Я получаю удовольствие от её поведения и не замечаю, как взгляд смягчается, а губы растягиваются в одной из самых соблазнительных улыбок, на которую способна Бланш Фокс. Её тело расслабляется, становится податливым, приводя меня в удивление.

Играть решила? Поиграем.

– Разденься. Сама, – требую я, складывая руки на груди.

– Всё, что прикажете, Хозяин. Какую мелодию вы предпочитаете? – Томно мурлычет она.

– Тишину.

– Хорошо, – кивает Бланш.

Она медленно тянет за пояс халата и закрывает глаза, словно сама наслаждается своим телом и происходящим. Её пальцы пробегаются по краям халата, и она сбрасывает его с плеч. Шёлковая материя изящно падает волной к ногам Бланш, демонстрируя тёмно-синее искусно выполненное кружево нижнего белья. Я слежу, как её руки проходятся по шее и останавливаются между полушарий грудей, она сжимает их и моментально освобождает сочную плоть из ткани. Застёжка. Она была спереди. Такое тоже бывает?

Возбуждённые вершины её сосков манят к себе. Интересно, они, действительно, так упруги, как о них пишут, или это выдумка? Бланш грациозно поворачивается ко мне спиной и поглаживает свои ягодицы, разделённые тонкой материей трусиков. Она хватается за них и, наклоняясь, стягивает слишком медленно. Её складки, действительно, являют собой бутон цветка. Закрытого. Тайного. Прекрасного. Бланш переступает через трусики и поворачивается ко мне.

– Оставь, – хрипло останавливаю её. – Оставь чулки и туфли.

– Как прикажете, Хозяин, – в её голосе снова насмешка. Поднимаю взгляд и встречаюсь с триумфом в её глазах. О, это снова выводит из себя. Она практически голая, купленная мной, а ещё позволяет себе считать себя главной.

– На колени, – резко произношу я. Её лицо каменеет, этот приказ ей настолько претит, что дыхание сбивается, а ладони сжимаются в кулаки.

– Я сказал – на колени. Немедленно, гадюка. Опустись перед своим Хозяином на колени, – зло повторяю я.

Её подбородок дрожит, словно она сейчас впадёт в истерику. Глаза превращаются в холодные куски льда. И она опускается передо мной на колени. Прячет взгляд, как будто ей противно смотреть на меня. Она же этого желала. Именно вот такого обращения с собой. Она его заслужила, чёрт возьми. Теперь эта женщина стоит на коленях перед тем, кого сама мечтала сломать и повелевать его волей.

– Нравится? – Издевательски интересуюсь я, подходя к ней.

– Да, Хозяин, – монотонно отвечает она.

– Разве не об этом ты мечтала, Бланш? Не о том, чтобы подчиниться мне, чтобы я наблюдал, как вся твоя выдержка полетит к чертям и оставит просто грязную шлюху? – Подхватываю её за подбородок и насильно поднимаю лицо к себе. Что-то не так. Её взгляд пустой, безжизненный, дыхание уже нормальное, даже пульс снизился.

– Да, Хозяин, только об этом и были мои мечты. Да, вы правы, я грязная, и меня следует выпороть за моё плохое поведение. Что вы предпочитаете? – Безэмоционально спрашивает она. Смотрит на меня, и в то же время её глаза подёрнуты пеленой. Она, словно загипнотизирована и выполняет любое требование, как и была обучена.

– Самое болезненное. Самое жестокое. Самое сладкое для тебя. Сама выбери. Что это будет? – Наблюдаю и не могу поверить, что гадюка и эта безвольная рабыня, услужливо ублажающая мой слух, становится двумя различными женщинами. В последней нет искры, нет страсти, нет ничего, что меня возбудило бы. Наоборот, её поведение вызывает страх. Почему такая реакция на то, что ей должно нравиться?

– Ротанг, – чётко произносит она. – Разновидность трости, при ударе вызывает тягучую пронизывающую боль. В зависимости от силы применения можно оставить следы, даже кровавые на одну-две недели, также ими возможно забить до полусмерти. Он считается одним из самых болезненных и опасных девайсов. При быстрой частоте ударов появляются набухшие кровоподтёки в виде полос, и далее пойдёт кровь. Вам понравится, Хозяин, зрелище жуткое и смертельное. Боль будет жить долго на коже. Жестокость зависит от вас и от силы, с которой вы будете использовать ротанг. Ничего сладкого для меня не найти в этом виде наказания, на то оно и наказание, чтобы не получить никакого удовольствия. Если вам подходит, то лучше перейти в игровую. Обязательно закрепить ноги и руки, также кляп, чтобы не было повреждений челюсти и языка. Вы выбираете его, Хозяин?

Отпуская подбородок Бланш, отшатываюсь, представляя ужасающее зрелище, которое так ярко она описала. Я так и вижу её, располосованную ударами трости и всю в крови. Она, не моргая, смотрит на меня, и в её взгляде я вижу самое отвратительно отражение в жизни. Я вижу его. Нейсона с чудовищной усмешкой на губах и с нескрываемым удовольствием во взгляде от унижения и боли, обращённым на меня. Вижу себя в разном возрасте. Эти воспоминания так резко проносятся перед глазами, что я задыхаюсь. Я помню сейчас всё так красочно, и это вызывает тошноту. И в глазах этой женщины я всё это наблюдаю. Покорность. Принудительная покорность, ведь выхода у неё нет, как не было его и у меня. Никто не спросил: хочу ли я этого, смогу ли вытерпеть, выживу ли я. С каждым разом наказания становились изощрённее в своей жестокости и боли. И эти воспоминания остужают всё внутри, вызывая жалость к Бланш, стоящей передо мной на коленях, потому что я так пожелал. Когда-то меня тоже ставили на колени и заставляли терпеть через силу, вынуждая навсегда отказаться от чувствительности, превращая в монстра, убивающего по одному приказу и не думающего, правильно ли это. И я собираюсь то же самое сделать с ней? Нет. Я не хочу быть им… не хочу уподобляться самому страшному кошмару из моего прошлого. Нет.

Вылетаю из спальни и захлопываю дверь, желая убежать от происходящего. Я не могу быть таким, я другой. Да, во мне есть отклонения, но не настолько глубокие, чтобы превратить Бланш в рабыню. Она не рабыня. Она шлюха, знающая изощрённые способы вытягивать информацию, и заставившая меня всё увидеть её глазами. Я не могу. Не могу!

Хватаюсь за голову и мотаю ей. Воспоминания всё ускоряются в моём сознании, кружась вокруг меня. Моё первое наказание. Мои крики. Мои мольбы. Мои слёзы. Я был ещё мальчишкой. Двенадцать лет. Пятнадцать. Девятнадцать. А затем я уже перестал считать, они участились. Несколько раз за год, после чего я запрещал себе вспоминать, почему всё так произошло. Что я совершил настолько неподобающее, раз меня привязывали и избивали, втыкали в меня иглы, кормили дерьмом, привязывали к лошади за ноги и тащили по земле? И я помню такую трость. Белая. Тоньше обычной трости и гибкая. Она превращает тело в мясо, не позволяя после наказания ни сидеть, ни лежать, а только стоять до тех пор, пока не рухнешь без сознания, а там уже всё равно.

Распахиваю глаза, оказываясь почему-то внизу, на улице. Задний двор, позади сломанная дверь и разбитое стекло зеркал. Мне так плохо. Холодный воздух врывается в мои лёгкие, и я смотрю на разбитые костяшки рук. Я не помню, когда это сделал. Я был в прошлом. Я переживал его снова и кричал. Я не могу так больше. Падаю на колени, позволяя боли, которая столько лет пряталась внутри, появиться и разрушить всего меня до основания. Не имею я права воспользоваться насильственным принуждением единственной женщины, которая понимает меня с полуслова. Как будто предал её и себя, превратившись за одну ночь в жалкое подобие человека. Нет, я отпущу её. Не должен. Нельзя. Запретить себе любую фантазию и завершить задание. Я придумаю способ сбежать из этого ада. Идти вперёд я не могу. У меня нет причин, чтобы быть кем-то другим и справиться с навалившейся агонией воспоминаний. Мне больно, до ощущения разрывающих когтей в груди. Мне просто больно, словно я живой.

Глава 27

После длительных и изнуряющих попыток привести внутреннее состояние в норму, я обхожу осколки и вспоминаю слова Кьяры. Да видимо, без сильного эмоционального воздействия не может пройти ни одна встреча с мисс Фокс. Поднимаюсь по тёмной лестнице, бросая взгляд на спальню Бланш. Дверь закрыта, и внизу пробивается полоска слабого света. Шумно вздыхая и перебарывая желание пойти и извиниться за то, что устроил, направляюсь в свою спальню.

Она издевается?! Эта женщина продолжает стоять на коленях, именно в той же позе, в которой я её здесь оставил. Она просто сидит и даже не двигается, вызывая у меня крайне отвратительный осадок тошноты из-за отвращения к самому себе.

– Зачем ты это делаешь? Ты же слышала, что я творил? Ты же понимаешь, что сейчас я не готов продолжать ту игру, правила которой ты заставила меня выдумать? – Низко произношу я и, быстро сократив расстояние, хватаю её за локоть и резко поднимаю. Она охает и шатается. Ноги затекли, значит, она, действительно, была в этой позе долгое время.

– Почему? Я спрашиваю почему? – Дёргаю её за плечи, до боли впиваясь в нежную кожу.

– Вы приказали, Хозяин. Я не имею права изменить положение до следующего приказа, – тихо отвечает она.

– Хватит. Хватит с меня всего этого, – отталкивая женщину, подхожу к столику и залпом осушаю бокал шампанского.

– Хватит, – уже тише повторяю я. – Убирайся. Утром я скажу Нейсону, насколько жуткими были твои прикосновения, и как я терпел то, что ты делала со мной. Твоя взяла, ты заставила меня покаяться и признаться, что не желаю я видеть тебя такой. Не хочу.

Поворачиваюсь к Бланш, так и стоящей обнажённой, и с грустью смотрящей на меня.

– А чего ты хочешь, Эйс? Почему тебя так трясёт внутри? Почему ты вынудил себя забыть о том, что ты человек, мужчина? – С горечью спрашивает она.

– Ты ошибаешься, у меня нет чувств, нет сожаления, нет фантазий. Я солдат, и буду им до последнего вздоха, а это всё не моё. Я не умею жить. Скажи, сколько мужчин здесь побывало? Сколько из них наслаждались тобой в этой самой постели? – Я указываю на кровать и ожидаю от неё ответа.