Водная гладь казалась бескрайней. По берегам тянулись нескончаемые ряды деревьев. А сколько там было лодок! Со всех сторон доносился плеск весел. Шумно было и на спусках к реке. Кто только не приходил к Ганге, чтобы совершить омовение! Песок на берегу был светел и чист, словно облако в погожий день. И над всем этим великолепием разливалось многоголосое пение птиц.
Да! Ганга воистину священная река!
И все время, пока мы плыли, я не уставала любоваться ею.
Накануне нашего прибытия в Калькутту, перед наступлением сумерек, на Ганге начался прилив. Пришлось причалить к гхату[10] у одной тихой деревушки. Здесь тоже все было ново и интересно для меня: и рыбаки в маленьких лодках, напоминающих скорлупу плода пизанго, и ученый брахман, который, сидя на ступеньках гхата, толковал шастры[11]. А вечером к реке пришли красивые, нарядно одетые женщины. Со смехом и шутками они черпали кувшинами воду и снова выливали ее, и, глядя на них, я вспоминала одну старинную песню:
Кувшин прижав к бедру,
иду я за водой,
Наполнила кувшин —
пора бы и домой,
Но в этот самый миг,
и на один лишь миг,
Сам Кришна предо мной
таинственно возник…
Смотрю я — пуст кувшин,
а в нем была вода!
И Кришна вдруг исчез
Неведомо куда…[12]
Затем к реке пришли две девочки лет семи-восьми. Как я потом узнала, одну звали Омола, а другую — Нирммола. Я бы не назвала их красивыми, но у них были милые личики. В ушах поблескивали серьги, на руках — браслеты, на шее — ожерелья, и это придавало им своеобразную прелесть. Ноги их четырьмя рядами обвивали цепочки. Волосы были стянуты на затылке узлом и украшены цветами. Каждая девочка несла на бедре по кувшинчику. Спускаясь к гхату, девочки пели песню о приливе. Мне запомнились и девочки, и их песня, потому что она мне тоже очень понравилась. Девочки пели по очереди, по куплету.
Запела Омола:
И на рисовом поле — волны.
И в бамбуковой роще — волны,
Пойдемте, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
Нирммола продолжала:
Около гхата нашего
Цветами кусты украшены,
Пойдемте, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
Снова вступила Омола:
У нас красивы наряды,
Звонко смеемся — рады мы
Тому, что так хороши мы,
Тому, что идем с кувшинами,
Ноги наши увенчаны
Браслетами с бубенчиками,
Всем на свете довольны мы —
Идемте ж, подруги, по воду,
Кувшины свои наполним…
А Нирммола отвечала ей:
Мы охрой ступни расписали,
Надели с узорами сари,
Шагам нашим, неторопливым,
Браслеты вторят игривые,
И, слушая их,
Не спешим мы,
Идем потихоньку по воду
Пока с пустыми кувшинами…
Потом снова запела Омола:
Детям игры наскучили —
Но дома сидеть им лучше ли?
Старухи не ищут повода
Ходить с кувшинами по воду,
А нам, нарядно одетым,
Приятно звенеть браслетами.
…Все ближе подходим к гхату,
И дышится вольно-вольно…
Последние две строки девочки спели вместе:
Сейчас мы наши кувшины
Водой до краев наполним!
Такой беззаботностью веяло от этих милых детей, что и мне жизнь перестала казаться трудной и мрачной.
— Чего это ты, разинув рот, слушаешь такую глупую песню? — спросила меня супруга господина Бошу.
— А что в ней плохого? — удивилась я.
— Покарает их бог за то, что они на гхата поют такую песню.
— Если бы им было по шестнадцать лет, тогда дело другое, — возразила я. — Ну а семилетним это простительно. Сами посудите! Ударит вас по лицу взрослый — вы будете оскорблены, ударит ребенок — и вы воспримете это как ласку.
Жена господина Бошу не ответила ни слова и надулась.
А я стала размышлять над своими словами. «В самом деле, почему одни и те же вещи в разных случаях воспринимаются по-разному? Бедняк всякий дар принимает как благодеяние, а богач — как лесть. Почему истина подчас оборачивается грехом себялюбия или злословия. Простить негодяя — тяжкий грех, хотя всепрощение — главная заповедь религии. И еще более тяжкий грех — увести женщину в лес. Но ведь Рама увел Ситу, и никто не счел его грешником».
Да, в жизни все определяется обстоятельствами.
Эта мысль глубоко запала мне в душу. И с тех пор, прежде чем осудить кого-нибудь, я долго думаю. Вот почему мне и пришла сейчас на память песня, которую пели две маленькие девочки.
Показалась Калькутта задолго до того, как мы причалили к берегу. Восторг охватил меня при виде этого огромного города, — восторг и в то же время какой-то смутный страх.
Огромные дворцы, один выше другого, казалось, были сложены из множества домов: на один дом поставлен второй, на второй — третий. Море дворцов, настоящее море!
Но еще сильнее поразил меня лес мачт у причала.
А сколько там было лодок! Двумя длинными рядами они вытянулись вдоль берегов Ганги, и, глядя на них, я невольно подумала: как можно было построить такое множество лодок!
Когда же мы приблизились к городу, я увидела на дороге нескончаемый поток экипажей и паланкинов и толпы пешеходов.
Как найду я здесь дядю?
Ведь это все равно что отыскать песчинку на дне океана!
Глава шестая
ШУБО
Кришнодаш-бабу приехал в Калькутту, чтобы совершить пуджу[13] на Калигхате[14], и поселился со всей семьей в Бхобанипуре[15].
— Где живет твой дядя? — спросил меня Кришнодаш-бабу. — В самой Калькутте или в Бхобанипуре?
Этого я не знала.
— Может быть, ты помнишь, в какой части города его дом?
Но я ничего не могла сказать. Прежде Калькутта представлялась мне большой деревней, такой же, как мой родной Мохешпур. Я думала, что стоит лишь назвать имя почтенного человека, и всякий укажет вам его дом. Но как найти дядю в этом безбрежном океане зданий и дворцов? С чего начать? Я понятия не имела. Кришнодаш-бабу долго искал дядю, но все его старания не увенчались успехом — Калькутта ведь не деревня.
После свершения пуджи богине Кали[16] Кришнодаш-бабу намеревался вместе с семьей отправиться в Бенарес и, как только церемония закончилась, начал готовиться к отъезду. Узнав об этом, я расплакалась.
— Послушай, — сказала мне тогда супруга господина Бошу, — наймись в какой-нибудь дом служанкой. Вот сегодня придет Шубо, и я поговорю о тебе.
Тут я уже зарыдала навзрыд. Что за горькая у меня доля! Мне идти в услужение! Я до крови закусила губу. Но Кришнодаш, хотя и был очень добр ко мне, сказал:
— Я ничем не могу тебе помочь.
И он был прав. Что мог он сделать? Всему была виной злая моя судьба!
Я ушла в соседнюю комнату и там, забившись в угол, дала волю слезам.
Еще не наступил вечер, когда жена Кришнодаш-бабу позвала меня к себе.
— Шубо у нас, — сообщила она мне. — Вот, решай, согласна ли ты поступить в услужение или нет.
Я уже поклялась, что скорее умру с голоду, чем стану служанкой, но, увидев Шубо, изменила свое решение. Я думала, что Шубо — это господин (ведь я была простой деревенской девушкой!). Но Шубо оказалась молодой, очень красивой женщиной. И к тому же на редкость славной и милой. Она была ровесницей мне, с таким же, как у меня, цветом кожи. Только наряд ее сильно отличался от моего: дорогое сари, в ушах тяжелые золотые серьги, на руках браслеты, на шее ожерелье. Да еще кожа была посмуглее моей. Я не могла отвести от нее глаз, и мне казалось, что никогда до той поры не видала я такого прекрасного лица. Оно было нежное, словно распустившийся лотос, и волнистые, как кольца змей, волосы обрамляли его. На этом прелестном лице сияли огромные глаза — то задумчивые, то смеющиеся. Губы молодой женщины были как два лепестка алой розы. Только линии ее фигуры не сумел уловить мой глаз, потому что тело Шубо все время находилось в движении, и, когда я глядела на нее, мне невольно приходили на ум раскачиваемые ветром ветки мангового дерева или волны на реке.
Ласковое выражение ее лица меня окончательно покорило. Надеюсь, читатель не забыл, что я женщина, а не мужчина, и к тому же сама славилась в ту пору красотой. Шубо привела с собой трехлетнего сынишку. И если мать походила на распустившийся цветок, то малыш напоминал еще не раскрывшийся бутон и тоже был прелестен. Он, как и мать, ни секунды не пребывал в покое: бегал, падал, вскакивал, садился на минуту и тут же принимался плясать, и при этом без умолку болтал и смеялся.
— Ну что, решила? — спросила жена Кришнодаша-бабу, видимо заметив, как пристально я разглядываю Шубо и ее сынишку.
— Кто они? — спросила я.
— Хватит болтать! — рассердилась хозяйка. — Это Шубо…
Молодая женщина вмешалась в разговор.
— Тетя, — сказала она с улыбкой, — надо ей хоть немного рассказать обо мне. Она ведь меня совсем не знает. — И, глядя мне прямо в лицо, молодая женщина сказала: — Мое настоящее имя Шубхашини, но в семье тети все с детства зовут меня Шубо.
Здесь нить беседы снова перехватила супруга Кришнодаша.
— Шубо вышла замуж за сына Рамрама Дотто из Калькутты, — сказала она. — Дотто очень состоятельные люди. С детства Шубо жила в доме свекра, и мы давно не виделись с ней. И вот, узнав, что мы приехали на Калигхата, она пришла повидаться с нами. Ну, скажи, сумеешь ли ты прислуживать в богатом доме?
"Индира" отзывы
Отзывы читателей о книге "Индира". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Индира" друзьям в соцсетях.