить отношения.

К горлу подкатил комок, и я пытаюсь глубоко дышать.

Я не хочу проходить курс терапии чувств к маме. Я мельком гляжу на дверь, рассчитывая, как трудно будет сбежать.

– Сближение с тобой – часть её лечения, – говорит Хелен.

– Надо внести изменения. Она должна вычеркнуть меня из своего списка.

– Не думаю, что она с этим согласится.

Я выглядываю в окно позади её стола, гляжу на австралийский папоротник размером с дерево, покачивающийся на ветру. Его явно посадили до повального увлечения местными растениями в деревне.

– Можно мне сказать, что я думаю?

Она смотрит на меня с полуулыбкой.

– Ты расскажешь, хочу я того или нет.

Она смеётся.

– Ты слишком хорошо меня знаешь.

Я пожимаю плечами.

– Я тебя слушаю.

– Я подозреваю, что ты не сможешь быть по-настоящему счастлив, пока не помиришься с Анникой.

Во рту застывает что-то похожее на смех.

– Помириться?

Она откидывается в кресле и изучающе на меня смотрит.

– Чем это должно быть, по-твоему?

– Не знаю.

– Подумай об этом.

– Я не хочу об этом думать.

– Ничего не получится, если ты будешь так сопротивляться, – говорит она своим лучшим успокаивающим голосом врача.

– Я не хочу проходить терапию.

– Прости, – извиняется Хелен. – Я должна была тебя спросить.

– Может быть. Но я знал, что отказался бы, если бы ты спросила.

Она улыбается.

– Ты такой же сообразительный, насколько красивый.

Мы сидим в тишине несколько долгих секунд.

– Я не верю ей, – наконец говорю я, слова безудержно вырываются из меня на этот раз.

– Чему именно?

– Тому, что она трезва. Всё ещё трезва.

Она кивает.

– Она должна снова заслужить твоё доверие.

«Сомневаюсь, что это возможно», – хочу сказать я, но молчу. Вместо этого я просто смотрю на свои ноги, покрытые коричневой пылью, в резиновых шлёпанцах. У меня мамины пальцы, квадратные, каждый чуть короче предыдущего. Это одна из тех вещей, в которых мы похожи.

Я никогда не пил ничего крепче пива, никогда не прикасался к тяжёлым наркотикам, временами я курил травку, но мне никогда это не нравилось, и я завязал с этим несколько лет назад, пытаясь не стать похожим на маму.

– Я позвала себя сюда не для того, чтобы задавать неудобные вопросы, уверяю.

– Тогда зачем?

– Я просто хотела поговорить, по-дружески.

Когда она говорит это, она наклоняется вперёд, протягивает руку, кладёт её на моё предплечье и слегка сжимает, глазами показывая, что не шутит.

– Тогда, как друг, ты поймёшь, почему я не собираюсь присоединяться к фанатам Анники.

Она поджимает губы и выглядит так, будто собирается что-то сказать, но не произносит ни слова.

– Не волнуйся за меня, – говорю я.

– Могу я дать тебе совет?

– Конечно.

– Теперь, когда твоя мама вернулась, дай ей подняться или упасть без твоей помощи, хорошо? Просто будь готов принять изменения, но знай, что тебе не надо контролировать результат.

Тут она меня поймала. Я смотрю в её бледно-голубые глаза и знаю, что она видит мой страх – страх снова войти в жизнь мамы и застрять в этой яме с зыбучими песками.

– Ладно, – говорю я и встаю, собираясь уходить.

Мы обнимаемся, прощаемся, и я иду обратно по коридору во двор, где всё освещено ярким солнечным светом.

«Дай ей подняться или упасть самой», – думаю я.

Я могу.

Я могу сопротивляться тому, чтобы попробовать спасти её от самой себя.

По крайней мере, я надеюсь, что могу.


* * *

Эта девушка, возникшая в моей жизни внезапно, как сорняк, как загадочный незнакомый цветок – к счастью, отвлекает меня от мамы. Хотя я не хочу иметь ничего общего с этим миром, я также не могу сопротивляться её притяжению. У меня есть что-то вроде плана, в котором нет девушки Николь, которая охотится на животных в лесу, тем не менее, кажется, она чувствует себя в моей душе как дома.

И она заставляет меня задуматься о будущем. Завершение этапа «одиночества в домике на дереве по Торо», потом университет, потом что? Будет ли потом бегство? Будет ли у меня какой-то план? Остался всего год, и я чувствую силу, растущую в моём теле, желание заблудиться в мире, как можно дальше отсюда, сбежать от всего, что составляло мою жизнь раньше: от мамы, деревни, папы, друзей.

Уверен, в мире миллион вещей, которым я не могу научиться здесь, в крошечном мире деревни.

В этом я отличаюсь от своего идола Торо. Но всё же, его лесной дом не висел на краю пропасти, которая угрожает поглотить всю его жизнь.

Может быть, тяга к Николь возникла из-за её потусторонности, её непохожести на всё, что я когда-либо знал. Она с другой планеты, и поэтому, наверно, я приношу дары к её дому.

Символы мира и доброй воли от моей планеты для её родины.

Если я не протяну руку и не заговорю первым, она может уничтожить меня своей необычной красотой.

Я еду на велосипеде по грунтовой тропинке, взбираюсь на холм к старому фермерскому дому. Снаружи никого не видно. Ни машины, ни грузовика, которые приехали в первый день, всё ещё нигде нет, на мгновение я думаю, что мне надо было приехать позже. Но пока что, в девять утра, не так жарко. Позже дорога будет невыносимой. Так что, я прислоняю велосипед к стене сарая и иду по тропинке к дому.

То, что когда-то было мощёной дорогой, превратилось теперь в смесь сорняков и обломков красных кирпичей. Неподалёку, у подножья холма, я вижу индюка в окружении трёх индюшек, они идут к поляне, и я спрашиваю себя, станет ли один из них ужином у этой семьи.

Сначала я хочу броситься к ним и спугнуть, чтобы они убегали и спасались, но потом подумал, кто я такой, чтобы судить? Я знаю, что девушка, которая сама охотится за своим ужином, гораздо великодушнее той, которая идёт в магазин за индейкой, выращенной на фабрике.

Мне надо постоянно напоминать себе это из-за отвращения, вызванного видом оружия.

Я беру две тряпичные сумки с руля. В одной – букет цветов, только что собранных мной в саду Садханы, в другой – буханка розмаринового хлеба, испечённого Лоурель рано утром. Я сам себя убеждаю, что меня заставляет дарить подарки соседям необычность самого факта, что у меня теперь есть соседи. Но голос в глубине напоминает, что соседка привлекательна и не покидает мои мысли со дня приезда.

Принёс бы я эти примирительные подарки, если бы приехал только её отец или если бы приехала не она?

Ни в коем случае.


Глава 8

Николь

Отец уехал больше недели назад, и я уже сыта по горло этой детской игрой на выживание. Я чуть ли не каждый час жду его возвращения. По крайней мере, Иззи пришла домой прошлой ночью, ближе к одиннадцати, без каких-либо объяснений, где она была и что делала.

Я пытаюсь не волноваться.

У меня нет сил на то, чтобы беспокоиться по этому поводу, потому что в доме всё идёт наперекосяк.

Но большой проблемой остаётся вода. А точнее её отсутствие в трубах прошлой ночью.

У нас большой запас питьевой воды в гараже, ряд четырёхлитровых канистр на нижних полках. Я знаю, что ещё могу спуститься к ручью, набрать воду и вскипятить, чтобы использовать её дома. Если же всё это не сработает, у меня на всякий случай есть таблетки для очищения воды тогда, когда её нельзя прокипятить.

Не то, чтобы нам угрожала смерть или что-то вроде этого.

Прошло меньше суток без водопровода, но только теперь, ощутив трудности полива в саду, проблемы с душем или приготовлением еды, с тем, как смыть в туалете или вымыть руки, я начинаю понимать, как мы испорчены в повседневной жизни.

К нашей неожиданной радости бабушка и дедушка не побеспокоились о том, чтобы избавиться от страшной туалетной кабинки на заднем дворе, потому что именно ею нам приходится пользоваться сейчас, с пауками, жуками, мерзкими запахами и всем остальным, пока я не решу вопрос с водой. Мы с Иззи громко поспорили из-за этого посреди ночи, но как только она поняла, какая грязь в скором времени разведётся дома на жаре, она сдалась.

Я жила в походных условиях с отцом, но никогда не жила без удобств в собственном доме, а всё начинает походить именно на это.

Сидя на земле рядом с открытым колодцем и уставившись вниз, в его темноту, я слышу шаги по сухой траве. Я поднимаю взгляд, ожидая увидеть Иззи, приближающуюся ко мне с очередной жалобой, но вместо неё вижу Вольфа, и у меня перехватывает дыхание.

Его присутствие выбивает меня из колеи, хотя я не совсем понимаю почему.