– У сестры есть. Не у меня.

– Твоя семья – сюрвивалисты?

Её лицо искажается гримасой боли.

– Ммм, папа – что-то вроде сюрвивалиста.

По её напряжённым губам я вижу, что задела её за живое, затронув что-то, о чём она не хочет разговаривать.

– Правда? Ты сюрвивалист? – спрашивает Паули.

– Вы что, ребята, верите, что грядёт зомби-апокалипсис? – спрашивает Кива, который обожает зомби.

Не понимаю, как кому-то могут нравиться зомби.

– Ни в коем случае. Но папа из их числа, и сестра тоже. Он ей совсем мозги промыл.

Сюрвивалисты с пушками поселились прямо рядом с нашей мирной и беззаботной коммуной? От такого невероятного совпадения я чуть не смеюсь в полный голос. Мне жизненно необходимо встретиться с её сестрой с пушкой как можно скорее и выяснить, что у неё за дело.


Николь

Когда я понимаю, что Изабель пропала, я стараюсь не паниковать. То есть, в любом случае, как далеко она могла бы добраться? Она абсолютно не ориентируется, и у неё нет денег. Но когда я представляю себе, как она ловит попутку и садится в машину к какому-то злоумышленнику, сердце переполняется ужасом. Папа доверил мне заботу о сестре, о доме, обо всём – и теперь всё рушится. Я уже провалила задание, а ещё даже недели не прошло.

Сначала я обыскиваю дом и его окружение, надеясь на то, что она моет пол в сарае, или ищет что-то в гараже, или, что совсем невероятно, гуляет где-то в лесу, но часть меня знает, что эти поиски бесполезны. По тишине, по мирному спокойствию, на которое Иззи не способна, я вижу, что одна. Она постоянно что-то напевает себе под нос, или копошится где-то, или жалуется на скуку.

Я вспоминаю о велосипеде в гараже и иду за ним. Может быть, я смогу перехватить её, пока её не подобрала попутка, если поеду достаточно быстро. Когда я застёгиваю шлем, то понимаю, что обе шины сдуты. Конечно. На велосипеде никто не ездил, пока мы собирались и переезжали. Только у меня в семье есть велосипед. У сестры был один, но в прошлом году она оставила его без замка у школы, и его угнали, а папа отказался покупать новый.

Я оглядываюсь кругом в поисках насоса, но всё, что вижу - это так и не распакованные коробки, потому что папа не включает распаковывание вещей в наше безумное расписание. Он не предполагал, торопясь уехать, что мне может понадобиться велосипед, чтобы погнаться за сестрой. Бормоча ругательства, я снимаю шлем и решаю бежать за сестрой.

А потом я думаю, а что, если я её не догоню? Что, если я просто позволю ей самой понять, что сбегать вот так – плохая идея? У меня всё ещё остаётся нешуточная проблема, с которой надо разобраться – отсутствие воды.

Возможно, она сама вернётся. Возможно, я беспокоюсь по пустякам.

Возможно.


Глава 7

Вольф

Когда я был гораздо младше, я был, возможно, влюблён в Лоурель. Сколько себя помню, она была в моей жизни, но всё же я помню время, когда она всегда защищала меня, когда мы были лучшими друзьями и товарищами по играм, и я представлял её себе девочкой, сотканной из солнечных лучей и неба. Я мечтал о ней, вдыхал её запах и думал о ней только в превосходной степени – самая симпатичная, самая умная, самая лучшая.

Я не знаю, почему моё отношение к ней изменилось. Я не знаю, когда это произошло. Но Лоурель невозможно узнать, не меняя своего мнения о ней, потому что она стремительно превращается из одного человека в другого прямо у тебя на глазах.

Я знаком с ней достаточно долго и понимаю, что за привлекательной внешностью скрывается тьма и пороки. Она – бездонный бассейн, в котором опасно плавать. Ты никогда не узнаешь, что именно утянет тебя на дно.

Таким образом, Лоурель – единственная девушка, которую я любил, если, конечно, то детское чувство, которое я испытывал к ней, было любовью. Девушка, которую ты, как думал, знал, стала незнакомкой. Дело не в том, что в такой крохотной деревне как моя, все ровесники воспринимают друг друга как братьев и сестёр. В деревенскую школу приезжают дети из других мест, потому что она славится нестандартным подходом к образованию. Так что, здесь есть девушки из близлежащих городков, некоторые из которых обладают возможностями, о которых я могу только мечтать.

Что-то всё же не даёт мне ухаживать ни за одной из них. Даже когда они строят мне глазки, я коченею, внутри меня только ледяная сталь, которой неведомо то удовольствие, когда заигрываешь ты, и когда заигрывают с тобой.

Став старше, я чувствую, что что-то не так. Я знаю, что я, наверно, остался в стороне от чего-то невероятного, но это ни на что не влияет. Я всё ещё холоден к миру.

Лоурель говорит, что я держусь слишком далеко ото всех, я слишком возвышен и слишком зацикливаюсь на плохих вещах. Но я уверен, что втайне она рада тому, что я не влюблён ни в одну из городских девчонок. По тому, каким будничным тоном она упрекает меня в отчуждённости, я могу сказать, что её это совсем не беспокоит.

А вот новая соседка…

Николь.

Она всё ещё преследует меня во сне и наяву.

Я вижу во снах её тонкие руки и легкую поступь сквозь бурные заросли сорняков. Я просыпаюсь с её именем на губах, она заполняет всё расстояние между отдельными мыслями. Как мне вести себя на этой новой планете?

Иногда ранним утром я лежу без сна в новом домике на дереве, а возле моего уха жужжит комар. Я отмахиваюсь от него в третий раз и пристально смотрю сквозь окно в крыше на звёзды. Первый раз в жизни я не хочу быть один.

Я представляю, что чувствовал бы, если бы Николь лежала рядом, тёплая, её светло-коричневая кожа рядом с моей, и сквозь меня проходит ток. Я возбуждаюсь от одной этой мысли.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, потому что так я одновременно и отдаляюсь и приближаюсь к этому ощущению.

Это желание.

Я испытывал его раньше, конечно. Миллион раз. Но не так. Я не был одержим гонкой за одной единственной девушкой, которая носит с собой пушку и умеет с ней обращаться, которая живёт непостижимой для меня жизнью и ничего не знает о моём странном мире.

Может быть, меня так привлекает в ней наша непохожесть.

Большинство людей обычно образуют пары с другими жителями деревни, потому что убеждаются в том, что люди извне просто их не понимают. Те духовные принципы, которым они следуют, не пускают посторонних в их повседневность. Но что говорить о нас, детях искателей истины? Мы вовсе не выбирали эту жизнь. И, всё же, нас объединяет что-то исключительное, потому что мы общаемся с такими же, как мы. Может быть, не только с ребятами из деревни, но точно с теми, кто понимает и кто вырос в этой культуре или придерживается её принципов.

Что бы подумала Николь о такой жизни? Что она думает обо мне?

Я осознаю в этой молчаливой темноте, что, на счастье или на беду, мне предстоит это узнать.


* * *

Хелен – самая давняя мамина подруга. Они вместе приехали в деревню, когда она только зарождалась, но, пока мама продолжала употреблять наркотики и алкоголь, Хелен одумалась, получила учёную степень и стала деревенским терапевтом. Она стала мне кем-то вроде мамы, по крайней мере, тогда я думал, что на маму можно положиться и она даст разумный совет.

Я не разговаривал с ней после приезда Анники, в основном, потому что я знаю, что она будет убеждать меня дать Аннике ещё один шанс и простить её ради своего же блага, а я весь этот бред слушать не хочу.

Но она знает, что я её избегаю, так что, когда я вижу записку, просунутую под дверью спальни, на которой её рукой небрежно написано моё имя, сердце уходит в пятки.

Я поднимаю её и вскрываю конверт. Внутри лежит листок со словами: «Нам надо поговорить. 15:00, мой кабинет. С любовью, Хелен».

Я бросаю записку на прикроватную тумбочку и иду к выходу, придумывая отговорки. У меня дела. Мне надо работать в домике. Я хочу увидеть Николь.

Но уже 14:52. Все мои дела подождут полчаса. К тому же, чем дольше я откладываю встречу, тем …

Я иду через двор и рощу красных деревьев к зданию администрации. В нём в конце главного коридора находится кабинет Хелен, маленькая комната с огромными окнами, индийскими ковриками ручной работы и папоротниками в горшках.

Дверь слегка приоткрывается, так что я знаю, что сейчас она никого не принимает. Когда я стучу в дверь, она зовёт меня войти. В кабинете витает лёгкий запах ладана. Хелен сидит за столом, ручка зависла над тетрадью.

– Милый Вольф! Вот так сюрприз! – говорит она, поднимая на меня взгляд. Она обходит стол и обнимает меня.

Хелен всегда пахнет цитрусовыми. Она худая женщина с изящными формами, отточенными годами занятий йогой, сильная, но с нежными объятиями. Мне кажется, что она ко мне прилипла, но это потому что я так сильно перерос её за последнее время.

– Ты занята? – спрашиваю я.

– Конечно, нет. Я рада, что ты прочёл мою записку. Давно пора было поговорить.

Она жестом приглашает меня на диван напротив своего стола и притягивает кресло так, чтобы сидеть в полуметре от меня.

– Когда ты вернулась с Гаити?

– В воскресенье.

Несколько месяцев в году Хелен добровольно помогает в детском приюте в одном из беднейших регионов Гаити, а потом она возвращается в Штаты и остальную часть года убеждает богачей пожертвовать деньги приюту.

– Как путешествие?